Пропащие дети

[Санди Зырянова]

– Хок, хок, – рассеянно протянула Тоненька, когда я тащила ее по лестнице. – А там хока живет. Хока-хока-хока! Ну, выгляни! Хокочка! Ма, смотри, она выглянула!
Хока у нас обитает в квадратном ящике возле одной из соседских дверей. Я точно не знаю, что это за ящик: то ли аккумулятор какой-то, то ли просто допотопный дверной звонок, то ли что-то, связанное с телефоном. Он обычный, этот ящик: размер примерно 40 на 40 сантиметров, жестяной, окрашенный в такой же голубой цвет, как и стены. Ничего особенного. Почему место для хоки в фантазиях Тоненьки нашлось именно там – Бог весть.
В принципе, удивляться особо нечему. Многие дети населяют всякие емкости разнообразными существами. Психологиня в садике долго рассуждала на тему хоки и ее названия: по ее мнению, это было какое-то недоброе создание – персонифицированный детский страх. Однако Тоненькина «любимица» имеет, на мой взгляд, два существенных отличия от обычных фантазмов. Во-первых, она живет только в этом ящике. Во-вторых, Тоненька отнюдь не воспринимает ее как угрожающего зверька – вон, даже зовет.
Ну и в-третьих – обычно «хоки» исчезают годам к пяти, а мы уже, как-никак, школьники. В первый класс топаем, похвалы от учительницы приносим. И об инфантилизме говорить не приходится. Мы уже знаем не только хоку, но и хокку, и даже Хокинга. Последнего – стараниями профессора Снегиревой, нашей доброй знакомой и Нобелевского лауреата по физике. С точки зрения профессора, у Тоненьки выдающиеся способности именно к физике… Впрочем, об опережающем развитии говорят все. А хока осталась – как рудимент малодетства…
– Доченька, с хокой потом пообщаешься, сейчас надо спешить, а то в школу опоздаем. И мне еще на работу надо, – увещевающе произнесла я.
– Эх! – досадливо отозвалась дочь, поправляя косичку. – Она же не всегда выглядывает…
На косичке был яркий цветочек – я их купила вчера, две резинки и две заколки. Слава Богу, в нынешних школах разрешены и яркие заколки, и яркие колготки. Вот меня доставала коричневая форма…
Я забросила дочь в школу, сама помчалась на метро, влетела в вагон, неизвестным чудом уселась и тут же развернула книжку. Наше метро – самое читающее метро в мире, надо поддерживать это реноме, тем более, что кроме как на метро мне читать некогда. Книжку мне дала моя лучшая подруга Женя, и называется она «Метро 2033». Очень хорошая книжка, по-моему (я прочитала только с десяток страниц, но впечатляюще!). Особенно увлекательно читать в метро книжку про метро. На первой же страничке я выяснила, что к чему. Герои, спрятавшиеся в метро будущего от ужасов ядерной войны, боялись мутантов-телепатов. Ага… я бы тоже боялась.
Все боятся телепатов. Правда, в них мало кто верит. На самом деле, если верить теории Аристовой-Тери, существует некий рубеж: когда коэффициент интеллекта достигает 160 единиц, автоматически начинает развиваться третья сигнальная система. Профессора Аристову убила телепатка-шизофреничка, чтобы она не обнародовала результаты своих исследований, но ее записи попали в руки к профессору Тери – от профессора Снегиревой, по случаю рекордного интеллекта в 285 единиц участвовавшей в упомянутых исследованиях. Интересно, с хокой это связано? Ведь у Тоненьки тоже мозгишки идут на рекорд…
Работа началась мрачно.
Я работаю капитаном милиции по розыску без вести пропавших. И посадили меня, отделив тонкой ширмой и столом, в одной комнате с убойным отделом. Это очень удобно: как только находится труп со следами насильственной смерти, мы тут же сличаем приметы, опознаем, возбуждаем уголовные дела.
По правде говоря, я ненавижу это удобство.
