Пропащие дети

[Boltik]

При описании примет пропавшей девушки в кабинете было "сверху – светлый плащ и черные шпильки".
В показаниях милиционера на "Гостином дворе" упоминается "короткий черный плащ". Так по сюжету задумано или?.. знаменателю...

[Санди Зырянова]

Просто описка. Ща исправлю.

[Санди Зырянова]

Я покосилась на малыша. Действительно, немного похож – длинные, до плеч, волосики, большие серые глаза. Но неужели они не видели, что это мальчик?
К малышу уже пробиралась заплаканная женщина – мама. Она с рыданиями схватила сына и принялась его зацеловывать. Тогда и сам мальчик тоже заревел.
– Нашел когда завывать, – возмутился Петька. – Когда уже все кончилось!
В садике царил переполох, вызванный исчезновением воспитанника. Особенно беспокоился Валера, который по найденной фотографии Тоненьки понял, что к чему. Я тоже все поняла и кляла себя мысленно на чем свет стоит. Это же надо! Я не раз и не два заходила к Валерке на работу. Когда по делу, а когда и просто поболтать. И вот эти ненормальные решили, что, раз я прихожу в этот детский сад, значит, в нем находится моя дочь! А если бы ребенок или Валерка пострадали?
Валерка тем временем что-то втолковывал женщине, обнимавшей сына. Я заметила, что она худенькая, очень бледная и очень плохо одета – в какую-то затертую курочку, явно из секонд-хэнда, в темную старушечью юбку. Наконец, она разжала руки, взяла маленькую ладошку и подошла к нам.
– Спасибо вам, и за вещи, и за все… – прошептала она. – А то у нас, знаете, совсем нет денег ни на одежду, ни на игрушки. Они бы его убили, убили! – по лицу ее снова побежали слезные струйки.
Север и Тоха переглянулись. Оба, как по команде, сунули руки в карманы.
Я отвернулась. У меня было гадко на душе, к тому же будущее отнюдь не внушало оптимизма. Ну ладно, позавчера на меня напали – я отбилась. Сегодня напали на мою дочь – ошиблись, и мы мало того, что избили нападавших, так еще и раскурочили их машину. Но что будет завтра? За моей спиной мать мальчика отказывалась, впрочем, неубедительно. Мне не нужно было догадываться, что там происходит – мужчины решили дать ей денег.
– Тони, – робко обратился ко мне Робин. Я обернулась. Похоже, он испугался, увидев мое лицо. – Тони! Ви будете делать что-то завтра?
Он еще странно строил фразы, но уже почти избавился от акцента.
– Кладбище прочесывать. Ай вилл гоу ту зе семетари. Ай вилл файнд ту кидс.
По-моему, это что угодно, только не настоящий английский. По-английски я изъясняюсь примерно так же, как Выбегалло по-французски. Но Робин понял.
– Велл, – обрадовался он, как всегда – что бы ему ни сообщили, он реагирует исключительно сияющей улыбкой, – можно я? Семетари оф Питер… – он заулыбался уже мечтательно.
– Робин, – предостерегающе сказала я. – Это заброшенное кладбище. На нем живут только бомжи. Ну, клошары. Трэмпс. Энд айдиотс, энд крейзи вампайр.
Упоминание об идиотах и сумасшедшем вампире привело неистового кельта в восторг.
– Итс смеллз террибль!
– Но ви будете ходить, а я как друг помощь!
– Спасибо, Пятачок, ты настоящий друг, – пробормотала я, он удивился, и я добавила: – Винни-пух.
– О йес! – он чуть ли не затанцевал. Общаться с Робином одно удовольствие.
– Тоня, а вы завтра что, после тренировки на кладбище? – присоединился и Петька.
– Ну да. По-моему, пропавшие ребята там. И их надо найти побыстрее, потому что их уже ищут.
– Кто?!
– Откуда мне знать? Какие-то качки в черном… – произнесла я, и тут же обомлела в озарении.
Никакого отношения к маньяку мои друзья не имели. Их преследовали люди Касьянова.
Но почему? Ладно маньяк. Но какое отношение Денис и Есеня имели к истязанию Дутиковой?
– Парни, мне надо на работу…
– Ты че, мать, сдурела? – заорал Тоха, а Север выразительно постучал по виску пальцем.
– Да погодите вы! Мне надо выяснить, где напали на Дутикову и где в последний раз видели Машу эту, как ее… Это должно быть у меня. Я же ее разыскивала, да так и не разыскала. Грунева, вот!
– Во дает, – проворчал муж и сдался. – Садись, поехали…
– Мы с вами, – тут же выскочил Петька.
Отказываться от их эскорта было не с руки. Касьянов явно не настроился шутить, если пошел на похищение ребенка. Каким будет его следующий ход?
Уже темнело, и опять начался дождь. Я судорожно перерывала бумаги. Мои товарищи сидели кружком и попивали кофеек, который сварил Робин и разливал всем со своей неизменной улыбочкой.
– А это чего? – воскликнул Сергей. – Вы чего, еще не дома?
– Сереж, ты? Что случилось? Ты-то чего домой не пошел?
– А, это… знаешь, Тоня, еппп… епическая опера! – с невероятным чувством выпалил Сергей Кондачков, потирая тощие руки. – Уроды они все, вот что!
– Да кто уроды-то?
– Ну, эти… Касьянов этот, пад… эээ… падучая звездочка метеорит!
Я забеспокоилась.
– Прикинь, позвонил нашему Скопину, наябедничал на тебя, что ты незаконно задержала и избила двоих его орлов, блин! Это ж додуматься только! А там был подполковник Давлетов, он и говорит: сдуреть можно, наша Тоня ростом метр с кепкой, чтобы она этих двоих да побила!
– Да никого я не задерживала, – удивилась я. – Чего он врет?
Насчет «метр с кепкой» – это, конечно, перебор, ростом я метр семьдесят. Но побить двоих его орлов – это действительно круто. Если бы не наука Санди…
– Тоня, – перебил Антон, – а ведь тогда на тебя не грабители напали.
– Ты прав, – призналась я, чувствуя мерзкую дурнотную слабость в коленях. – Это были люди Касьянова, оба с ножами, и они требовали, чтобы я закрыла дело Дутиковой.
– Так ты ж его не ведешь! – возмутился Сергей и забегал по кабинету, натыкаясь на мебель.
– Я им тоже это сказала. Но они не поняли. Пришлось их слегка того…
– Ну, табельный Макар – не Бог весть что, но на ножи сгодится, – хмыкнул Сергей. – Рапорт напиши…
Я нашла, наконец, нужные мне бумаги по Груневой и села писать рапорт. Мне было достаточно глянуть один раз, чтобы убедиться: Маша пропала на Петроградской. Черт, это же моя станция! Он все время толчется в районе двух-трех станций.
– Сереж, а где на Дутикову напали?
– В Александровском парке.
Не сходится. Хотя стоп, почему же не сходится? Александровский парк – как раз между Горьковской и Спортивной. Там и зоопарк рядом. Теперь остается понять, при чем тут маньяк.
– Слышишь, а вот ты дело Груневой теперь ведешь, да?
– Я уже понял, – обреченно выдохнул мой товарищ. – Ты хочешь материалы дела. Хуже Касьянова!
– Хуже, – согласилась я. – Мне надо знать, где пропали предыдущие жертвы.
– Слышишь, Тонь… а завтра не подойдет? Или… а, ладно. Сейчас поищу.
– Эй, уже спать пора, – напомнил Север. – И хока некормленая сидит…
– Да я быстро… Ага, нашел.
Неопознанный труп нашли недалеко от Горьковской, а опознанный – от Петроградской.
– Где-то возле нас промышляет, – устало сказала я. – Ну ладно, народец, давайте домой.
И мы отправились домой.
Утром все разрешилось чудесным образом. С утра меня разбудил звонок в дверь. Обычно меня будить не надо, поскольку я встаю сама, заведя будильник, и бегу вместе с Тохой на тренировки. Но сегодня ко мен пришли гости, и не какие-нибудь, а Женька с Олей!
Женя – моя самая лучшая, самая давняя, самая близкая подруга. Мы с ней познакомились в младшей группе детского садика и с тех пор неразлучны. Правда, многие общие знакомые удивляются нашей дружбе. Я такая скучная, цивильная «ментовка». А она такая богемная, чудаковатая художница. И очень хорошая художница, ее картины – целая вселенная красоты. Но мы друг друга понимаем даже не с полуслова, а с полувзгляда. Правда, когда Женя вместо нормального замужества или хотя бы любовника связалась с девицей, да еще какой! – будущим вулканологом, это же нарочно не придумаешь… – я была в шоке. Но недолго. Оля, теперь уже действующий вулканолог, оказалась такой же замечательно доброй, умной, живой девушкой, как и Женя. Они провели август в Исландии, Оля – по работе, а Женя решила писать там этюды на пленэре. И первым делом, вернувшись, направились ко мне.
После обязательной программы в виде поцелуев и расспросов, как ты, как я, Женя взяла быка за рога. Ей очень хотелось, чтобы Тоненька отправилась к ней – а живет она с Олей и младшим братцем Ванечкой, на несколько месяцев меньше Тоненьки, прямо в мастерской, делимой ими с другой художницей, тоже замечательным человеком и мастером Идой – и посмотрела исландские этюды.
– Прикинь, я там рисовала одну тетю, она живет буквально в километре от этого их Эйяфлаекюдля! И когда всю ее ферму засыпало пеплом, она каждый день выходила, сбрасывала пепел с крыши, мелких козлят и ягнят в дом свой забрала, а не уехала. Виды там обалденные!
– А потом вы за Тоненькой зайдете и уже просто так не выйдете, – добавила Оля. Она более сдержанная, – если ее не сердить, конечно.
И я сдалась. Потому что очень боялась за Тоненьку.
Антону хотелось обсудить со мной ситуацию. Он тоже боялся, и за нее, и за меня, и даже за свою родную дочь Машу, которая, инвалид детства, почти безвылазно сидит в специнтернате за городом. У Маши выдающиеся способности к математике, и Север два-три раза в неделю навещает ее, шутливо именуя «маленький Мебиус». Но покидать интернат ей нельзя: она должна все время находиться под наблюдением врача. Я одно время хотела забрать ее или хотя бы почаще навещать девочку, но когда она однажды схватила Тоненьку за горло – Антон подоспел чудом…
Но он не знал, с какой стороны подойти, поэтому молча шел рядом со мной до спортзала, и только у входа в раздевалку его прорвало:
– Тоня, ну что мы теперь будем делать? А если они действительно доберутся до Тоненьки? А если они тебя убьют?
– Антон, ну что я могу сделать? Я даже дело это закрыть не могу, потому что я его не веду.
– Ну… не знаю… может быть, на время уехать из города?
– А черт его знает, – сказала я, поразмыслив. – А если вы с Тоненькой?
– А ты?
– Ну… я как-нибудь отобьюсь…
– Нет, – решительно заявил Антон. – Тоненьку давай отправим к моей сестре в Москву, заодно пусть город посмотрит, Третьяковка там, Большой… А я с тобой останусь.
Я ничего не имела против, но это следовало обдумать.
На тренировке не очень-то обдумаешь. Мне сегодня достался подполковник Давлетов – отличный человек и отличный спортсмен, но после спарринга с ним я как выжатый лимон. Обычно он берет катану и упражняется с Санди или Тери, однако нынче Санди и Тери лихо рубились друг с другом, выбивая искры из клинков, а Юра Давлетов ревниво поглядывал на них искоса.
Форму мы решили оставить в раздевалке. Брать ее никто не возьмет, кому нужны старые затрепанные кимоно, а стирать я собиралась только завтра. Поэтому, быстро приняв душ, мы с Тохой уже седлали мотоциклы. За спиной послышался шум многих моторов. Ага, сообразила я, это Петя с Робином.
Но не только. К нам присоединились Санди, Тери, Север. Похоже, искать Розу и Сеньку намеревалась целая армия.
До Малоохтинского путь неблизкий. К тому времени, когда мы добрались, я уже успела основательно проголодаться, благо перед тренировкой не завтракаю.
– Осторожно, – предостерегла Санди. – Тут Гемма, а что ей стукнет в башку, никогда не знаешь.
У ограды сиротливо жались те самые бомжи, которых я расспрашивала в прошлый приезд.
– А, опять вы, – произнес один из них. – А вашего мальчика тут еще искали.
– Я знаю. Люди в черном и милиция, да?
– Так после милиции еще люди в черном приезжали. Вчера вечером сюда зашли.
– А вышли когда, как?
Но как и когда они вышли, никто из бомжей не заметил.
Зоркий Петька заметил отпечатки двух пар огромных тяжелых ботинок на ребристой подошве, неплохо сохранившиеся на влажной земле. Двое в ботинках направлялись в глубь кладбища. Мы заторопились по следам, но вскоре они пропали. Земля была усеяна чем попало: мусором, жухлыми сорняками, листьями, остатками надгробий и просто камнями. Все буквально подметали глазами землю в надежде снова отыскать следы, и только Санди, человек более предусмотрительный, обозревала окрестности. Робин же радовался, как дитя: ему еще не доводилось бывать на заброшенных кладбищах с идиотами и вампирами.
– Стоп, – остановила нас Тери. – Слышите?
Мне тоже послышался слабый стон. Санди кивнула подбородком, указывая направление, и мы поспешили туда. Внезапно я все-таки заметила следы. Но они вели не туда, а оттуда, и отпечатались не целиком, а только передняя часть стопы – либо шедший передвигался на цыпочках, либо бежал. Судя по огромным шагам и глубине, на которую следы впечатались в землю, скорее бежал. А вскоре Север вскрикнул «кровь!» – и точно, на одном из полустершихся надгробий отчетливо виднелись капли крови. Они упали не обычной кляксой, а косо – точно бежавший ронял кровь на бегу.
Что же заставило «человека в черном» панически бежать, истекая кровью?
Стон снова послышался, теперь уже явственно. Мы завернули за какой-то обвалившийся с угла склеп и увидели стонавшего. Да, он был как две капли воды похож на мордоворотов, которые нападали на меня и похищали мальчика, принятого ими за Тоненьку: могучий торс, выпирающие даже из черной кожаной куртки бицепсы, стриженная почти под «ноль» голова с массивными челюстями и глубоко посаженными глазками. Но лицо его было таким синюшно-бледным, будто он уже полдня как умер, из уголка губ тянулась черная запекшаяся струйка крови, нижняя челюсть отвисла. Человек лежал навзничь, запрокинув голову, и только редкие стоны и покачивание головы убеждали в том, что он еще жив.
Санди наклонилась над ним.
– Что случилось? – холодно спросила она.
– Она… она набросилась на меня… она сосала… пила… она говорила, что выпьет… выпьет всю кровь… она… моя кровь… шея…
На шее пострадавшего сбоку и правда виднелся глубокий и длинный порез. Кто-то практически перерезал ему шею, кровь выплеснулась из сонной артерии и залила всю спину жертвы. Однако, к моему удивлению, крови оказалось не так уж много. Кто-то, наверное, принял меры, чтобы человек не умер. Но как? – рана не была перевязана или хотя бы заткнута тампоном. Я присмотрелась – рана показалась мне необычной. Так и есть! – рядом с ней виднелось нечто вроде засоса.
– Кто тебя послал сюда? – напирала Санди, отнюдь не испытывая жалости к пострадавшему.
– Я… начальник…
– Кто твой начальник? Откуда ты?
– Кабиров… наш начальник… бюро…
Санди брезгливо перешерстила его карманы, наконец, нашла что-то вроде удостоверения.
– Охранное агентство «Ваша безопасность», – она гадливо усмехнулась. – Горянов будет счастлив.
– А, это же конкуренты его «Русскому богатырю», – хмыкнула Тери. – «Ваша безопасность» принадлежит какой-то мадам Павелевской, но все знают, что это не то дочь, не то племянница заместителя мэра. Тот, по слухам, владеет огромным бизнесом через подставных лиц.
– Что ты искал? – Санди продолжила допрос.
– Я… пацан с девкой… Гот…
– И как, нашел?
– Нет… она напала… она ранила Гошу, пырнула его ножом… когтями… она пила мою кровь…
– Тоня, а вы чего стоите? – окликнула меня Тери. Я и правда опомнилась – достала бланк протокола допроса, быстренько записала все, что услышала.
– Как зовут твоего напарника? – прозвучал новый вопрос.
– Гоша… Кабиров… начальника сын…
– Ты принимал участие в нападении на капитана милиции Туманову?
– Нет…
– Ты участвовал в похищении ребенка?
– Нет… мы только сюда пошли… я не знаю, зачем им эти готы… я…
Он потерял сознание. Санди безжалостно отхлестала его по щекам, я сунула ему на подпись протокол допроса. Рука несчастного еле шевелилась, вряд ли он понимал, что делает.
– Понятые, распишитесь, – бодро скомандовала Санди. Петька и Север охотно взялись за ручки.