В нашем общем, весьма обширном кабинете, на подоконнике открытого окна сидела профессор Снегирева, изящно разбросав по периметру умопомрачительные ноги в джинсах и стильных ботильонах, и засоряла осенний туманно-сырой воздух волнами табачного дыма. От нее, как обычно, шел чуть заметный аромат дорогих духов, дорогих сигарет и крепчайшего кофе, и она была, как обычно, невозмутима, рассеянна и сосредоточенна. Рука ее двигалась, поднося сигарету к губам и убирая после затяжки, в остальном профессор Снегирева оставалась почти неподвижной. Меня всегда поражало это несоответствие между ее внешней флегмой и холодностью и ее внутренней жизнью – самой насыщенной, какую я только видела.
– Привет, Санди, – сказала я, слегка опомнилась и добавила: – Привет, парни.
– А, Тоня, – откликнулся Усольцев из-за стола. – Привет. Посмотри, у тебя пожилого дядьку никто не разыскивает? Вот фото и приметы…
Я машинально взяла снимок и описание одежды убитого и принялась копаться в своей картотеке. Внезапно до меня дошло, что в комнате как-то уж очень шумно. Профессор Снегирева умеет создать вокруг себя какую-то непробиваемую ауру молчания, и это подействовало, но вокруг нас все орали.
Орал наш начальник отдела. Орал молодой сержантик Шаликов. Орал новый сотрудник – Валентин Игоревич Беспалов. Олег и Сережа Кондачков, наш спец по изнасилованиям, тоже вставляли по 5 копеек.
Молчала только Санди, Александра Ивановна Снегирева, которая позволяет называть себя просто по имени в знак особого благоволения (ее муж, например, этого не дождался – то ли потому, что фиктивный, то ли потому, что ушел в бизнес) и против которой сейчас возбуждалось уголовное дело.
– А можно, я все-таки скажу? – Александра осмотрела окурок, поджала губы, вытащила картонный портсигар – ее любимые, «Собрание», подкурила от окурочка новую сигаретку, огляделась, бросила окурок в корзину для бумаг. Все, притихнув, терпеливо ждали. Наконец, она продолжила: – Я дважды звонила сюда, в милицию. Первый раз на другом конце провода просто бросили трубку, даже не дослушав. Во второй раз меня, правда, выслушали, уточнили, нет ли еще убитых, и ответили: «Когда будут трупы, приедем». Тогда я встала, достала альпинистское снаряжение, залезла в окно верхнего этажа, увидела мертвую женщину и ее муженька, который тыкал в ребенка отверткой, и выстрелила ему в голову. Поскольку я не работник милиции, думаю, я не обязана была делать предупредительный выстрел в воздух.
Валентин, опомнившись, бросился записывать ее показания.
– Однако вы и стреляете! – выпалил импульсивный Олег. – Точно в центр лба!
– Если бы я промахнулась, он мог убить девочку, – спокойно объяснила Александра.
– А можно с самого начала? – Валентин прищурился на нее. Та кивнула головой:
– Можно. Итак, вчера, около девятнадцати ноль-ноль, моя семья отправилась на тренировку. Я не присоединилась к ним, так как хотела поработать дома. Собственно, этим я и занималась примерно сорок – сорок пять минут, после чего раздались крики в квартире сверху. Я привыкла к их бесконечным скандалам, там муж пьет и гоняет кулаками сожительницу и ее дочку лет четырех, но я всегда прислушиваюсь, так как опасаюсь, что это плохо кончится, в частности, для ребенка. Уже кончилось, – перебила она саму себя. – Так вот, в тот вечер они так орали, что я, минут пять послушав эту музыку, позвонила в милицию. Остальное вы уже слышали.
Валентин все-таки заставил ее повторить. Я мысленно умножила и разделила услышанное.
Тренировки Санди посещает неукоснительно. Это либо тренировки по дзюдо у нас в спортзале, либо упражнения в историческом фехтовании, которые Снегиревы – сама Санди, ее родная дочь Саша, приемный сын Гарри, зять Роберт и любимая женщина профессор Тери – предпочитают проводить на вольном воздухе, особенно котируется у них в этом смысле Волковское кладбище. Если Санди пропустила тренировку, значит, либо она действительно увлеклась работой, либо ей было очень плохо. Когда тебе 63, и ты дважды ломала позвоночник, это вариант – «очень плохо»… Если бы Санди увлеклась работой, она ничего бы не видела и не слышала вокруг себя, ее коллеги шутят, что Снегиревой в таком состоянии можно перерезать горло, а она все будет проводить вычисления и делать выводы. Итак, Санди заболела. Поэтому-то она и начала названивать в милицию. И лишь когда ее там «послали», она достала снаряжение (мастер спорта по альпинизму, чего уж там) и полезла наверх. Еще бы. Карабкаться наверх она может на автопилоте, а по лестнице могла бы и не подняться. Я почти видела, как она, морщась от невыносимой боли, поднимает пистолет (без которого редко выходит из дому) и спускает курок, почти не целясь…
Автор гениального ответа «Когда будут трупы, тогда и приедем» – сержантик Шаликов – жалобно заныл:
– Ну, у нее голос был, вроде пьяный, я и подумал…
– Что именно она тебе говорила? – шипяще-ласково поинтересовался наш начальник.
– Ну… сначала… – Шаликов добросовестно поморщился, припоминая, – она сказала: «Алло, милиция, говорит Снегирева, дом 34, 5-я Советская, квартира три. В квартире шесть очень кричат, там может дойти до убийства». Я и ответил про трупы…
– А дальше? – напирал полковник.
– А потом… потом она позвонила и говорит: «Алло, милиция, говорит Снегирева, дом 34, 5-я Советская, квартира шесть. У нас тут два трупа и раненый. Можете ехать».
Похоже на Снегиреву…
…Эта история – почти обычная для современных семей. Жила-была девочка Юля. Забеременела. Родила. Приехала с маленькой дочкой Мариной на заработки в Питер. Потом нашелся и мужичок, вроде бы по любви. Да уж очень эта «любовь» была привержена к алкоголю, причем спьяну становясь совершенно невменяемым. Жила новая ячейка общества прямо над Снегиревой, порядком мешая этой тихой научной семье в ее заслуженном отдыхе жуткими пьяными сценами… Юля, поначалу светившаяся от новообретенного счастья, мало-помалу начала выходить из дому с синяками, угнетенная, бледная; все чаще от нее можно было услышать что-то вроде «зачем мне теперь жить», «если доживу до Нового года», «и здесь не могу, и идти некуда», «он меня везде достанет» и т.п. А девочка не раз ночевала по соседям, куда ее отводила мать – боялась отчима и его неконтролируемых диких вспышек. В тот вечер Юля не успела отвести Маринку никуда. А муж ее, вернее, сожитель, квасил с самого полудня и к вечеру озверел. В прошлый раз, избив сожительницу, он клялся, что по пьяни принял Юлю за черта. За кого он принял теперь маленькую девочку – неизвестно, но Юля получила 38 ударов огромной отверткой в область груди и живота, а Марина – 4.
На пятом ударе обычная история закончилась: профессор Снегирева вогнала негодяю пулю в лоб.
– А где девочка? – переспросил Валентин.
– В больнице, вестимо, – с легким раздражением откликнулась Санди, но все-таки назвала номер и даже адрес больницы. «Скорую» вызывала она. Впрочем, Валентин с докторами уже познакомился.
– Александра Ивановна, – Беспалов немного помедлил, прежде чем спросить, – вы, когда «скорую» вызывали, говорили о раненом ребенке. Почему вы не вызвали врача к остальным?
– Э… а зачем? Юля была мертва, я хорошо это видела. А этот… – Снегирева прищелкнула пальцами, – фамилии буйного соседа она не знала, – он не был мне представлен, так вот, я знала, куда целилась.
– И вы не сожалеете о происшедшем?
Он все-таки не удержался. Но и лицо Снегиревой передернулось.
– Если я о чем и жалею, – тихо, но очень жестко произнесла она, – так это о том, что не пристрелила этого бешеного пса раньше, до того, как он убил женщину и изувечил ребенка!
Валентину очень не нравилась профессор Снегирева. Он тоже прищелкнул пальцами, наконец, решил отпустить ее под подписку о невыезде.
– Валя, ты чего? – напустился на него Олег Усольцев после того, как за профессором закрылась дверь. – Это же чистая необходимая оборона!
– Оборона, говоришь? Какая оборона? Что там необходимого? У нее не было необходимости убивать! Она могла его ранить, чтобы, это, прекратить убийство…
– Ну, знаешь, – возмутился и Сергей. – Раненый зверь самый опасный, не слыхал?
– Она тоже слыхала?
– Александра Снегирева – член общества охотников, – в пространство сообщила я. – Шесть лет подряд она добывала мясо для своих родных охотой. Она знает повадки зверей не понаслышке.