Я перенесла данные невольного донора-кормителя Геммы в протокол. Костюков, Владимир Гавриилович, 1990 года рождения. Эх, Вовка Костюков, что ж тебя понесло в охранное агентство к боевикам Касьянова?
– А из вас вышел бы хороший работник милиции, Санди. Я бы вот так не могла допрашивать человека, который истекает кровью…
– Во-первых, уже не истек – значит, не истечет. Гемма умеет останавливать кровь, другое дело, что ей этого почти никогда не хочется. Во-вторых, если его сейчас не допросить, его свои либо добьют, либо обработают, и черта с два вы что-то узнаете. В-третьих, давайте действительно вызовем скорую…
Добрый Петя остался дежурить у Костюкова, а мы разбрелись по кладбищу в попытках найти пропавших подростков, но ничего даже отдаленно напоминавшего следы моих друзей не заметили. Правда, я все-таки нашла цепочку с египетским крестом – ангхом. Тоненькая, она разорвалась и упала с чьей-то шеи. Но это могло быть украшение кого-нибудь из местных «неформалов». Наконец, приехала «скорая».
– Сейчас, я только Гемме жратву оставлю, – Санди вытащила из рюкзачка, который она носила с собой, сверток. Запах от него шел одуряющий. Я немедленно вспомнила, что еще не завтракала, хотя уже прошло время обеда, и что очень люблю копченое мясо. Надо было ехать домой.
– Послушайте, а что делать с Геммой? – вдруг спросил Антон. – Ее нельзя так оставлять.
– Да-да, я тоже так думаю, – поддержал его Север. – Она же шизофреничка. Я сто раз слышал, что шизофреник живет, пока о нем есть кому заботиться. Погибнет здесь от холода и голода…
– Она здесь уже лет пятьдесят как погибает, с вариантом на «процветает», – возразила Санди.
– Так другие из-за нее могут погибнуть, – подключился и Петька. – Вон как она его отделала!
– Моя недоработка, – пояснила Санди, без особого, впрочем, раскаяния. – Неделю не кормила, вот и результат. Мне было просто не до нее.
– Поместить ее в психлечебницу насильно мы не имеем права, а сама она туда не пойдет, – раздумчиво сказала Тери. – К тому же она будет опасна для других больных.
– А если Костюков напишет заявление? Что она на него напала? Тогда будут основания для принудительного лечения, – оживилась я.
– Знаете, Тоня, я не очень представляю себе, как ее будут лечить в наших спецлечебницах. По крайней мере, безопасности ни для персонала, ни для других больных я лично не гарантирую. К тому же она убежит. Как убегала несколько раз до этого. Аристова была первым, но не последним ее лечащим врачом, и всегда это кончалось одинаково – убийство лечащего врача и побег из психбольницы. Потом, ее телепатические способности… Короче, ее надо либо оставить в покое, либо…
Тери замялась, но Санди спокойно произнесла:
– Надо было ее сразу ликвидировать, как только я поняла, кто убил Аристову. Но, воля ваша, как-то неудобно ее грохнуть теперь.
Мне казалось, что кусок не полезет в горло – после всего, но на самом деле я с аппетитом навернула все, чего наготовила мама, а потом побежала к Женьке.
Ее этюды из Исландии – это нечто! Обычно Женька не делает этюдов. Она либо набрасывает какие-то хаотичные линии, либо вообще намазывает кистью рядом красочные мазки – так она проверяет сочетаемость цветов. Как потом из всего этого вырастают ее будто светящиеся, пронизанные светом и душой картины, непонятно. Но на сей раз она привезла целую серию чудесных видов: северных, диких, дышащих первозданной мощью, невыразимо чуждых человеку и в то же время служащих основой для человека… Тоненька сидела в кресле, болтая ножками, разглядывала исландские фотографии действующих вулканов, слушала увлеченные рассказы Оли и совсем позабыла о том, что у нее есть дом, мама и так далее. Впрочем, нам с Антоном тоже было очень интересно все пересмотреть и переслушать. Радушная толстая Ида накрыла на стол, хотя ее бутерброды – не для слабонервных, она сочетает в них селедку и ананасы. Словом, когда мы засобирались домой, уже почти стемнело.
У подъезда меня поджидала машина.
Как только я увидела эту машину, мне сразу стало нехорошо. Я будто почувствовала, что она таит в себе какую-то угрозу. А между тем в ней сидело всего двое мужчин: один – осанистый, представительный, низенький и полный, но уверенный в себе, как высший чиновник, второй – могучий громила в кожаной куртке, еще один клон из «Вашей безопасности».
– А, – сказала я раздраженно, – «Наша опасность» явилась! «Наша угроза»!
Антон и Тоненька с удивлением посмотрели на меня с двух сторон. Но если Тоненька продолжала удивляться, то муж мой, человек сообразительный, тут же оказался между машиной и мной. Громила вышел и направился к нам.
– Капитан Туманова? – через голову Антона обратился он ко мне.
– Возможно. Что вам угодно?
– Нам нужно с вами поговорить. Очень нужно, – подчеркнул он.
– Но мне это не нужно, извините. Я устала и намерена провести вечер с семьей, а не с вами.
– Мы не отнимем у вас много времени.
– Да ну? Охотно верю. Когда вы нападали на меня с ножами, это тоже продолжалось минуты три. Сегодня думаете уложиться в две?
– Вы ошибаетесь, – внятно и подчеркнуто терпеливо возразил телохранитель. – На вас никто не будет нападать. Нам нужно только поговорить. Не бойтесь.
– Да я-то не боюсь, при чем тут это? Я просто уверена, что нам не о чем разговаривать.
– Пусть этот тип в «Ягуаре» выйдет и сам подойдет к нам, – вмешался Антон. Телохранитель выразительно посмотрел на него и на Тоненьку, но тут из подъезда вышел Петька. Я заметила, что телохранителю это не понравилось – появление лишнего свидетеля явно не было запланировано. А Петька уже уверенно шагал к нам.
– Тонюська, идем домой, – сказал он. Дочь беспрекословно молча засеменила за ним, цепляясь за крепкую руку юноши. А Петька сделал небольшой крюк и коснулся меня.
В моей руке оказался, приятно холодя ее, пистолет.
Ай да Петька!
– Пусть идет к нам, – повторил Антон. Кажется, еще немного – и громиле бы не поздоровилось. Но он верно оценил побелевшие от бешенства губы мужа, кивнул головой и отправился на переговоры.
Они немного посовещались. Я гадала, чем же это закончится. Но человек из машины вылез и направился к нам. Меня поразило, какой он низенький и плотный, – сидя в машине, он казался куда осанистее. Однако вид у него был такой, точно он держал полмира в кармане.
Впрочем… если это действительно Касьянов… полмира не полмира, а пол-Питера уж точно.
– Итак, Антонина Павловна, – сказал он, не утруждая себя приветствием.
– С кем имею удовольствие? – холодно осведомилась я.
– Меня зовут Василий Петрович.
– Рада познакомиться, – с той же натянутой вежливостью, но уже нетерпеливо сказала я. А он, видимо, не знал, как начать.
– Итак, вы стоите на своем? Как настоящая женщина?
– Может быть, может быть. А что вы имеете в виду?
– Я имею в виду ваше упорство по отношению к этой… несчастной, – он пощелкал пальцами, так и не припомнив фамилию. – Подумайте сами: сирота, с неуравновешенной психикой. Отец в тюрьме. Нравственного воспитания никакого. Такие девочки сами напрашиваются на разврат и групповуху. А потом думают, как бы срубить с этого денег. Она запросто могла нафантазировать себе какое-то насилие, какое-то нападение. Или даже насочинять, чтобы привлечь к себе внимание… Дорогая Антонина Павловна, – он проникновенно тронул меня за локоть, я резко убрала руку, и он заметил-таки пистолет, блеснувший под фонарем. Но промолчал на сей счет – свою речь, похоже, он репетировал заранее и не желал отступать от сценария. – Милая вы моя! Ведь у вас у самих есть дочь. Подумайте, что бы вы почувствовали, если бы какие-то деклассированные личности оболгали ее, вымогая у вас деньги?
– Минутку, – перебила я. – У вас вымогали деньги? Кто?
– Ах, да это не важно. Разве я не знаю, как это делается? Конечно, это все с целью…
– Стоп, – я растеряла остатки вежливости. – Ее мать мертва, ее отец отбывает пожизненное заключение, ее бабушка почти не может самостоятельно передвигаться. Она сама находится на излечении в психиатрической лечебнице, у нее после, как вы изволили выразиться, «разврата и групповухи», которые она себе «нафантазировала», развился тяжелый реактивный психоз. Кто может требовать у вас денег?
– Да это все симуляция! – сорвался на крик Василий Петрович.
Кричал он знатно. Это был злобный бабий визг, захлебывающийся и самозабвенный. Похоже, ему уже давно никто не смел возражать.
– Что – симуляция? Смерть? Психоз? Чего вы от меня-то хотите, а?
Меня тошнило от омерзения. Этот низенький самодовольный человечек говорил о моей дочери, как будто не он отдал приказ о ее похищении. И поливал грязью жертву насилия… какого?
– Я лишь надеюсь на понимание, дорогая Антонина Павловна. Вы, как мать и как здравомыслящий…
– Послушайте, Василий Петрович, – медленно и очень зло произнесла я, – у меня нет желания с вами разговаривать. Такие, как вы, и есть причина всех бед России, понятно? Это я вам говорю как мать и как здравомыслящий человек. Никакого понимания с моей стороны вам не дождаться. А теперь, пожалуйста, извольте объясниться: что вы хотели лично от меня?
– Значит, не понимаете, – лицемерно вздохнул чиновник.
– Это вы чего-то не понимаете, по-моему, – возразила я. – Вы уже дважды посылали своих псов – однажды загрызть меня, потом похитить мою дочь. В первый раз я выбила им зубы. Во второй раз они похитили какого-то вообще чужого ребенка и вдобавок разнесли ваш джипец. Ну?
Про тех, что ходили на интимное свидание с Геммой, я решила не упоминать. Лишний туз в рукаве…
– Согласен, дорогая моя. Мы вас немного недооценили. Я бы хотел, чтобы на меня работали такие умные и ловкие женщины, как вы.
– Ага. Только я еще и честная – на вас работать мне будет противно.
– Честная? – он с присвистом, точно шипя, засмеялся. – А сколько вы хотите, честная, чтобы это дело было наконец закрыто? Чтобы восторжествовала справедливость, и низкая клеветница и вымогательница сидела в своей психушке, как она того и заслуживает?
– Чтобы восторжествовала справедливость, и гнусные негодяи, изувечившие беззащитную сироту, отправились подставлять зады вертухаям, пока не сдохнут, – передразнила я, – как они того и заслуживают, так вот, я не должна делать ничего. Я не веду это дело. Понятно? А вы просто идиоты. Извините.
– Гнусные негодяи, – печально протянул мой визави. – Да, пожалуй… А кто его ведет? – он резко переменил тон, глаза его бешено блеснули. Мертвый, пустой взгляд. Впрочем, у него, скорее всего, контактные линзы.
– А вот это уж узнавайте сами, бесчестный. С вашими деньгами это не так уж сложно.
Он неверно понял меня – кивнул своему бодигарду, тот полез за кошельком. Я дико вытаращилась на него, фыркнула с презрением.
– Нет, вы все-таки идиот. Я в ваших подачках не нуждаюсь. Понятно? Я себя не на помойке нашла, чтобы из таких рук еще что-то брать! Подите вон от меня, скоты!
Я все-таки не сдержалась – завелась, орала во весь голос и размахивала руками, в одной из которых был по-прежнему зажат пистолет. Василий Петрович попятился, бодигард подскочил к нам и встал между чиновником и мной – не дай Бог, стрельбу открою.
– Забирай эту чертову тушу и увози с моих глаз, – скомандовала я ему.
И они дрогнули. Молча повернулись ко мне спиной, хотя Василий Петрович то и дело озирался, отправились в свою ярко-красную блестящую машину, сели и унеслись, как на самолете. Я мысленно пожелала им врезаться в ближайший столб.
– А ты храбрая, мать, – вдруг сказал Тоха. Он был очень бледен, глаза у него смотрели совершенно полоумно, он растирал руки – оказывается, он все это время сжимал их так, что они у него побелели и затекли. – Я испугался, а ты – нет? Так, значит?
– Я тоже… тоже испугалась, – губы мои сами собой разъехались в стороны и я, подвывая, ткнулась в его кожаную «косуху». Муж гладил меня по голове, шептал что-то. Внезапно вокруг нас сгустились какие-то тени, я дернулась, вскрикнула.
– Это мы, – спокойно ответила темнота голосом профессора Снегиревой.
– Как вы догадались? – удивился Тоха. Сейчас, когда я раскисла, он охотно вернулся к своей роли мужчины – защитника и хранителя; самообладание, покинув меня, перетекло к нему, как в сообщающихся сосудах. – Вы что, правда телепатка?
Санди выступила поближе к нам. Рядом выстроились Гарри, Саша, Тери и Робин.
– Конечно, правда, – равнодушно ответила грозная нагваль.
– Мы решили подъехать и посмотреть, на всякий случай, – пояснила Саша. – А еще вот.
В руку Тохи – мои как-то вдруг отказались действовать – спорхнул светлый квадратик. Приглашение на свадьбу. Саша и Робин так сияли, что ночь показалась мне белой.
Мне очень хотелось, чтобы хотя бы воскресенье прошло без приключений. К тому же Тоненька просилась в зоопарк. От слова «зоопарк» меня передергивало, но почему ребенок должен страдать из-за моих профессиональных проблем? Поэтому, взяв с собой Тоненьку, мы направились в спортзал, а оттуда решили зайти в кафе, перекусить и остаток выходного посвятить созерцанию зверюшек.
И все шло гладко. Сегодня мне достался Вадик Гармашев, добродушный молодой увалень из Василеостровского РОВД. Конечно, с ним отрабатывать – тоже не сахар. Но это и не жесткий, тяжелый и верткий Давлетов! Тому, кстати, нынче повезло куда меньше: явились Снегиревы плюс Тери в полном составе, и Тери сразу достала катану.
Удивительная личность наша Тери. Ей уже около шестидесяти, а выглядит она лучше иных молоденьких, двигается стремительно, поражая совершенством координации. Несмотря на инвалидность (Тери – бывшая военная летчица, когда-то пилотировала санитарный вертолет в Афгане, доставила моего мужа в госпиталь, а когда возвращалась за очередной партией раненых, ее вертолет сбили. Выжила чудом, но летать ей уже не пришлось), Тери отлично владеет катаной – кривым самурайским мечом-двуручником, и уже не раз побеждала на турнирах по историческому фехтованию. Не знаю, в чем ее изюминка, но мне все время кажется, что она не соревнуется или отрабатывает, а именно бьется насмерть, и при этом очень бережно – чтобы не задеть партнера. Как это совмещается – не знаю. Но хуже Тери в этом смысле только Санди: ее удар настолько силен, что Давлетов после тренировки с ней не может пошевелить руками.
Впрочем… нет, Юре, наверное, повезло больше. Он очень любит фехтование.
Санди же занялась Тоненькой, которая захватила с собой кимоно, а мы ей не помешали. Оказалось – не зря. Достойного спарринг-партнера ей, конечно, не нашлось, но Санди добросовестно показывала ей сложные приемы айкидо на добровольцах (в первую очередь Гарри и Робине), а дочь не менее добросовестно ей подражала с большой тренировочной куклой.
Ей бы танцами заниматься. Тоненька очень грациозная, ритмичная, она интуитивно чувствует музыку.
Однако в тот самый момент, когда я, приняв после тренировки душ, подкрашивала ресницы, зазвонил мой мобильник. Нудно затянул «За мои зеленые глаза-а-а-а…» Черт, я и забыла – я же собиралась поменять рингтон на «Металлику»! Я нервно нажала кнопку ответа. Вот если бы там действительно стояла «Металлика», мне бы хотелось слушать и слушать. А Кадышеву так и хочется побыстрее оборвать. Уж и не вспомню, с чего я выбрала тогда именно эту слащавую песню.
Это был Вовка. Чарли Седых, главный знаток мистических культов всего Петербурга.
– Тонь, а вы этого парня все еще разыскиваете?
– Конечно! А что? Он у вас?
– Мы его видели. И мы слышали, как он разговаривает с кем-то, голос детский. Но они… в общем, там Гемма. Им вроде ничего не угрожает, но они с ней.
Мне захотелось стукнуть себя по башке.