– А-а… так это на охоте она так наловчилась?
Я, признаться, не знаю, где еще можно было наловчиться так стрелять, но Санди – мастер меткой стрельбы. Все, за что берется, она делает не просто хорошо, а очень хорошо.
– Ну, блин, – бормотал Валентин, ни на кого не глядя. – В квартире сверху орут. И вот она берет эти свои веревки, залезает в окно, стреляет, с первого выстрела – наповал, и спокойно звонит по 03… Это ж киллер какой-то, а не баба! Терминатор!
– У нее синдром Аспергера, – уточнила я. – Она просто лишена эмоций.
– А наверх она без эмоций полезла?
– Как видите. Разум и совесть в чистом виде.
Я Валентину тоже не нравлюсь, но по другой причине. Два года назад наш коллега и друг Игорь Донников, хороший, как мне тогда казалось, парень, внезапно сделал мне предложение. Он сделал его в такой легкомысленной форме, что я радостно посмеялась над дружеской шуткой, а вскоре вышла замуж за Антона. И только у меня на свадьбе Игорь внезапно заявил, что делал предложение всерьез. Но тем дело не кончилось.
Если бы моя собственная личная жизнь не была такой бурной… Сначала я вышла замуж за Дмитрия. Родила Тоненьку. Развелась. Дмитрий оказался совсем не тем человеком, с которым стоило иметь дело: он начал с того, что нарассказывал нашим общим знакомым про меня кучу гадостей, а закончил сперва обращением в милицию, насчет того, что Антон якобы растлевает Тоненьку, а попозже – попыткой сбить меня машиной. Сейчас он отбывает наказание в колонии, но дали ему немного, и я, признаться, ничего так не боюсь, как его выхода на свободу… Так вот, дело в отношении Антона вел Игорь (Дмитрий очень настаивал на этом). И, конечно, всячески старался подвести моего бедного супруга под статью. Кончилось все тем, что дело отдали Кондачкову (Серега на половых преступлениях собаку съел), тот его быстренько закрыл за отсутствием события преступления, а Игорю объявили выговор. Душа следователя не вынесла, и Донников попытался застрелиться из табельного пистолета. Впрочем, сомневаюсь, что он пытался всерьез.
Валя теперь все время присматривается ко мне. То ли он силится понять, что такого особенного в этой женщине 37 лет, довольно толстой, с обыденной внешностью и носом-картошкой, чтобы из-за нее стреляться. То ли я в его глазах опасная фам-фаталь, и только и жду, как бы довести до суицида еще какого-нибудь работника милиции. Во всяком случае, по его лицу непохоже, чтобы он видел во мне хоть что-то хорошее.
Идиот, короче…
В дверь постучали. Это пришли ко мне, и сразу четыре человека – двое мужчин и две женщины, с какими-то фотографиями в руках. Я привстала, вытянула шею, пытаясь понять, кто на них изображен.
– Наш сын, – произнес один из мужчин, а заплаканная женщина в тот же миг всхлипнула: – Наша дочь… – я ободряюще покивала обоим, а их супруги, очевидно, более прочно державшие себя в руках, дружно протянули мне заявления.
– Значит, ваши дети ушли из дому и не вернулись, – предположила я, еще не глянув в заявления.
– Да, да, – истово закивала женщина.
Можно было безошибочно определить, кто из них кому супруг. Одна пара, женщина помоложе, а мужчина постарше, несли отпечаток той особой среды, которая раньше определялась как «среднее чиновничество». Холеные, но не шикарные, одетые прилично, но безлико, с каким-то устанавливающим выражением ухоженных лиц. Даже сейчас женщина, проплакавшая минимум все последние сутки, не потеряла лоска. Вторая пара, оба лет под пятьдесят, выглядели попроще, даже провинциально. Это были крупный, широкоплечий мужчина с большими натруженными руками и добродушным лицом, одетый в джинсы и свитер под кожаной курткой, с дрожащими от волнения губами, и полная, медлительная, степенная женщина, тоже в джинсах и в толстом вязаном кардигане. Надо было сразу же установить, есть ли между их детьми какая-то связь.
Я бросила взгляд на даты – одна и та же. Три дня назад пропали девочка 13 лет, учащаяся школы №… (элитный лицей, школа искусств) и юноша 19 лет, студент-второкурсник политеха. И ушли примерно в одно и то же время.