Почему я не заглянула к Гемме в склеп? Мне это и в голову не пришло. Ну, как же! Есения нипочем бы не согласилась жить в одной землянке со скелетом? Жить захочешь – не на то еще согласишься, а в том, что моим юным приятелям довелось спасать свои жизни, я почти не сомневалась. Правда, с Денисом вопрос был посложнее. Дело в том, что Гемма не то чтобы не любит мужчин, как, к примеру, Тери – Тери их действительно не любит, и у нее в этом смысле четкая аргументация: трудно любить тех, кто способен ради пустой услады так садистски терзать своего ближнего, а чаще всего – ближнюю. Гемма мужчин очень даже любит. Санди утверждает, что она умеет каким-то образом так жарить их мясо, что оно лишается характерного для человечины сладковатого привкуса, а вот приятная острота остается. Я не стала спрашивать, каким образом самой Санди удалось это выяснить. Она-то к людоедству не особо склонна… может быть, телепатия? Санди хорошо умеет слышать чужие чувства, не хуже, чем мысли.
У самого Чарли с ней тоже нежная дружба. В их компании знакомство с вампиршей – что-то вроде инициации, ритуала приема в «сотонисты». Они сами вскрывают себе вену на запястье и дают ей пососать оттуда. Но все остальные члены этой гоп-компании стоят плотным кружком, подстраховывая неофита, так как бывали случаи, когда Гемма увлекалась. К счастью, от потери крови еще никто не умер, а вот сознание, случалось, теряли. Чарли милая барышня довела до такого состояния, что ему пришлось вызывать «скорую». Причем он клялся, что испытывал настоящее наслаждение…
Я вышла из раздевалки. Мне всегда интересно, почему мы, женщины, сушим длинные волосы феном, делаем макияж, да и надеваем на себя больше, чем мужчины, но все-таки собираемся быстрее, чем они, ничего этого не производящие. Тоненька тоже уже оделась, резвая и розовая после тренировки, и заглядывала мне в лицо. Санди стояла, опершись на дверной косяк, по ее непроницаемому лицу ничего нельзя было понять, но я знала – она ждет меня. А за дверью, оживленно переговариваясь о чем-то веселом, ждали и остальные члены ее семейства.
Наконец, Антон тоже вышел из раздевалки, оглаживая бороду.
– Тоха, я еду на кладбище, – тихо сказала я. – Отведи Тоненьку в зоопарк, а?
– Ты чего, мать? Чтобы я тебя да отпустил? Не бывать этому. Давай сейчас закинем ее домой, и поедем вместе, – запротестовал мой муж. – А в зоопарк поедем попозже.
– Нет, я поеду с вами, – пискнула Тоненька.
– Ну, вот еще, – возмутились мы оба хором. – Нечего тебе там делать!
– Пусть едет, – бесстрастно произнесла Санди. – Поможет.
В какой-то момент я осознала, что моя дочь мне не принадлежит. И не потому, что она, как все дети, все-таки самостоятельная личность. А потому что она – особенная. Глупо, конечно, но я стала лучше понимать Богоматерь. Надеюсь только, что у нас с Тоненькой до такого не дойдет…
Тоненька нарядилась для зоопарка. На ней были нежные светло-серые брючки, розовая блузочка в цветочек и поверх нее – бледно-розовая курточка, усеянная мелкими бабочками; мама любовно заплела ей красивые косички с набором – правда, на тренировке они немного растрепались, так что я подколола ей вылезшие прядки и завязала пышный бантик. И во всем этом, в белых туфельках на белые носочки, мое чадо будет бродить по заброшенному кладбищу? Эх!
Гарри усадил Тоненьку на свой мотоцикл, и мы понеслись…
Вообще-то передвижение группой более двух мотоциклов без особого разрешения – это административное правонарушение. Я уповала лишь на то, что у меня с собой удостоверение работника милиции. Впрочем, кажется, уже никто на такие «нарушения» внимания не обращает…
Володя и двое его товарищей, в одной из которых я узнала Янку-Химозницу – хорошую девушку, по-моему, у них с Володей больше чем просто дружба, а в другом – знатока ритуальных ножей Ракуна, которого мы однажды привлекали в качестве эксперта, толклись у входа на Малоохтинское кладбище. Вид у всех троих был встревоженный.
– Гемма сильно бесится, – без предисловий сообщила Янка. – Вчера весь день стонала, выла.
– Там точно есть ребенок и парень, – добавил Ракун. – Высокий такой, волосы черные.
– Парень выходит оттуда, за продуктами, что ли, – пояснил Чарли. – А ребенка они держат взаперти, с Геммой. Я так понял, их насильно там не держат, но…
Здесь обычно малолюдно, но редкие прохожие все-таки оглядывались на нас. Толпа байкеров с первоклашкой в составе плюс трое готов с выкрашенными в черный цвет волосами, подведенными глазами и лоснящимися штанинами кожаных брюк – не самое частое зрелище. Тери спокойно вынула катану.
Мне показалось, или она готова была довершить то, что не сделала в свое время Санди?
– Если она что-то сделала ребятам, мы ее точно прирежем, – свирепо заявил Гарри.
До склепа Геммы путь неблизкий. Только через полчаса бодрого марша мы добрались к ее обиталищу. Тери рванула дверь – дверь, наверное, еще «родную», почти развалившуюся, рассевшуюся, держащуюся на одной петле. Нет. Петель было уже две, и обе приделаны явно не так давно. Открылся черный прогал, рассмотреть, что внутри, не получалось. Оттуда пахнуло… не знаю. Не воняло ни бомжами – Гемма на удивление чистоплотна, ни мертвечиной, ни объедками. Просто старой разрытой землей. Но от этого запаха хотелось прямо здесь намылить веревку и повеситься. Впрочем, на этом кладбище, кроме староверов, хоронили и самоубийц…
– Гемма, – жестко произнесла Санди, – отпусти детей.
– Мы здесь, – послышался голос. Сенька! У меня немного отлегло от сердца. Я услышала и мужской шепот – это Денис уговаривал Сеньку сидеть тихо.
– Сеня, Роза, это же я, Тоня Туманова, – подала голос и я.
– Черная Роза, не валяй дурака, вылазь оттуда, – подключилась и Сашка. Гарри и Робин одновременно наклонились внутрь и протянули руки, помогая выбраться сначала Сеньке, а потом и Черному Розе.
– Вы? Как вы нас нашли? – спросил Денис, очумело вертя головой.
Мне бросилось в глаза, что выглядит он очень и очень неважно. Ужасная бледность, руки дрожат, под глазами темные круги, губы синюшные. И горькие складки у подбородка. Казалось, эту неделю он провел в сильнейшем напряжении. Сенька выглядела немного лучше. Тоже бледная, но не такая изнуренная, зато основательно напуганная.
– Нашли, потому что искали, – перебил Антон. – Ваши родители обратились в милицию. Вот к Тоне.
– Мы, это… мы бы дали знать, но…
– Они бы нас убили, – вмешалась Сенька. – Они нас и тут искали, и почти нашли! Если бы не Гемма…
– Или Дейрдре, – усмехнулся Черная Роза. – Ее не поймешь, кто она и сколько у нее личностей. Она что, правда шизофреничка? Я о таком только читал…
– Ты и о вампирах только читал, – проворчала Санди.
– Ну, нет, с этой стороны я с ней уже близко познакомился, – Черная Роза криво усмехнулся и отвернул воротник водолазки. На его шее явственно виднелись порезы. – Надо же было платить за постой…
– Жрать хотите? – прозаически поинтересовалась Сашка. – У нас бутики есть.
– Стоп, стоп, – остановила их я. – Сначала давайте позвоним вашим родителям. Где ваши мобилки?
– Ох, – Сенька развела руками. – Мы их положили в Денисов пакет, а пакет выкинули, когда убегали.
Все так, как я и думала…
– Тогда с моей. На, Сенька, сначала ты…
Пока девочка звонила родителям, уверяя, что у нее все в порядке, я терзала Дениса.
– Я понимаю, что я …удак, – честно признал парень. – Но… понимаете, идем мы через парк, там же парк большой, и вдруг слышим – стоны и кого-то вроде как бьют. Мы пошли посмотреть, а там трое уродов избивают девушку. Я решил их остановить. Подошел, одного с разгону как метельнул! Я бы им всем накостылял по первое число! Вдруг откуда ни возьмись какие-то в черном, сразу мне руку на плечо, я вывернулся – гляжу, уже Сеньку хватают… ну, я за Сеньку и бегом. Нырнули в метро – а они за нами. Вышли на другой станции – черт его знает, они нам уже везде чудились. А тут я вспомнил, как Чарли про Малоохтинку рассказывал. Ну, думаю, там заброшенных домов много – отсидимся. Прибежали – а тут она… располагайтесь, говорит, вежливая такая.
Сеня подошла к нам.
– Позвонила, спасибо, – прошелестела она, возвращая мне телефон.
Все-таки сидение в подземелье подействовало на нее скверно. Она качнулась, стоявший рядом Робин подхватил ее. Женщины достали бутерброды, начали пичкать девочку – даже если она и не изголодалась, подкрепиться ей явно не мешало. Еда здорово снимает стресс.
– Я бы и раньше ушел, ну что это – землянка сырая, скелет тут какой-то валяется, и эта сумасшедшая, она же мне чуть глотку не перерезала. И вдруг с ней такое пошло… То она застыла, сидит, я ее тормошу – а ее перекособочило, и не падает, Сенька за руку ее дерг – а у нее рука обратно в локте выгнулась! Ни на что не реагирует… Я испугался тогда. Ну не бросать же ее в таком состоянии! С ложки кормили…
Я знала, что это за состояние. «Восковая гибкость». Гемма, как настоящий шизофреник, время от времени впадает в кататонию. Им еще повезло, что это длилось недолго.
– Только она немного пришла в себя – эти явились. Лазили тут, лазили. Наконец, Гемма говорит, пойду поразмяться. Вернулась – хохочет, говорит, больше не явятся…
– Мы нашли следы ее разминки, – заметила Тери. – Жив, но попал ко мне с реактивным психозом.
– Ну дык! Когда тебе режут шею и кровь сосут, любой психом станет. А потом с ней припадок был, кричала. Сегодня она сидит – не по-нашему говорит, а на каком языке, я и не понял. В жизни такого не слыхал. Потом на английский перешла, ломаный, я и то лучше говорю. Мы вдвоем с грехом пополам разобрали. Она говорит, что правнучка короля, зовут ее Дейрдре, она унаследовала дар… Сень, как она сказала? Кто ее мать была?
– Женщина из холмов, – с трудом промямлила Сенька.
– А что она в России, в Питере, что ее Геммой звали, она все отрицала. Вот!
– Бывает, – подтвердила Санди. – Она ирландка с острова Мэн. И хотя три последних поколения ее семьи были бедными фермерами, они не забывали, что происходят из королевской семьи, причем семейства верховных владык Ирландии. А мать ее была сида, баньши, то есть не совсем человек. Но душка Дейрдре вспоминает об этом в крайне редкие минуты просветления, и свою жизнь в качестве шизофренички-вампирши по имени Гемма в эти минуты не помнит совершенно.
– Нельзя ее так оставлять, – прошептала Сеня.
– Все так думают. Но, поверь мне, ей здесь самое место. Она давно мертва, хуже, чем мертва. – Санди нагнулась и крикнула в склеп: – Эй, Дейрдре! – она добавила еще несколько слов, к моему удивлению.
– Я гэльский бы выучил только за то…, – иронически прокомментировал Гарри.
Гэльский? Почти умерший язык этнических ирландцев? Ну и ну! Ай да Санди…
Существо, тяжело карабкавшееся наверх, уже почти не было человеком. Спутанные седоватые волосы падали на лоб – высокий, бледный, без морщин, из-под тонких бровей выглядывали большие черные глаза. Когда-то, наверное, она была просто красавицей. Сейчас ее безжизненные, лишенные не то, что выражения – самой способности выражать – черты лица напоминали неумело сработанную статую, пустого болвана, кадавра. В уголках спекшихся губ пузырилась слюна, на подбородке засохли следы крови. Вместо ее старого черно-желтого полосатого пончо из краденого «билайновского» рекламного тента, в котором я привыкла ее видеть, на Гемме красовалось длинное широкое черное манто с десятком разнокалиберных и разностильных брошек и значков, а поверх него – длинные зеленые бусы, и узорчатый платок, слезший с головы. Ни дать ни взять Баба-Яга. От нее исходил смешанный запах разрытой старой земли и розового масла. Костлявые пальцы мертвой хваткой вцепились в руку Санди, та поморщилась, но смолчала.
– Жрать хочешь? – прозаически поинтересовалась профессор Снегирева, когда Гемма очутилась на поверхности. Ответа не дождалась и повторила вопрос по-гэльски. Тогда Гемма встрепенулась, закивала головой, потом внезапно опомнилась, гордо выпрямилась. Я поняла, о чем она говорит: о том, что происходит из древнего рода ирландских королей и требует к себе почтительного отношения. А еще принцессу Дейрдре очень интересовало, кто эта женщина в странных одеждах, которая предлагает ей разделить с ней хлеб.
– Три года подряд ты дарила мне дружбу своих ляжек, о высочество, – с сарказмом ответствовала Санди. Хорошо все-таки иметь синдром Аспергера. Здоровый человек на ее месте умер бы от омерзения.
На «принцессу» этот ответ произвел неожиданное впечатление. Она разрыдалась и опустилась на землю, вскрикивая и колотя кулаками по ближайшему надгробию, потом внезапно расхохоталась, и тут же опять расплакалась, размазывая слезы по щекам, как ребенок. Санди терпеливо ждала, пока сумасшедшая успокоится. Ее родня тем временем откармливала шоколадом Сеньку и Черного Розу.
– Дениска, а ты репетировать сможешь? – спросила я. – У вас там выступление намечается, мне твои ребята говорили. У самой «Арии» на разогреве.
– Да ну? Значит, получилось? Конечно, смогу… – тут он пошатнулся, уцепился за Гарри, тот подхватил его под мышки и усадил прямо на землю. Сашка наклонилась над ним с термосом.
За всем этим мы совсем забыли о Тоненьке. На ее личике ничего нельзя было прочесть – она словно смотрела глубоко в себя, но я понимала, что дочь глубоко потрясена всем увиденным. Наконец, она подошла и тронула Гемму за плечо. У меня внутри все перевернулось, но Гемма внезапно успокоилась, поднялась на ноги и сварливо поинтересовалась:
– Какого черта ты притащила их ко мне? Как ты мне надоела со своей заботой! Кто тебя просит? Лучше бы спала со мной, как тридцать лет назад.
– Тридцать лет назад я с тобой уже не спала, – возразила Санди, нимало не смущенная ее словами, – а вообще-то надо было прикончить тебя сразу же, лучше всего – до того, как ты задушила Аристову. От твоей смерти мир бы только выиграл, а она, что ни говори, большая потеря для науки.
– Науки, науки! Только и слышишь от тебя – науки! Дура ты, цацкаешься с людишками. А ведь тебе и Аристова говорила, что ты уже не человек. Что ты в ней нашла, – Гемма ткнула пальцем в Тери, стоически выдерживавшую все ее филиппики, – ну смотри, она же кисейная барышня. Она тебе дает? Что она тебе дает? Она же инопланетянка, она не оценит твой вкус, она… – голос ее постоянно слабел.
– А я как раз сексуально реагирую только на инопланетянок, после того, как разочаровалась в вампирах, – спокойно ответила Санди. – Жри давай… принцесса.
– На себя посмотри, королева! Ах-хаха! Мымра! – Гемма, заливаясь идиотским хриплым смехом, вырвала у нее из рук сверток с бутербродами и принялась их наворачивать, рыча почти по-собачьи.
– Давайте ее заберем, – жалобно сказала Сенька. – Она же без нас помрет. О ней заботиться надо, она же больная. И она нас спасла, спрятала…
– Ну почему ее все жалеют? – громко удивилась Сашка. – Ей и тут неплохо, говорят же тебе! Пошли.
– А про ту девушку ничего не известно? – вдруг, уже садясь за спину Гарри на мотоцикл, осведомился Черная Роза. – Они ее не убили?
– Нет, но покалечили, – вздохнула Тери.
– Показания дать сможешь? – вклинилась я.
– Сможем, – уверенно заявила Сеня. – Мы их хорошо рассмотрели. Они ее так били! А Денис… – на ее хорошеньком лице выразилась гордость. Денис – храбрый малый и неплохой каратист, не будь в парке охранников Касьянова, его сынку и дружкам пришлось бы туго. Подонки!
– Сможем, – заверил и Денис.
Мы решили сперва отвезти детей – Сеню домой, а Дениса в больницу, потому что выглядел он больным. Я опасалась, как бы он не упал в обморок от потери крови. Потом… потом надо было заехать домой и поесть. И мне казалось, что с Тоненьки на сегодня впечатлений достаточно.
– А можно в цирк? – внезапно спросило мое чадо.
– Можно. Пошли. Мать, пойдем? – отозвался Тоха. Конечно, я согласилась. И мы отправились вечером, на шесть, на цирковое представление.
Понравилось…

[Санди Зырянова]

Мы уже собирались поужинать и провести с полчаса за тихими настольными играми, которым предаемся всей семьей, как Тохе начали названивать с работы. Он пытался слабо отбиваться, убеждая собеседников (директора и двух замов – выше начальства у него нет, он сам начальник отдела программирования), что то, что они ему навязывали, потерпит до вторника. Нет, им надо было срочно на понедельник.
– Черт, – озабоченно сказал муж, держа в руке зеленую фишку, – чья там очередь бросать кубик? Мне надо срочно ехать в Москву. Причем надо быть там утром. Козлы, не могут до вечера подождать! До того неохота сейчас на вокзал переться! Ладно, сяду на тот, который в двадцать минут первого, к девяти утра там буду… Может, и высплюсь.
Мама тут же захлопотала, чтобы собрать ему «тормозок» в дорогу. Дима, помнится, если собирался куда, устраивал в доме форменное светопреставление. Ему непременно требовались сложенные рубашки, зубная щетка, расческа, и чтобы клал не он, но он знал бы, где что. Тоха собирается быстро и сам. Еду он с собой раньше обычно не брал, потому что считает, что сандвич можно и купить где-нибудь, но мама уверена в обратном. Мы все-таки доиграли втроем, потом я уложила Тоненьку (а ее утрамбовывать в постель – та еще морока!), Тоха быстро и бесшумно уложил сумку. Я предлагала ему проводить его, он честно признался, что такой дурочки, как я – в свете последних происшествий – еще не видал, поцеловал меня и умчался, пока еще ходит метро…
Я улеглась в постель и забылась каким-то зыбким, тревожным сном. Перед глазами моими пролетали никогда не виденная мною Дутикова, множество фотографий Лены Ярчуковой, Гемма в форме майора милиции, похищенный малыш, который одевался в форму Тоненьки и говорил мне «Мама, я теперь твоя доченька» – все это на фоне исландских пейзажей... Кончилось это все тем, что я проснулась окончательно около четырех утра, и, как ни старалась, больше не сомкнула глаз. Состояние у меня было какое-то взвинченное – на пределе. Я встала, выпила кофе. Внезапно вспомнила, как Тоха рассказывал, что у него тоже бывает такое состояние, и он спасается, гоняя на мотоцикле по ночному городу. Правда, за два года семейной жизни с ним такого не случалось. Ну, а у меня случилось.
Я натянула джинсы, кожаную куртку, положила в карман удостоверение и пистолет. Неслышно спустилась вниз. Гаражи у нас прямо во дворе, это очень удобно. Я как можно тише выкатила свой «Судзуки» и направилась куда колеса несут.
«Гонять по городу» – это не обо мне. Я езжу со скоростью 50, много 60 километров в час, на загородной трассе могу разогнаться до 80. Боюсь я этого двухколесного зверя, а пуще него боюсь жестяных коробок, которым мотоциклиста сбить что бабочку. Но даже медленная езда по сравнительно пустынным улицам действительно подействовала на меня успокаивающе. Я выехала в центр, тихо рулила, любуясь старыми домами. Мне повезло, дождя не было, центр у нас освещается хорошо – все-таки Питер, не какое-нибудь село Затюкинское. Даже сейчас, под утро, тут бродили люди и по дороге проезжали машины. Но немного.
Где-то здесь, в нашем районе, обитал зверь в образе человеческом. Перед моими глазами встала гигантская крыса, которая отсыпается в метро, как в норе, чтобы выйти к вечеру на охоту и из-под носа у людей утащить очередную жертву в свое гнусное логово. Вот так она уволокла Лену Ярчукову, а до нее – Машу. Судя по данным медэкспертизы, Машу буквально обгладывали зубами, хотя часть мягких тканей с ее тела была и срезана.
Что же Кирилл, маленький флейтист со станции «Невский проспект»? Сможет ли он опознать чудовище? Сможет ли создать фоторобот?
Я выехала с Невского и отправилась дальше. Мне было все равно, куда ехать. Я обнаружила себя на площади Восстания. Метро уже должно было вот-вот открыться, и возле станции толклось несколько молодых людей – видимо, вышедших из многочисленных в этом районе ночных клубов. Эти, в клетчатых и полосатых брюках, наверняка из «Джимми Хендрикса» – да не обманет вас название, там собираются не хиппи и рок-н-ролльщики, а любители джаза. Эти, лощеные, девица в ярко-красной кожаной мини среди них… да из любого, здесь рядом немало относительно респектабельных заведений. А эти две девушки с мальчишескими ухватками – конечно, из клуба «Триэль», места встречи лесбиянок Питера. Когда-то именно в этом клубе познакомились Женя и Оля. Да так с тех пор и не расстаются.
Я подъехала поближе. Девушки из «Триэль» пересмеивались. Я заметила, что одна из них моего возраста, а вторая – молоденькая, лет двадцати. Старшая как раз напевала подруге:
– Он живет на Петроградской в коммунальном коридоре, между кухней и уборной…
– Это что, твое? – полюбопытствовала молодая.
– Дурашка ты, – поразилась старшая. – Надо же! Ей за двадцать уже, и она до сих пор не знает, что такое рок-н-ролл!
– Вы бы еще Моррисона процитировали, – пробормотала я, и они услышали. Старшая пришла в восторг и расхохоталась, младшая же вполне предсказуемо удивилась.
– Вот, никак ее не наклоню к хорошей музыке, – пояснила старшая. Им было весело. – А я тебя знаю, стоп. Ты Тоня, подруга Жени и Оли. Да? Ты из милиции?
– Точно, – я улыбнулась. Теперь и я их вспомнила. Младшая подняла бровки:
– Ты что, бандита здесь ищешь? Сейчас, на рассвете?
– Сейчас, на рассвете, они как раз выползают из темных зловещих нор, – замогильным голосом произнесла я, вызвав у них новый приступ смеха. – А почему про Петроградскую? Я живу на Петроградской, между прочим. Просто песня нравится?
– Нет, она тоже там живет, – хихикнула старшая. – Обычно я от нее в это время выбираюсь, а сегодня как-то так вышло…
– А почему в такую рань?
Мне нравилось болтать с этими беззаботными женщинами. Младшая зафыркала в ладошку, а старшая принялась объяснять:
– А вот твоя доча вырастет, что ты ей скажешь, если она с девушкой свяжется? Вот то-то. Я к ней приезжаю к полуночи, когда ее предки уже спят, прокрадываюсь, а утром к открытию метро выхожу.
– Ну, вы Ромео и Джульетта, – рассмеялась и я. – А вы ничего подозрительного в метро в последнее время не видели? Вот, – я сунула руку в карман, куда клала фото Лены Ярчуковой. Оно лежало там, но девушки дружно покачали стрижеными головами:
– Нет, эту не видели. А подозрительного… – младшая уверенно заявился «нет, не видела», а старшая наморщила лоб и медленно проговорила: – Я недели три назад видела, как из метро вышел мужик, здоровый такой, расхлябанный, вроде как работник, и вынес огромный мешок.
– Ах да, и я это видела, – воскликнула младшая. – Мы еще посмотрели, что в нем какое-то что-то такое, ну типа чуть ли не труп. Еще поприкалывались насчет этого. Да что тут подозрительного, он же, небось, мусор вытаскивал, да и все.
Я задумалась.
Прикалываться эта парочка готова была по любому поводу, ясен пфеннинг. Но мусор в таком количестве, чтобы занять мешок размером с человека? Ведь в метро убирают каждый день. И, по моим наблюдениям, утром мусор оттуда не выносят…
– А где это было?
– Да у нас же, на Петроградской, – удивились девушки.
Я попросила у них адреса и телефоны. Они снова засмеялись, уверяя, что их показания пригодятся разве что испортить денек-другой какому-нибудь подходящему по комплекции работнику метрополитена.
Я поехала домой – время уже поджимало, ведь мне нужно выезжать пораньше, чтобы забросить в школу Тоненьку. Я, признаться, рассчитывала на Тоху, но раз Тохи нет…
Черт побери! Как же мы раньше не догадались? И я-то, дура старая… Если бы не встретила этих девчонок, ни за что бы не доперла ведь. Наш маньяк-убийца – работник метро! Он работает где-то на этом участке. Причем он не вожатый, иначе бы промышлял на конечных станциях. Нет, его логово именно на Петроградской! Недаром возле этой станции были найдены большинство его трупов – а их только в нашем отделении три плюс пропавшая Лена. Он мог свободно торчать там ночью: у него есть ключи, и ни у кого его присутствие там не вызовет удивления. А если и спросят, что он ночью делает на работе, всегда можно соврать что-то правдоподобное. Он мог околачиваться на станциях, присматривая подходящую жертву – плотную девушку в короткой юбке, мог болтаться туда-сюда по всему метро, не вызывая подозрений. И, конечно, у него наверняка есть своя подсобка, где он и творит свои чудовищные дела…
Слезая с мотоцикла, я с досадой заметила, что здорово забрызгала и ботинки, и джинсы. В принципе, у меня это далеко не единственные джинсы – я люблю одеваться демократично, тем более, что с моей фигурой особенно не разгонишься. Но сейчас я стащила брюки, махнула рукой и приготовила юбку. Эту юбку я еще не надевала в сезоне. Она довольно плотная, фасонистая, но строгая – черная, прямая, отделанная фигурной строчкой и с небольшим разрезом сзади. Доходит мне только до середины колена. И к ней колготки кружевом – черные, со швом сзади и маленькой бархатной розочкой на щиколотке. Выглядит очень кокетливо, но почему работник милиции не может выглядеть кокетливо?
Пора было будить Тоненьку.
Проснулась и мама, захлопотала у плиты. Это ее заморочка – она всех норовит накормить. Тоненьке это не очень-то нравится, ее вообще сложно пичкать едой с утра. Хотя что с ней легко? Упертый, самолюбивый Скорпиончик, еще и индижка.
Я перебрала ее белые водолазки. Вчерашнюю розовую блузку надо бросить в стирку – в цирке мы покупали Тоненьке мороженое, и она заляпала растаявшим лакомством одежки на самом видном месте… И водолазку, в которой она была в школе в пятницу, тоже надо в стирку. И ту, что в четверг надевалась, – тоже. Не так уж и много, оказывается, у Тоненьки белых рубашечек, особенно с учетом продленки, где она пачкается со страшной силой. Правда, у нее еще есть черная. Когда я ее покупала, мама пришла в ужас – как, шестилеточке и черное! Но Тоненьке идет черное. Она от природы утонченная, как готическая скульптура, и черный цвет только подчеркивает ее врожденную изысканность. К тому же уж черной-то водолазки должно хватить хотя бы на два дня! С этой радостной мыслью я собрала ворох светлого, швырнула его вместе с носочками и трусиками в корзину для белья, а Тоненьке на сегодня положила черную водолазку с лиловыми бантиками в волосы. Она в это время честно пыталась заглотать бутерброды, которые ей сделала мама.
От мотоцикла за время своей прогулки я устала и решила отвезти дочь на метро, тем более, что и ее школа, и моя «ментура» находятся совсем недалеко от станций. Но Тоненька неожиданно воспротивилась:
– Ма, ну не на-а-а-адо… Я не хочу-у-у…
– Что значит – не хочу? Тоненька, бензин дорого стоит. Да и небезопасно это, гонять на мотоцикле. Что там ехать, на метро, всего одну станцию до твоей школы. Поехали!
– Ма, ну не надо… – заладила дочь. – У тебя там траблы будут…
– Что будет?
– Траблы.
– А это еще что за слово, а?
– Ну, эти… траблы, они траблы и есть. Неприятности, вот.
Сашка! Ну конечно! Кто еще может расширять лексикон Тоненьки за счет самых невообразимых разновидностей сленга, начиная от хипповского образца 70-х годов прошлого века и заканчивая олбанским языком современных Интернет-падонкафф! Хотя и Гарри охотно пользуется всем, что не относится к обсценным словарям, но и не укладывается в литературную норму…
– На тебя там будут нападать, – уверенно заявила Тоненька. – Там зло!
– Тоня… – начала я, уже сердясь, и вдруг обомлела.
Тоненька в тот злополучный день, когда провожала Дашу, видела нашего маньяка! Все сходится: большой, неприличный, с целым омутом зла в душе…
Я не нашла чем успокоить дочь, как достать пистолет и на ее глазах засунуть его в карман. Тогда она решила, что с этой штукой я в безопасности, и безропотно зашагала за мной, цепляясь за мою руку своими пальчиками.
На работе меня уже ждали. Обеспокоенные мужчина и девушка принесли мне заявление о пропаже их бабушки и прабабушки, 98 лет, страдает болезнью Альцгеймера. Каждую неделю у нас пропадают «альцгеймеры». Ну просто беда какая-то. Поэтому я довольно долго провозилась с этой семьей, наконец, распрощалась с ними, но тут у Сереги как раз сидел свидетель, так что я принялась проверять данные о неопознанных трупах и травмированных гражданах, которые поступили из больниц и моргов города, сличать их с моими, наконец, нашла одного парня с черепно-мозговой, подозрительно похожего на пропавшего в прошлую неделю студента, – он был в коме, сегодня как раз вышел из нее, но все еще находился в очень тяжелом состоянии, имени своего назвать не мог… Черт, неужели нельзя было сообщить мне о нем сразу? Я бы, возможно, оперативно нашла его родных, они бы ему чем-то помогли… И ведь что обидно: я же звонила, несколько раз звонила именно в эту больницу с вопросом, не поступал ли в травматологическое парень 18-20 лет, среднего роста, шатен, шрам на щиколотке, две родинки у правого соска? Но они уже не первый раз проявляют себя… ух, не хочу и думать о них! Свинство.
Просто свинство.
Наконец, Сергей отделался от свидетеля, и я сразу бросилась к нему со своими выкладками.
В это время как раз пришел Олег – он ездил на воспроизведение, выслушал меня весьма заинтересованно, наконец, откомментировал:
– Спрашивается, зачем мы тратим столько усилий и денег на всякие ДОКи и прочих сексотов, если у нас есть Тоня? Непонятно только, каким образом удается добывать инфу ей…
– У вас ДОКи. А у меня друзья, причем искренние, – объяснила я.
– Блин, – расстроился Сергей, – я тут свидетелей по другим делам навызывал… Ничего, как-то время выкрою для этого! Маньяк, он важнее… пока новых терпилок не грохнул…
– Ах да, телефон той фифы, что твоя дочка отмазывала, у меня, – вспомнил Олег.
Уже что-то! Девушка, флейтист Кирилл, да, может быть, и лесбиянки – все они видели убийцу и смогут его опознать, хотя неизвестно, насколько уверенно.
Тут я вспомнила, что собиралась позвонить в больницу и узнать, как там Черная Роза. Собственно, я это и сделала, но оказалось, что он сегодня уже выписался, несмотря на уговоры медперсонала, и поплелся на пары. Ему не слишком улыбалось пересдавать семинары, потому что за это нужно платить, а семья их не из богатых. Тогда я позвонила Виляковым с сообщением, что я закрываю дело, но не дозвонилась ни домой, ни на работу. Что за притча?
Вот оно, наше чиновничество, – разгар рабочего дня, их нет на рабочем месте, и черт-те чем они занимаются! Кто-нибудь еще удивляется, почему страна в развале?
В этот самый момент, когда я положила трубку и думала о российских чиновниках весьма нелестные вещи, дверь открылась, и ввалились Виляковы собственными персонами.
Не могу сказать, чтобы я была так уж рада их видеть. Они принесли мне букет цветов и какие-то коробки, но при этом начали рассуждать.
– Наша Есенечка – приличная девочка, но попала под дурное влияние, – разглагольствовал папа Виляков. – Конечно, мы сами виноваты, потеряли контроль…
– Но сейчас все изменится, – тоненько встряла мама Вилякова. – Теперь наша дочь будет жить как положено!
– А как положено? – осведомилась я, скорее из профессионального интереса. Когда родители так настроены, только и жди побега тинэйджера из дому.
– Ну… под нашим присмотром, – с достоинством, но заметно потерявшись, сказала мама.
– Мы ей обеспечим нормальное общество, – отрезал папа. – Чтобы этого музыканта и духу не было возле нашей дочери. Рано ей еще… с музыкантами…
Я краем глаза увидела, что в открывшейся двери показалась мама Иртеньева. Хм!
– Простите, а чем вам не нравится Денис? Да, он играет в любительской группе. И не без успеха, поскольку их даже пригласили выступать со знаменитой «Арией».
– А это что такое? – удивилась мама Вилякова, а папа тут же рубанул: – Не такие уж они и знаменитые, если я никогда о них не слышал!
– Денис, – задумчиво продолжала я, – отличный товарищ, в опасной ситуации все сделал совершенно правильно. Сообразительный и смелый парень. Что вам не нравится?
– А то, – вскипела мама Вилякова, – что с этим сообразительным и смелым парнем наша дочь встряла в такие неприятности…
– Они неделю жили в землянке у сумасшедшей! – простонал папа Виляков.