– Можно поподробнее? А почему вы забеспокоились только сейчас, – обратилась я к родителям девочки. – Разве ваша дочь раньше уходила из дому так надолго?
– Мы… мы… – голос женщины прервался, а мужчина сердито проговорил: – Мы обратились сразу же, как только Есенечка не пришла вечером домой. Она обещала быть к восьми, мы прождали до пол-десятого. Нас подняли на смех!
– Так, – я поднялась из-за стола. Кто дежурил? Шаликов, небось? Нет, Чердынцев. Черт, ну послал Господь сотрудничков… С Чердынцевым у меня уже были столкновения по этому поводу. Инструкция у него. Да если бы я все делала по инструкции, проблем бы у меня было меньше, а вот трупов неопознанных в морге – побольше! И опознанных, кстати, тоже.
– А мы только узнали, что он пропал, – растерянно сказала мать юноши.
Итак, в субботу, … сентября, девочка по имени Есения отпросилась у мамы пойти погулять с подружкой Розой. День был хороший, уроков задали по случаю самого начала учебного года немного, и мама с легким сердцем отпустила доченьку. Случилось это около часу дня. В то же время парень по имени Денис сказал соседям по комнате в студенческом общежитии, что намерен пойти с Сенькой в зоопарк, оделся и ушел. Больше их никто не видел. Я немедленно затребовала координаты Сеньки и Розы.
– Как бы она к этому своему музыканту не побежала, – зловеще процедил отец Есении.
– Музыканту? – быстро переспросила я. Воображение уже нарисовало мне ужасную картину совращения и похищения. Отец начал объяснять, что Есении вот уж год как не везет: то она упала с крыши, куда ее заманил какой-то негодяй, то она в больнице познакомилась с каким-то музыкантом и ходила к нему в гости, сидела на репетиции его группы – подумать только – в подвале.
– Виляковы, – утвердительно сказала я, и мужчина, перебитый мною на полуслове, поперхнулся и кивнул: да. Виляковы. Кого-кого, а Есеньку Вилякову я знала. – Погодите! Ведь она не просто познакомилась в больнице. Этот парень, музыкант, ее спас. Он прогнал маньяка-убийцу, который заманил девочку на крышу, а упала она на него. У него был сломан позвоночник, а девочка отделалась ушибами.
Мама Вилякова закивала головой, снова разражаясь слезами. Отец раздраженно молвил:
– Может, и спас. Только незачем девочке в ее возрасте таскаться по подвалам и группам. Я боюсь, что ни к какой Розе она тогда не пошла. Мы ее, эту Розу, в глаза не видели.
– И мы Сеньку не видели, – простодушно сказал отец Дениса. – Да мы что, мы Денискиных друзей знаем только по рассказам. У него тоже позвоночник был сломан. Он нам про всех писал, и про Саню из «Черной Сильфиды», и про Валерку с Доротеей, и Тоню из милиции, и про Сеньку…
– Но адресов не давал, – беспомощно докончила мама.
– А вы, надо думать, Иртеньевы, – решительно заявила я. Собственно, согласие их уже не требовалось. Конечно, эти два дела были связаны. Прозвище студента и музыканта-любителя Дениса Иртеньева – «Черная Роза», и Сенька – конечно же, сокращенное от Есения. Итак, мои юные друзья (действительно друзья, с которыми мы не раз пили чай у меня дома) в субботу решили пойти в зоопарк и… и что? – Тоня из милиции – это я. Саня из «Черной Сильфиды» только что прошла мимо вас.
– Эта дама? – поразился Виляков.
– Ну да. А что? Ученый-физик не может писать тексты для знакомой студенческой рок-группы? Кстати, это она оплатила операцию Денису.
В отличие от Иртеньевых, Виляковы подробно описали одежду Есении. А особые приметы Дениса я знала и без родителей. Во всяком случае, его новой татуировки в виде крылатой девы на предплечье они уж точно еще не видели.
Первое, что я сделала после ухода безутешных родителей, это написала докладную на Чердынцева. Хватит. Однажды он не пустил ко мне родственников очередного потеряшки, и мы потеряли два дня. Эти два дня пропавший был еще жив, но нашла я его уже мертвым. Но тот пропавший был пожилой алкоголик. А если из-за буквоеда и лодыря-дежурного погибнет хорошая девочка, я его пристрелю из моего табельного пистолета.