– Во-первых, для начала – он спас ей жизнь, – возмутилась я. – Во-вторых, это не с ним она встряла в неприятности. Они оба стали свидетелями тягчайшего преступления. Их вины в этом нет никакой. Денис попытался вступиться за человека, которого убивали, а когда опасность стала угрожать Сене, он выручил ее. Ну, а Гемма… да, она страдает шизофренией, но все-таки она их приютила и не дала вооруженным бандитам их найти. Они так долго сидели у нее, кстати, потому что ей было плохо, и они за ней ухаживали. Просто ваши дети – хорошие, добрые ребята.
Мама Иртеньева с восторгом выслушала меня.
– Дениска, – с гордостью протянула она. – Да, он такой. Он сызмальства у меня всем помогать приучен!
– А эта престарелая профессорша, – начал Виляков.
– Вы о ком, о Санди? – поразилась я. Ну и ну. Санди выглядит куда лучше его жены, хотя той не больше сорока пяти!
– Молодящаяся, – добавила Вилякова, очевидно, с той же мыслью. – Не зря она ему операции оплачивала! Небось, у них что-то есть!
– Какую операцию? – всполошилась Иртеньева. Виляковы покосились на нее с презрением.
– Когда Денис спасал Сеню, он получил тяжелую травму позвоночника. Не знаете?
– Отчего же, знаю. Это когда он в больнице лежал? Но мы думали…
– Санди потратила на его лечение остатки Нобелевской. Они тогда даже знакомы не были, просто она… она очень хорошо знает, что такое травмы позвоночника.
– Ой, – Иртеньева растерянно поглядела на сумки у себя в руках, – да если бы я знала, я бы и ей сумку привезла!
– Какую еще сумку? – брезгливо поинтересовался Виляков.
– Да тут это… гусь, молочка, сметанки домашней… это все вам, берите, – она сунула мне объемистый баул. Я обалдела!
Конечно, я стала отказываться. Виляковы следили за нами с понимающими и гадливыми ухмылочками. Наконец, Иртеньева заявила, что очень обидится на отказ с моей стороны. Виляков подождал, пока она выйдет, его жена загородила от меня пространство. И тут я поняла значение их эволюций. Они принесли мне конвертик с деньгами!
– Знаете, – устало сказала я, – если бы вы…
И замолчала. Какого, в самом деле, черта? Возьму! Возьму и Тоненьке ботиночки куплю.
Последовала пауза, – из тех, которые в романах именуют «томительными».
– Если бы вы купили мне какой-то подарок на память или конфеты там, я бы взяла. А деньги… поймите, не все в этой жизни продается и покупается. Так что за цветы спасибо, а бумажки свои заберите.
Я произнесла это все не без внутренней борьбы. Но, в конце концов, ботиночки Тоненьке и так купятся, зарплата у меня не большая, но и не маленькая. Очень уж мне противны были эти напыщенные люди.
Впрочем, дела о пропаже Дениса Иртеньева и Есении Виляковой можно было закрывать. К тому же у нас с ними был еще один сюрприз для Сергея – они же собирались дать показания по делу Дутиковой.
– Ох, эта Дутикова, – простонал Сергей. – Да нет, с ней все нормально. Выходит она из своего состояния, как там его, реактивного… Но эти же, йёооо… – он, как всегда, осекся, глянул на меня, – ёжик Женя! Они же меня на тот свет загонят! Уже и звонили, и бабло сулили, и угрожали.
– Бабло? И ты отказался? – усмехнулся из-за своего стола Валентин.
– А ты бы взял? – обиделся Сергей. – Они, может, эти бабки уворовали! И вообще… эти ушлепки там еще какого-то парня избили месяц назад, до этого чью-то машину разбили. Папашки за них платят, а им и горя мало. Буянят, сволочи! Но с девкой, это вообще беспредел. Ладно, Тонь, давай этого пацана мобилу… буду вызванивать. Когда там у него пары кончаются?
После обеда я провозилась с бабкой, у которой болезнь Альцгеймера. Пришлось мне огорчить ее родственников. Час назад, как выяснилось, тело старушки было доставлено в один из городских моргов. Бедняга ушла из дому на рассвете – что-то ей не спалось, бессонница замучила, и умерла прямо на улице, но случилось это в тихом, безлюдном месте, и ее обнаружили уже ближе к вечеру.
Сергей все-таки выкроил время для поисков маньяка и уверенно продвигался: он уже связался с руководством метрополитена, затребовал фотографии всех работников, раздобыл схему подсобных помещений. Дождавшись, когда я распрощалась с убитыми горем родственниками умершей старушки, он воскликнул:
– Ну, Тоська, с меня бутылка и конфеты, которые тебе эти козлы не принесли! А знаешь, ты угадала! Вот голова у тебя на плечах, всем бы такую…
Накрапывал противный мелкий дождь. Может быть, и права была Тоненька, что уговаривала меня не спускаться в метро? Опасная нынче подземка… Но как представлю, что я с ребенком, на мотоцикле под дождем… добро бы еще в машине – но в машине слишком велик риск попасть в пробку. Нет, даешь метро.
Я поежилась, выйдя с «Черной Речки» – слава Богу, Тоненькина школа недалеко. Но все равно придется пройти это расстояние под жгуче-холодным ветром, хлещущим по лицу тяжелыми от скорости каплями. Что-то похолодало – пора вместо кожаного жакета надевать куртку на подкладке.
Самым неприятным сюрпризом было то, что я растяпа. Все эти мучения под холодным дождем я перенесла напрасно – я просто забыла, что Тоненька сегодня на тренировке! И жетончик на метро лишний зря придется потратить, а он, если его много, не такой уж дешевый… За месяц не одна сотня набегает.
Я вышла из школы, мысленно костеря себя на чем свет стоит, и заторопилась бегом, чтобы поскорее нырнуть в спасительную подземку. Бежать на шпильках и в узкой юбке – то еще удовольствие, но мысль о теплом и сухом метро придавала мне сил. Наконец, я очутилась на эскалаторе. Расслабилась. Прикрыла глаза. Все, можно перевести дух, потом еще один марш-бросок до дому… если меня на этом марше не перехватят гориллы господина Касьянова, нелегкая ему в печенки! И вдруг я почувствовала, что кто-то нежно, но непреклонно берет меня под руку. Я очнулась от задумчивости и с удивлением воззрилась на высокого, крупного мужчину, который развязно улыбался мне.
– Девушка, а девушка! Вам одной не скучно?
– Во-первых, я не девушка, а почтенная мать семейства. А во-вторых, мне как раз очень интересно, поэтому поищите себе другую девушку для приятного вечера.
– А мне на один вечер не нужно, мне нужно на недельку-другую, – разоткровенничался нахал.
– Мне этого не нужно. Понимаете? Отстаньте. – Я начала закипать.
– А ты сама не знаешь, от чего отказываешься, – фамильярно заворковал мужчина, наклоняясь ко мне. Поймите меня правильно – я росту не такого уж маленького, и то, что ему пришлось ко мне наклоняться, кое-что да значит. Он был широк и массивен. Внешне производил впечатление увальня, но рука, которая так и не выпустила мой локоть, внезапно сжала его как стальными клещами. Под ложечкой противно засосало, но я уже рассердилась.
– Не-не-не, только не брудершафт на ночь, вредно для печени. А ну-ка, отпустите и убирайтесь!
– Пошли, – он буквально стянул меня с эскалатора. И тут я поняла все.
На нем был длинный коричневый плащ.
Да, этот мужчина действительно был «неприличным», он мог утащить на одном плече огромный мешок с трупом очередной жертвы, и он был достаточно силен, чтобы уволочь любую приглянувшуюся ему женщину… куда?
Ответ пришел незамедлительно. Удерживая меня одной рукой, другой он достал ключ и открыл какую-то малозаметную дверь, вроде подсобки. Я ошалела! Здесь? Прямо под носом у людей? Да ведь если я заору, все же услышат! Но он включил свет, и я поняла, как ошибалась.
Это была не подсобка. Это был узкий, длинный коридор, обшарпанный и пыльный. За стеной, грохоча так, что с потолка сыпалась штукатурка, пронеслась электричка метро. Ага, соображала я. Надо бы запомнить, куда он меня тащит, чтобы потом выбраться. Запах… нет, разит сыростью, и не более. Трупов здесь, наверное, нет. Для проформы я поинтересовалась преувеличенно дрожащим голосом:
– Куда вы меня тащите? Отпустите! Я закричу!
– Кричи, – не оборачиваясь, ответил он, – никто тебя здесь уже не услышит.
Это он здорово придумал – не оборачиваться. Второй свободной рукой я вынула пистолет и сняла его с предохранителя. Но стрелять не спешила.
Мне надо было, чтобы он сам привел меня на место своих преступлений.
А вот и оно – место. В конце коридора виднелась такая же обшарпанная дверь. Он пинком ноги открыл ее, и оттуда послышался стон.
Еще одна жертва! Ну и ну! Хорошо бы она была в состоянии уйти отсюда самостоятельно… а если помечтать, отчего бы не предположить, что вдвоем да с пистолетом мы его одолеем?
Я решила не признаваться себе, насколько отчаянно я трушу. Пистолет пистолетом, но наедине с кровавым маньяком на полторы головы выше и минимум на пятьдесят кило тяжелее меня, поднаторевшим в самых жестоких способах убийства, – увольте, я такого не заказывала…
Он втащил меня за собой, закрыл дверь – впрочем, неплотно, скорее прикрыл, он уже был уверен, что я никуда от него не денусь! – и зажег свет. Я вовремя спрятала пистолет за спину.
– Ну, смотри, – он даже как-то добродушно ухмыльнулся. – Вот сейчас мы с тобой позабавимся! Она провела со мной неделю. Но как-то она мне надоела, все скулит и скулит, как собачка… Ты тут орать обещала – может, с тобой будет интереснее?
– Так ты, значит, скучаешь, – медленно произнесла я.
Та, что лежала на куче тряпья, едва прикрытая какими-то половиками, действительно все время тоненько и едва слышно стонала. Еще бы! Спутанные светлые волосы слиплись от крови, все ее тело покрывали синяки и ссадины, левая рука, судя по положению, была сломана. В неверном и тусклом свете люминесцентной лампы, который то и дело моргал, искалеченное тело молодой женщины казалось синим и мертвым. Я почти не шевелилась, думая, когда же сподручнее в него выстрелить.
– Ну, что? Развлекаться будем?
– А что ты имеешь в виду под словом «развлекаться»? – как можно спокойнее спросила я. Рожа негодяя перекосилась в отвратительной, зверской ухмылке. Черт побери, я теперь понимаю выражение «кровь застыла в жилах»! У меня руки словно заледенели от его улыбочки! Это больше всего напоминало оскал изголодавшегося зверя.
– Ну, ты посмотришь, что я сделаю с ней, я посмотрю, как тебе это понравится, а потом кое-что сделаю и с тобой, – туманно ответил убийца. Он явно был в восторге от своей затеи.
Предыдущие его жертвы думали, что их будут просто насиловать… наверное.
Комнатенка, куда он втащил меня, могла вместить человек пять, если не танцевать. Мебели тут почти не было – какой-то старый, но, видимо, надежный пульт управления, пара ободранных стульев, железный шкаф под самый потолок, какие-то мониторы и другие приборы – очевидно, я попала на рабочее место урода. Лампочки и экранчики время от времени помигивали. А в противоположную стенку зачем-то вбили с десяток толстых и длинных, сантиметров по пятнадцать, металлических штырей. Обрывки веревок… стены были заляпаны чем-то бурым, и я содрогнулась, сообразив, что это.
Конечно, он привязывал несчастных женщин к этим штырям. Распинал их на стене. А уж потом…
Подонок грубо схватил девушку за руку – к счастью, не за сломанную, она глухо застонала и вскрикнула, глаза ее вдруг раскрылись и стали белыми от ужаса, – и потащил к стене. Огонь, мысленно скомандовала я сама себе.
Выстрел застал его врасплох, но ненадолго – он метнулся вбок, девушка, пискнув, отлетела куда-то в другую сторону. Черт… я снова выстрелила – и снова промахнулась.
Ну почему я не профессор Снегирева?
Третий выстрел я еще сделала и почти попала, но задела своему противнику всего лишь полу плаща. Наверное, с четвертого я бы и ему самому причинила какой-то ущерб, но проклятый вурдалак оказался весьма вертким и проворным – опять увернулся, схватил стул и швырнул в меня…
…Перед глазами все плыло зелеными и коричневыми пятнами, голова гудела тяжелой болью. Подо мной что-то угловатое шевелилось и стонало. Должно быть, судя по тому, что я была до сих пор жива, я потеряла сознание всего на несколько секунд.
А надо мной с пронзительным боевым визгом размахивала руками и ногами Сашка Снегирева!
Я не сумела даже удивиться. Хотя уж ей-то здесь делать было нечего по определению. Я начала вспоминать науку ее матери про «Столпы Творения» – и вспомнила, хотя голова казалась взбесившимся Царь-колоколом. Медленно, очень медленно перед глазами начали светиться звезды…
А Сашка не выдерживала. Огромный, вдвое больше нее, убийца казался неуязвимым, ее удары даже почти не заставляли его качнуться, зато он… Вот она упала – и снова пружиной взмыла на ноги. Вот упала еще раз… Ну, давайте же, миленькие, горите, светите мне, я встану и добью его! Вон мой пистолет – уж теперь-то я не промахнусь!
Не успела.
Дверь распахнулась рывком – удар ноги? Профессор Снегирева-старшая!
– Назад, – коротко скомандовала она дочери.
Ответом ей был животный рык ярости. Убийца выхватил из-за железного шкафа огромный, в рост человека, металлический прут и попер на нее. Я обомлела от ужаса!
Санди так же коротко шагнула вперед, не тратя силы на объяснения, одним согласным движением рук перехватила готовый обрушиться на нее прут и вывернула его так, что конец воткнулся в линолеумный пол. Она не стала отбирать оружие у противника – нет, она оперлась на этот прут и нанесла быстрый и жесткий удар в бедро.
По-моему, с этого удара бой был кончен. В теле негодяя что-то хрустнуло – звук ломающейся кости. С такими травмами не дерутся. Но Санди не останавливалась – она так же рывком ударила в челюсть, а затем, перехватив прут удобнее, метнула свое тело ногами в грудь убийце, снеся его словно порывом урагана…
Огромная туша в коричневом пальто тяжко грохнулась спиной в стену – в ту самую, где сам же убийца набил штыри для мучения жертв! Страшный рев взорвал комнатушку. Я все-таки сумела подняться, кое-как нашарила свой пистолет. Девушка, найденная в комнате, потрясенно наблюдала за преступником, который корчился, точно бабочка, насаженная на булавку. Он еще несколько раз взвыл и смолк.
– Вот и все, – спокойно произнесла профессор Снегирева. – Хорошо, что Тоненька забеспокоилась.
– Я из милиции, – шепнула я девушке. – А ты Лена Ярчукова, да?
– Да, – пролепетала она.
– Идти сможешь? – угрюмо вмешалась Саша.
– Не знаю…
Голос ее звучал так слабо, тающе, что Саша и Санди одновременно хмыкнули и, подхватив Лену под руки, взвалили ее себе на плечи.
Я, с трудом поднявшись, поплелась за ними. Обе Александры то и дело оборачивались на меня, кося блестящими в тусклом свете ламп, совершенно одинаковыми черными глазами, но помочь мне ничем не могли – Лена тяжело обвисла на их плечах, как куль. Да я, собственно, ни на что и не надеялась… Поэтому для меня было очень приятной неожиданностью, что на выходе из метро нас ожидали Роберт, Гарри и Север на мотоциклах. Правда, для них «неожиданность» в нашем с Леной лице оказалась вовсе не приятной; наоборот, они оглядывали нас, цокали языками, наконец, приняли соломоново решение – Роберт взвалил Лену себе за спину, пристегнув ее к себе с помощью Санди длинным ремнем, и направился в ближайшую больницу, Север проделал то же самое со мной, а худощавые Снегиревы уместились за спиной Гарри. Мотор успокаивающе загудел. Да уж… с одной стороны, лучше бы я взяла мотоцикл. А с другой – если бы не моя причуда, Лена, вероятно, была бы мертва уже к ночи.
– Тоня, вас точно не надо никуда отвезти? – переспросил Север.
– Надо. Домой.
– Да я не об этом. Вид у вас, честно говоря, не очень. По-моему, вы получили травмы, и тяжелые.
– Может быть… я здорово треснулась головой.
– Тоня, вы что? У вас может быть сотрясение мозга. Уж вы мне верьте, я кое-что понимаю в травмах.
– Север, я завтра к врачу схожу, о’кей? Но до этого мне надо закрыть дело этой Ярчуковой. Поэтому я завтра сначала на работу, а потом уже в поликлинику…
Север долго и мрачно ворчал по поводу моего нелепого упрямства, но насилие применить не решился, хотя по его лицу видно было все. Будь на моем месте Леха, Север бы утащил его в больницу, и спрашивать бы не стал…
Тоненька дожидалась меня дома. Она бросилась ко мне на шею и долго-долго не отпускала…
Как она почувствовала, что со мной беда? И, главное, как Санди с Сашей ей поверили? Говорят, «материнское сердце» – но сегодня меня спасло сердечко моей дочери и верные сердца моих друзей.

[Санди Зырянова]

Наутро я снова двинулась в метро – мотоциклом в моем состоянии управлять было небезопасно. Голова разламывалась от боли, несмотря на лошадиную дозу цитрамона, на затылке вспухла огромная шишка. Север, конечно, был прав… но как можно ложиться в больницу (а меня бы точно положили! Упекли на койку, эскулапы заботливые!), если не закончено дело? По счастью, Тоненьку взялась отвезти в школу мама.
Утро у нас начинается или подозрительно тихо, или суматошно – середины нет. Я молилась, чтобы судьба выбрала первый вариант, но, видимо, чем-то провинилась перед мойрами: в восемь уже стоял галдеж и шум. Меня дожидался Демин, и с ним еще двое провинциального вида людей за сорок; я догадалась, что это родители Лены. А, черт… я не спросила, в какую больницу повез ее Робин. Но сказать ничего не успела – мама Ярчукова, двинувшись на меня, грозно рявкнула:
– Где наша дочь? Я спрашиваю, почему нашу дочь никто не ищет?
И опять я ничего не успела сказать: из-за моей спины послышался голос моего мужа.
– Капитан Туманова, если хотите знать, вчера едва не погибла, защищая вашу дочь от преступника.
– Да, это правда, – подтвердила я. – Вчера мы ее нашли и доставили в больницу. Сейчас я перезвоню моим друзьям, это они ее отвезли, и спрошу, куда именно…
Наверное, в нормальном состоянии я бы так не сказала. Потому что в кабинете был Скопин, наш начальник отдела, и он взрычал:
– Друзья? Тоня Павловна, когда ты перестанешь привлекать к расследованию посторонних лиц?
– Никогда, – честно ответила я. – Потому что, если бы не мои друзья, я бы тоже уже лежала в яме, засыпанная мусором.
– Так Леночка жива? – обрадовались Ярчуковы и начали, резко до странности перейдя от гнева к эйфории, буквально душить меня в благодарностях. Антон вытащил меня из их объятий.
– Тоня, до каких пор это будет продолжаться? Ты в полуобморочном состоянии. Немедленно едем к врачу. У тебя же сотрясение мозга!
– Я знаю, Север вчера сказал. Но мне надо закрыть дело Ярчуковой… – на этом слове я поехала по Антону вниз. Он едва успел меня подхватить.
– Э, стоп, – внезапно ожил Сергей. – С… святые суслики! А маньяк-то где?
– Сдох, – коротко ответил Антон за меня.
– Как – сдох? А кто показания будет давать? Блин! На нем же трупов, что блох на собаке! Где я их теперь искать буду? Это ж только случайно…
Да, вот об этом-то мы и не подумали. Я немного поерошила мозгами.
– Погоди… он вообще-то был еще жив, когда мы уходили. Но это было вчера вечером. Если поторопитесь, может быть, он и сейчас жив…
– А что с ним такое случилось? – подозрительно поинтересовался Кондачков.
– Да, это… Санди его как приложила…
– Ах, Санди, – Сергей обреченно повесил голову. С другого конца комнаты согласным вздохом отозвался Валентин: – О, Санди…
– Ну, приложила – это не застрелила, надежда еще есть, – решил Скопин. – Так, Антонина! Давай, рассказывай, где этот маньяк остался, оперативников за ним вышлю. А сама иди в свою больницу.
Я принялась объяснять Сергею, почти не замечая, что Антон в это время усаживает меня на стул. Демин и Ярчуковы, хотя их-то никто не звал на задержание, жадно ловили каждое слово. Но тут на авансцене появились еще действующие лица – более чем некстати! Виляковы. Вот уж кого я не горела желанием видеть… Правда, с ними была и Сенька.
– Антонина Павловна, это вам, – гордо пропищала она. Ее предки торжественно подняли на всеобщее обозрение большую, красиво упакованную с бантиком, коробку.
– Что за дьявол? Зачем?
– Ну, вы же сами сказали – подарок на память, – удивился Виляков. Черт меня потянул за язык…
Они, правда, как-то почувствовали неуместность своего появления и быстро ретировались, оставив коробку, вульгарный запах приторных духов фирмы «Эйвон» и Сеньку, которая тайком, с заговорщицким видом, сунула мне еще что-то и шепнула:
– Это от меня, во. Я от них прятала, а то они бы в мусорку выкинули… Я же знаю, что вы любите!
Я поблагодарила. Язык у меня заплетался, хорошо, что старшие Виляковы к тому времени уже ушли – приняли бы за пьяницу. Но Сенька не ушла, она уселась на стул и выжидающе уставилась на Сергея. Тот приподнял брови.
– А вы ведете дело по нападению в Александровском парке? – деловито спросила девочка.
– Я, конечно, – хмуро промямлил Сергей. – А тебе уже есть 13?
– Мне уже 14, – возмутилась Сенька. Ей казалось, что это очень много, и все должны видеть, что она не какая-нибудь там тринадцатилетняя малявка.
– И что ты хочешь рассказать?
– Все, – гордо ответила Есения. – Я их видела, и я их очень хорошо рассмотрела! И еще одного звали Эдик. Они его так называли.
Сергей прикинул, что до приезда оперативников успеет допросить девочку, и живо достал протокол. А я взглянула на то, что мне дала Сеня.
Говард Лавкрафт! «Зов Ктулху» и другие рассказы, в том числе «История Чарлза Декстера Варда», за которой я уже несколько лет гонялась. Вот это да! Сенька определенно знала, что мне подарить!
Подарок придал мне сил. Я даже сумела самостоятельно переместиться за стол (Антон уселся рядом, угрюмо пыхтя в бороду что-то насчет идиотки, на которой он женат) и взяться за оформление бумаг.
– Тоха, не бухти, а лучше перезвони Робину МакБерлу и спроси, куда он увез блондинку.
– Блондинку? Я думал, Сашка брюнетка, – хмыкнул Тоха, отлично поняв, что я имею в виду, и начал трезвонить, но Робин трубку не брал. Тогда позвонил Гарри – то же самое. Наконец, перезвонил Тери, она, к нашей радости, знала, более того – буквально пять минут назад она сама звонила в больницу и справлялась о самочувствии Лены.
– Говорят, состояние тяжелое, но жизнь вне опасности, через пару недель можно будет говорить и о выздоровлении, – добросовестно передал мой муженек, пока я корпела над записыванием анкетных данных. Машинально выводя буквы, я сообразила, что мы не в то время звонили – ребята по утрам тренируются в школе каратэ, кстати, рядом с Александровским парком. Будь там занятия в воскресенье, вероятно, с Дутиковой ничего бы не случилось… да и с Сенькой и Черным Розой тоже.
Вот так я провозилась до пол-десятого, устала. Муж все это время терпеливо сидел рядом, объяснив, что его сегодня на работе все равно не ждут – очень быстро справился. Голова у меня разболелась просто-таки неимоверно. И тут в кабинет ввалился Касьянов собственной персоной, да еще и с двумя телохранителями и какой-то холеной теткой – видимо, женой!
Головная боль моя мигом исчезла, растаяв в приливе адской злости. Я как раз дала документы Ярчуковым на подпись, подняла глаза, и Касьянов увидел меня. Увидел, шагнул ко мне, что-то хотел сказать… не успел.
– Опять вы? Какого черта? – заорала я, задыхаясь от ярости. – Вы угрожали мне, вы натравили на меня своих чертовых горилл с ножами, вы похитили чужого ребенка – больного, между прочим! – а теперь вы приперлись прямо сюда? Хотите меня запугать? Не бывать этому! Я не веду дело вашего гребанного выродка, чтоб ему сдохнуть собачьей смертью, но если я вас еще раз увижу, я буду стрелять без предупреждения! Таким уродам, как вы, самое место в аду!
Ей-ей, я нашла бы эпитеты еще более выразительные, но Касьянов попятился и прошептал:
– Что вы, что вы! Я не к вам совсем! Я потерпевший!
– ВЫ?! – от такой наглости я даже не нашлась что сказать.
– Да, мы, – истерически вступила дама. Это была очень респектабельная, одетая в роскошный розовый костюм блондинка. Все в ней говорило о ежедневных сидениях в салоне красоты, тщательной холе ногтей, многоцелевых масках, ухищрениях парикмахеров и посещениях дорогих бутиков, а белые туфли – еще и о перемещении исключительно в личном авто. Но губы ее некрасиво тряслись. – Эти подонки надругались над нашим сыном! Они его… с самого утра… они…
Сергей спрятался за стол и за кипу бумаг (Сенька к тому времени уже ушла), но тут ему позвонили, он выслушал, выругался сквозь зубы очень грязно (думал, что его не слышат – если он ругается в присутствии женщин, он обычно сочиняет на ходу разные цензурные междометия, а вот тайком позволяет себе самую обсценную лексику!) и швырнул трубку.
– Не, ну ты посмотри! Сдох не сдох, а показания, сволочь, дать не сможет!
Этим возгласом он перебил холеную даму, которая не только не замолчала, но повысила голос, чтобы его перекричать, и продолжала возмущаться издевательствами над своим сыном.
– Олег, это дело будешь вести ты, – перебил ее и Скопин.
– А вы кто такой? – напустились Касьяновы на него.
– Я начальник этого отделения, – с достоинством ответил Скопин.
– Тогда посмотрите, что тут творится, – плаксиво заныла дама, – нашего сына обвиняют голословно, с чужих слов, он же совершенно ни в чем не виновен, такой мальчик! У него такое будущее! А они! А теперь его растерзали проклятые преступники. А вы…
– Минутку, – снова перебил ее Скопин, – мы во всем разберемся…
Ярчуковы ушли, Тоха хотел утащить и меня, но я осталась: уж очень интересно было послушать, кто же «надругался» над гнусным насильником.
Из рассказа истерички и ее мужа (подозреваю, телохранители рассказали бы толковее, но они молчали и неподвижно стояли рядом с хозяевами) мало-помалу вырисовывалась следующая картина.
Сын Касьяновых, Эдуард (старший – младший, испорченный ребенок 11 лет, все время проводил в Интернете, где созерцал порнуху при полном попустительстве родителей), к восьми часам должен был идти в университет, где числился студентом. Правда, этот отъявленный прогульщик там появлялся довольно редко. Вот и сегодня он вроде бы собирался пойти посидеть на парах, но путь его лежал через Александровский парк, а, попав в парк и встретив там дружков – тех самых, с которыми он изнасиловал Дутикову, тоже студентов и тоже таких же богатеньких прогульщиков – Эдик резко переменил планы…
– Но ведь ребенку же надо отдохнуть? Он и так уже побледнел весь от стрессов, куда ему еще учиться? Там знаете, какие сложные предметы!
Если бы я не знала, о каких «стрессах» говорит заботливая мамаша, я бы улыбнулась…
Трое стрессострадальцев уселись на лавочке, раздавили бутылочку, папа сказал – пивка, мама – лимонада, а я заподозрила, что водки, и начали озираться в поисках приключений. И те не заставили себя ждать. По аллее, весело болтая о своих делах, шагали две стройные, изящные барышни в шортиках. У обеих были спортивные сумки за плечами – три юных негодяя решили, что это студентки физвоспа…
– Но ведь они же молодые. А это были девушки. Сын хотел познакомиться, просто познакомиться, он так страдал, что у него нет любимой девушки…
У Эдика, вообще говоря, странная манера заводить романы, но допустим.
Если верить безутешным родителям, парни вежливо заговорили с девицами, а те внезапно ни с того ни с сего набросились на них, швырнули сумки им в лицо, а потом избили. Но это еще не все! За девками из кустов вынырнули два парня.
– Наших смяли, – прогудел телохранитель, но на него мигом шикнули. Ого!
Спустя полчаса Эдик, избитый, окровавленный, добрался до дому. В каком же плачевном состоянии он был! Зубы – почти все выбиты, штаны куда-то делись вместе с трусами, рука вывихнута, мошонка разбита, а самое ужасное – задний проход несчастного мальчика носил следы зверского насилия (в том числе щепки). И еще подлые преступники, глумясь, вымазали лицо и волосы бедняжки собачьим калом.
– Представляете, они набили этим ему рот! Какие сволочи! Вы должны сделать все…
– Мы сделаем все, – заверил ее Олег, но меня соображения политкорректности не мучили – я откинулась на спинку стула и громко, нахально захохотала.
– Как вы смеете? – взвизгнула Касьянова. Муж ее благоразумно засунул язык себе… в USB-порт.
– Значит, когда ваш сын избивал, насиловал и мочился в лицо пятнадцатилетней сироте, все было нормально? – сквозь злорадный хохот выговорила я. – А теперь, когда ему вымазали рожу собачьим дерьмом, вы недовольны? Да он сам – дерьмо! Мало ему еще досталось!
– Тоня, – произнес Олег укоризненно и сам прыснул. Сергей тоже зафыркал, хотя ему было не до смеха – маньяк, судя по сводкам, был в таком состоянии, что не мог дать показания, а они Сергею требовались как воздух.
– Он ее не насиловал, она его оболгала, – тявкнула блондинка и примолкла.
В кабинет вошла профессор Снегирева, и смотрела она весьма неприветливо. Вороненая рукоять «Глока» за поясом ее джинсов сегодня была особенно заметна.
– Значит, так, – не утруждая себя приветствием, сказала она. – Дело мы не закрываем. Вопросы?
Валентин, широко раскрыв рот, уставился на нее.
– Значит, есть, – хмуро подытожила Александра. – Так вот, ваш начальник Скопин заявил, что мое дело закрывается. И я знаю, почему. Потому что довести его до суда означает отдать под суд и вашего подлеца-дежурного, который не принял мой вызов. По его вине погибли два человека. Один из них – алкоголик и ничтожество, но вторая – нормальная, безвредная женщина. Если бы я не влезла в окно, погиб бы и маленький ребенок, падчерица убийцы. А вы хотите это все спустить на тормозах, вам честь мундира дороже чести человеческой. Так вот: или ваш урод в погонах вместе со мной идет под суд, или я пристрелю его сама на ваших глазах.
– Что? – выговорил трясущимися губами Валентин. Поймите меня правильно: в устах кого бы то ни было подобные слова выглядели бы пустым бахвальством. Но не в устах Снегиревой. Свою квалификацию суперпробойщика дырок во лбу и других частях организма она уже давно подтвердила. – Вы… вы понимаете, что вы тут наговорили?