У меня тоже есть хорошая девочка…
Про мою работу никто не снимает кино и не пишет романов. Она рутинная. Скучная. На самом деле работа по раскрытию убийств тоже рутинная и скучноватая на первый взгляд, но ее легче изобразить как полет мысли. А у нас, у розыскников, что? Отправляться с размноженными увеличенными снимками в зоопарк? Сто против одного, что пропавших ребят если кто и заметил, то сразу же о них забыл. Хотя… Черная Роза – гот, и не заметить его трудно. Длинные развевающиеся черные (крашеные) волосы, подведенные глаза, кожаные брюки (из секонд-хэнда), массивный медальон в виде розы, оплетенной колючей проволокой. А летом еще и татуировки видны. Паиньку-восьмиклассницу с большими голубыми глазами рядом с ним если и заметишь, то по контрасту. Мама указала, что на ней был джинсовый жакет с вышитыми цветами, белая водолазка и серые брючки, в волосах – заколки в виде стрекоз. Хоть бы оделась как-нибудь вызывающе…
Для начала следовало установить, где могли встретиться Черная Роза и Сеня. Теоретически, они могли бы поехать прямо в зоопарк и пересечься уже там. Однако я знала, что обычно они встречались в парке у Медного всадника (с Черным Розой нередко норовили сфотографироваться толпящиеся там в любое время и любую погоду туристы – очень уж у него вид колоритный), а оттуда отправлялись… да куда угодно. В планетарий, например. Или в книжное кафе. Как-то при мне Роза подбивал Сеню поехать вместе с его группой на фестиваль альтернативной музыки, устроенный на Селигере; я, помнится, даже бралась отпросить девочку у родителей, но она отказалась, видимо, не без оснований полагая, что это безнадежная затея. Но если Черного Розу и запомнили туристы, как их теперь искать? Где? Они же не торчат возле памятника основателю Питера постоянно!
Оперативникам я не доверяла. Это у Марининой они все такие опытные, грамотные и преданные делу. А у нас в отделении они молодые, ленивые и глупые. По-моему, они и в милицию-то пошли больше ради того, чтобы красоваться в форме перед девчонками да щеки надувать. Единственное исключение – Костя Верданский. Он тоже молодой, моложе всех в отделении, но при этом хорошо подкован в законодательстве, и, что намного важнее, он прирожденный сыщик. Однако надеяться, что мне разрешат дать поручение именно Косте, не стоило. Он шел нарасхват…
И тут мне повезло. Причем дважды.
Во-первых, мне все-таки дали Костю, а во-вторых, мне дали также и Васильева. Он, конечно, далеко не мечта потерпевшего, но и не самый отъявленный лодырь. Косте, уповая на его добросовестность и сообразительность, я поручила поиск очевидцев в парке возле Исаакиевского собора, а Васильева отправила в зоопарк. И отправилась сама.
Мне надо было представить себе, куда двое подростков могли пойти после встречи на своем «лобном месте» так, чтобы попасть в зоопарк…
Нормальный человек в городе, где есть метро, поедет на метро. Но как же мы с Тоненькой ехали в зоопарк? До станции «Горьковская», кажется. Да, точно, до «Горьковской». Однако к Александровскому парку, где и расположен зоопарк, можно доехать и до станции «Спортивная». Впрочем, если они добирались от Медного всадника, то только «Горьковская» – от станции «Гостиный двор», на которой они бы сели, всего одна остановка. Хотя… Я положила себе разыскать друга Черного Розы, Валеру по прозвищу «Пьеро». Может быть, они заехали за ним, а он живет в районе «Спортивной». А стоп, зачем им это делать – он сам бы доехал до «Гостиного»… или добрался бы до зоопарка, чтобы встретиться с друзьями уже там. Пьеро и сестра его Доротея. Так, немедленно звоним!
Звонок меня сильно разочаровал. Пьеро и Доротея в тот день были заняты – Пьеро как раз перевелся в другой вуз, причем совершенно не по профилю первого, и ему приходится пересдавать множество экзаменов, поэтому выходные у него посвящены подготовке. А у Доротеи заболела мама (она и Пьеро брат и сестра только по отцу), и она в одиночку занималась хлопотами по хозяйству, после чего ей уже ничего не хотелось, ни зоопарка, ни прочих развлечений.