– Отлично. И вам лучше послушать меня. Да, и вам, – она обернулась к Касьяновым, – лучше припрятать своего недотраханного где-нибудь на даче, пусть там залечит задницу и, возможно, что-то пересмотрит в своем поведении. В этой жизни все строится на воздаянии, подумайте над этим.
– Подождите. Александра Ивановна, – торопливо заговорил, вернувшись в кабинет, Скопин, – мы отдадим его под суд. Но вы, поймите же, нет оснований вас задерживать…
– Их и не было, но ваш следователь очень хотел усадить меня на деревянную скамейку.
– Я только хотел проверить все обстоятельства дела, – начал оправдываться Валентин.
Я уже поднялась, и, опираясь на широкое мужнино плечо, пошла к выходу, но обернулась.
Эх, я… еще другом себя называю. Конечно, Санди – «аспергер», что и говорить, внешние проявления эмоций у нее почти отсутствуют, но это же не значит, что эмоций у нее нет вообще. Есть, и я научилась за время общения их немного распознавать. Как я могла зарыться в свои расследования настолько, чтобы не заметить ее обеспокоенности? И ведь знала, чем это вызвано: Санди на днях должна ехать в Женеву – проверять свою очередную сногсшибательно гениальную мозгодробительную теорию в Большом адронном коллайдере. У нас с ней даже спор вышел по этому поводу: я как раз перед тем, как профессор Снегирева помахивая элегантным конвертом с приглашением, сообщила мне радостную новость, прочла мрачную бьющую на эффект статью про опасности БАКа, по которой выходило, что это и есть тот самый бак Пандоры, и если его открыть, то можно, чего доброго, и планету с орбиты спихнуть. Санди меня вежливо выслушала, потом подумала – как настоящий «асп», она всегда сначала продумывает, а не будут ли ее слова невежливыми или нетактичными, затем – следует ли ей быть нетактичной прямо сейчас, а уж потом говорит что-нибудь. Не всегда соответствующее результатам ее размышлений, кстати. В тот раз она назвала мои доводы (перепевки злополучной статьи) обычными обывательскими страхами и предложила не забивать ее светлую ученую голову мещанскими пересудами о конце света. Ее теория открывала гигантские врата в Дальний Космос и даже могла пригодиться на Земле – если, скажем, люди пострадали на вершине горы или в шахте, а добраться до них обычными путями невозможно, включается Сандина телепортационная установка (опыты касались именно телепортации) – и вперед, к спасению пострадавших. Но для открытия каких бы то ни было врат теорию сперва следовало проверить. А как ты ее проверишь, если тупица Валентин посадил Санди на подписку о невыезде?
Я мигом забыла обывательские страхи и мещанские пересуды. Я пошла в бой с чинушей-ментом, который со своими дурацкими предубеждениями встал на пути науки и прогресса. Я сказала:
– Валя, в самом деле! У профессора академика Снегиревой намечены важнейшие исследования, ей на днях надо ехать в Швейцарию для экспериментального подтверждения выдающегося открытия. А ты пристал к ней со своим расследованием. Неужели не понятно, что она действовала в состоянии необходимой самообороны? Неужели не понятно, что Шаликова надо отдать под суд, этому лодырю и болвану в полиции, как мы теперь именуемся, делать совершенно нечего? А ты…
– Да я что, она же сама отказывается…
– Кто отказывается? Убери подписку! Измени ей меру пресечения! Академик Снегирева человек настолько щепетильный, что ей можно доверять под честное слово.
– Тоня, – тихо сказала Санди, – я не еду в Швейцарию.
– Конечно, как же вы поедете, если он вас тут задерживает!
– Нет, вы не поняли. Я выслушала ваши доводы…
– Но это же были просто страхи из-за некомпетентной статейки…
– Если это страхи ученого, который занимается в том числе элементарными частицами много лет, то это не просто страхи. Я вас выслушала и произвела расчеты. Вероятность сбоя составила одну сотую процента.
Мы все – даже истеричка Касьянова – слушали ее раскрыв рты.
– А это что, много? – вякнула Касьянова и тут же прикусила язык.
– С учетом того, что сбой может вылиться в десяток Чернобылей, – много.
Санди умолкла, полагая, что сказала достаточно, но Олег не успокоился.
– Но это же ваша теория. Что, может быть ошибка?
– Моя теория верна, – спокойно ответила профессор Снегирева. – Но эксперимент – это техника, оборудование. А техника никогда не бывает надежна на все сто.
– Но как же… это же вторая Нобелевская? – поразился мой товарищ.
– Вторую все равно не дадут. – Санди задумчиво покосилась на него. Сейчас она сидела, нахохлившись и сцепив руки, как Христос в пустыне у Крамского. Репродукция этой картины – ее любимой картины – висела в ее комнате, и однажды Гарри, кивнув на Христа, сказал: «Мама». Тогда я его не поняла.
– Я дело закрываю, – торопливо произнес Валька, очевидно, не желая быть Понтием Пилатом.
– Шаликов, – напирала я.
– Шаликов уже уволен и пойдет под суд однозначно, – раздраженно оборвал меня Скопин, снова сунувшийся в нашу каморку. – А ты иди, куда шла. Тебе же в больницу надо?
Мы вышли, но тут я снова затормозила, как ни тянул меня Тоха. Во дворе у нас припарковалось две машины – сверкающий «Порше» ручной сборки, уж на что я в машинах поверхностно разбираюсь, но тут своей объемистой попкой осознала роскошь этой жестяной банки с позолоченными ручками на дверках, и надежный армейский джип. Возле «Порше» стоял и покуривал сам Горянов, влиятельный бизнесмен и эрзац-муж Александры Снегиревой, рядом с ним – хрупкий доцент Андрияшев и Тоненька, а у джипа отирались несколько рослых, крепких мужчин в элегантной темно-синей форме с надписью на шевронах «Русский богатырь». В руках Горянова – нервически изящных, наманикюренных, сверкающих алмазами «Ролекса» – позвякивали и переливались тяжелые цепи, сваренные каким-то особым образом, а «богатыри» все держали наготове оружие. Но что в этой компании делает моя дочь?!
– Мама, мама! А мы за принцессой Геммой поедем! – немедленно обрадовала меня Тоненька.
– Тонюська, прекращай болтологию, видишь, маме плохо, – урезонил ее Тоха, но чадо не смирилось и продолжало журчать: – Мы за ней поедем, и она будет помогать милиции! Вот!
– Полиции, а не милиции, – поправил Тоха. – И как же она будет помогать, а главное – при чем тут ты?
– Гемма – великолепный трупоискатель, – объяснил Горянов, прикуривая от золотой зажигалки снобистски-шикарную «Собрание». – Санди устранила этого маньяка, а многие его жертвы еще не найдены, вот и пришлось доставить им Гемму в качестве замены…
– Ну, а Тоня? – я окончательно вышла из себя.
– Она… я слышал, она может ее подчинять. Рядом будет Санди, не беспокойтесь, вашей дочери ничего не угрожает, – заверил Горянов, а Тоненька пискнула:
– Мам, ну это же мое первое настоящее дело!
Санди и Сергей вышли на двор, и Санди шикнула на нас:
– Хватит разговоров, давайте ехать за ней. А то у доцента пара, а у Тоненьки школа…
И после этого они думают, что я со спокойной душой могу ехать в поликлинику?
Конечно, у меня было сотрясение мозга. Меня сперва порывались упечь в больницу, потом – на дневной стационар, наконец, я выторговала себе трехдневный больничный и была довольна. Голова уже почти прошла, кстати.
Я даже решила самой съездить за Тоненькой, хотя Тоха, разумеется, не дал мне и этого. Всю дорогу я представляла себе, как Гемма в кандалах и наморднике бродит по заброшенным дворикам в сопровождении четырех дюжих парней и Горянова, вооруженного пистолетом с серебряными пулями. Андрияшев – тот, простая душа, припас еще и чеснока и святой воды, о чем мне, давясь от смеха, по телефону успел рассказать Серега. Но… с такой, как «принцесса» Гемма, все средства хороши…
Мы ехали медленно – Тоха меня берег, поэтому притащились чуть ли не последними. Оставались в кабинете, где была продленка, только Тоненька и Даша, за которой как раз пришел отец.
– Спасибо вам, – проникновенно сказал он.
– За что? – удивилась я.
– За дочку. Одни мы с ней и с мальчиками, – вздохнул он. – Надо их прокормить, а чтобы по урокам помочь…
Оказалось, что с матерью Даши он давно развелся, женившись на другой. Но вскоре его жена, тесть и теща погибли в автомобильной катастрофе, оставив вдовца с двумя годовалыми мальчиками-близнецами на руках. А еще через год внезапно умерла и мать Дашеньки. Еще через год – мать бедняги, Дашина бабушка. Осталась прабабка, но она уже очень старенькая. Отсюда и запущенность Даши, и ее сидения на продленке до упора – отец разрывался на трех работах, пытаясь обеспечить троих детей и старушку…
Помощь Тоненьки в учебе была весьма кстати.
А дома меня ждал сюрприз в лице Оли и Жени.
– Ух ты, что ты читаешь, надо же, – сказала Женька вместо «здрасте». В руках у нее красовалась моя новая книжка, подаренная Сенькой, – Говард Лавкрафт. Обе показались мне очень возбужденными, посреди комнаты валялся большой мешок, а к нему прислонились два объемистых пакета. – Смотри, это Ванькины шмотки, а это Идиной внучки, только они, наверное, большие, и девчачьих там много – но, может быть, Тоненьке пригодятся?
– Дашеньке, – предложил Тоха.
– Можно и Дашеньке, лишь бы подошли, – согласилась Женя. – А кто такая Дашенька?
Олю буквально распирало изнутри. Я уселась за стол, ощутив зверский аппетит, принялась наворачивать котлеты с салатом, а моя подружка рассказывала:
– Представляешь, идем, как белые люди, с тренировки! И вдруг – прикинь, трое каких-то уродов, на вид так даже и ничего, такие шибздики, один вообще плюгавый, и давай к нам приставать! Я ему говорю: а пошел бы ты лесом! А он мне: мы на прошлой неделе такую фифу, ну, это… в общем, он сказал, что хочет написать нам в лицо, а потом изнасиловать. Сашка это слушала-слушала, а потом как даст ему между ног! Они с ножами были! Так мы потом ножи эти подняли и в пакетики!
…За девушками шли Гарри с Робином. Они завозились в раздевалке и поэтому отстали. В парке они хотели нагнать подружек, но внезапно им преградили путь люди в черном. Впрочем, не родился еще тот человек в черном, который остановит рассерженного Гарри, да и Робин хорош во всех видах рукопашного боя! Через несколько секунд оба телохранителя валялись в отключке, а парни очутились на поле боя, где Оля и Саша вовсю молотили троих негодяев. Схватка закончилась очень быстро. Еще спустя пол-минуты все трое, покрытые синяками и ссадинами, лежали поверженными на гравии аллеи, а мстительные девицы, недолго думая, стащили с обидчиков штаны и затолкали им в задницы сломанные нунчаки. И тут Оля припомнила обещание «написать в лицо»…
Найти «визитные карточки» бродячих собак было делом одной минуты.
Наверное, это было жестоко. И вообще я, как работник правоохранительных органов, не должна поощрять самосуд. Но вместо приличествующей случаю проповеди о необходимости соблюдать букву закона и обращаться в полицию, а не рукосуйничать (и ногосуйничать, кстати, тоже) я залилась истерическим хохотом. Наконец, отсмеявшись, я уточнила:
– А куда-куда вы ножи дели?
– У меня, – потупилась Оля. – Мы подумали, вдруг эти козлы начнут на нас наезжать. Так мы им ножики с пальчиками – и пламенный привет! Типа вещдок.
Ох и Оля… Про «пальчики» – отпечатки пальцев – она, конечно, вычитала в детективах самого бульварного свойства. У нас, например, «пальчики» не говорят. «Отпечатки» – и все. Однако сообразили они с ножами совершенно правильно! Поэтому я немедленно схватила мобильник. Тоха покачал головой, отобрал у меня аппарат и спросил:
– Кому? Сереге? – дождался кивка, нашел номер в памяти, отошел в коридор, и я услышала, как он говорит: – Серый, это я, Тоха, ну, Антохин муж. Мы знаем, кто напал на тех уродов, ну, Касьянова с дружками. Это они напали. С ножами. Девки, не будь дуры, ножи эти у них отобрали и сохранили. Так что или та троица сядет, или пусть заберут заявления, ага? Ну, ты Олегу скажешь? Лады?
Мама укладывала Тоненьку, а я пошла проводить подруг, прихватив с собой зачем-то кусочек пирожка.
Возвращаясь, я подняла глаза к голубой коробке. Лампочки у нас в подъезде горят все, с тех пор как домофон поставили, кражи лампочек прекратились. Но коробка закрывает часть стены до потолка от света, и в углу царит вечный полумрак. И из этого полумрака на меня блеснули два маленьких глазика.
– Хока, – неуверенно позвала я. Приподнялась на цыпочки. На коробке с самого краешку стояло блюдце, очевидно, принесенное Севером. Я протянула руку, нашарила блюдце – оно было пустым, сняла его, а взамен положила свой пирожок. Послышались легкие-легкие шажки, точно кто-то осторожно ступал коготками, шуршание. Глазки блеснули прямо надо мной, но рассмотреть их обладателя все равно не получалось. – Хока, хока! Смотри, я тебе пирожок принесла!
Я не дотянулась настолько, чтобы забросить пирожок на середину, он очутился на краю – там же, где до него блюдце, и вот пирожок медленно поехал в глубь затененного угла. Послышалось довольное сопение, на меня еще раз блеснули глаза, и все исчезло.
– Мама! – послышался голосок Тоненьки сверху, а его догнал голос мамы: – Тоня, иди домой! Она без тебя спать не хочет ложиться!
– Мама, что ты там делаешь? – снова пропищала дочь.
– Хоку кормлю, – ответила я, потерла болящую голову и заторопилась обратно домой.

Эпилог

Касьянов забрал заявление. К сожалению, довести дело Касьянова-младшего до суда так и не удалось. Но жизнь наказала его по-другому. Негодяй, искалечивший жизнь девочки-подростка, оказался хлюпиком – сперва предпринял демонстративную попытку самоубийства, чирканув ножиком по венам на глазах истеричной мамаши, что имело положительные последствия: младший братец внезапно – впервые за месяц – оторвался от компьютера, чтобы поглазеть на новое шоу; затем начал изображать припадки и обмороки, просидел в клинике Тери целый месяц (где с ним отнюдь не церемонились, прописав ему ЭСТ и очень болезненные уколы, так что мальчику-мажору скоро надоело симулировать, а Тери его не выпускала из вредности); наконец, сын высокопоставленного чиновника, олигарха был замечен в гей-клубе, где… обслуживал завсегдатаев в оральной форме за умеренную плату! Этого даже Тери не может ни понять, ни объяснить. По крайней мере, агрессивных действий по отношению к окружающим он больше не производит, – а значит, «терапия» нунчаками и собачьим дерьмом все-таки возымела действие.
Дружки Касьянова, хотя их папики тоже имели и положение в обществе, и связи, очутились на скамье подсудимых. Правда, приговоры им вынесли достаточно мягкие – других бы осудили по полной. Однако, как я подозреваю, даже эти небольшие сроки покажутся им бесконечными… Сергей и Олег сделали все, чтобы подробности осуждения двух мерзавцев дошли до их будущих сокамерников.
С помощью Геммы Сергею удалось разыскать 17 захоронений. Маньяк из метро орудовал на протяжении трех лет, за это время оборудовал себе на рабочем месте целую камеру пыток. И за три года никто даже не заподозрил, что скромный работник метрополитена занимается, мягко говоря, странными вещами вместо прямого выполнения своих обязанностей!
Лена Ярчукова благополучно поправилась и недавно отправилась в загс вместе с Деминым – подавать заявление. Поправилась и маленькая девочка Марина, едва не убитая отчимом и спасенная метким выстрелом профессора Снегиревой, сейчас она живет в доме ребенка, и Север хлопочет о ее удочерении. Так же благополучно, несмотря на опасения Тери, выздоровела и Дутикова, которая отправилась доучиваться в другую школу, и Тери подыскала ей семью хороших опекунов взамен прежнего – ко всему равнодушной и пьющей двоюродной бабушки.
Через два месяца мне присвоили очередное звание – теперь я все-таки майор. Эх, не знает об этом мой бывший супруг Димочка! Он так любил при встрече напевать: «Капитан, никогда ты не будешь майором»!
А на следующий день мы отправились на свадьбу Роберта МакБерла и Саши Снегиревой. Подарок оговорили заранее – мы купили им прелестного пушистого котенка породы мейнский енотовидный, маленькое рыжее чудо, обещающее вырасти в огромную «домашнюю рысь» – эта порода считается одной из самых крупных. Правда, шампанским на свадьбе меня почему-то обнесли, налив мне в бокал соку, но с таким заговорщицким выражением лиц, что я даже не обиделась.
А вот Тоха и Тоненька… как-то они странно переглядываются. Что-то они такое знают. Странно, да…
И я совсем сбилась со счета дней – того счета, что должен быть известен каждой женщине. Все, завтра же новоиспеченный майор Туманова отправляется в женскую консультацию. Ибо когда твои друзья наливают тебе сок вместо вина, что-то это да значит.
А с голубого ящика на меня по-прежнему поблескивает глазами хока. Та самая хока, которую видим только мы трое – Тоненька, Север и я. И, может быть, увидит тот, кого я еще только жду…

[Буковка]

ЗдОрово! У вас все получается на отлично- и фэнтези и детективы...

[Санди Зырянова]

У меня пралубофф не получается...