Но Доротея внезапно что-то переспросила, отвернувшись (я разговаривала с ней), потом извинилась, передала трубку Валере, и он робко спросил:
– Тоня, а можно, я к вам зайду сегодня?
– Можно, конечно. Валер, тут такое дело… ты не знаешь, куда могли бы уйти из дому Черная Роза с Сеней? А то их уже три дня нет, родители ищут…
– Они же в воскресенье собирались в зоопарк, – вздохнул Пьеро. – Нас звали, но у нас не получилось (это я уже знала). Потом… потом, я же ему звонил, он мне компакт обещал…
– Ага! А когда?
Это можно бы и установить силами родной милиции – у оператора мобильной связи или на телефонной станции. Но куда правильнее получить информацию от свидетеля, который тебе доверяет.
– Часа в три. Он как будто запыхался. Мне показалось, что он не в настроении, вот что. По-моему, я даже слышал, как кто-то плачет, но кто, не знаю. Это точно, потому что я тогда еще спросил, они с Сенькой не поссорились. А Черная Роза сказал, что у них все нормально, только неприятности, и он мне потом перезвонит насчет компакта.
– «Все нормально, только неприятности», – хмыкнула я. – И как это понимать?
– Ну… типа они не ссорились, а влипли вдвоем, – перевел мой приятель. Он, знавший меня не первый день, понимал, как важна может быть эта информация, поэтому добавил: – Они бы никогда не поссорились. Они же были как брат и сестра, понимаете? Роза ей жизнь спас! Я ему звонил… сейчас, сейчас… ага… – я услышала, как он возится – наверное, доставал мобильник и проверял исходящие, – вот! В 15.11!
Я поблагодарила. Звонок оказался не напрасным, но встревожил.
Итак, в десять минут четвертого подростки были еще живы и здоровы, но уже куда-то влипли.
Куда? Во что?
Чтобы распланировать дальнейшие действия, мне нужно было дождаться оперативников, а пока что я обзвонила морги на предмет неопознанных трупов, нашла два: старушки с явными признаками болезни Альцгеймера, и молодого мужчины около тридцати лет, погибшего в ДТП, сличила описание с данными картотеки, выяснила, что бабка числилась в розыске, – то-то приметы показались знакомыми, организовала выезд за родственниками на опознание… Потом вместе с Усольцевым порылась в картотеке, сличая описания пропавших и неопознанного трупа со следами насильственной смерти (одиннадцать ударов ножом, судя по характерным краям раны – охотничьим с зазубринами), установила возможную личность пострадавшего (опознание уже должен был организовать Олежа). Словом, провела день до обеда с пользой.
И вот, наконец, начали подтягиваться оперативники. Вернулся Костя, веселый – у него были хорошие, как ему казалось, новости. Юношу выраженной готической наружности с подведенными глазами видели все-таки у Медного всадника. Один турист его даже сфотографировал. Костю этот турист тоже сфотографировал и был очень доволен, что ему попалась такая интересная человеческая натура. Впрочем, сейчас он был уже не настолько доволен «интересными» приключениями, потому что Костя приволок его с собой, и сейчас он дожидался за дверью. Я кивнула и попросила его ввести.
Черт, опять пришлось работать на обеде… мне, конечно, надо бы похудеть, но это же не значит, что я должна вообще не есть!
Передо мной оказался благодушный, упитанный, гладко выбритый человек лет сорока пяти. Вся его особа источала непробиваемое довольство собой, жизнью и окружающими. Я всмотрелась в его поросячьи глазки. Ага. Хоть и поросячьи, но глаза с таким выражением должны многое замечать. Надеюсь…
– Ваши анкетные данные, пожалуйста, – скучным будничным тоном сказала я, готовя протокол допроса. – Будьте добры, предъявите документы.
Умный турист, по идее, должен носить документы с собой. Свидетель оказался умным. Это был гражданин Беларуси Ярошевич Игорь Петрович, постоянно проживающий в Минске, в Санкт-Петербурге с туристической целью, директор школы. Я про себя подумала, что директор, наверное, толковый.
На мои вопросы он отвечал тоже толково. Он очень любит Питер, много раз бывал в нем еще тогда, когда наш город назывался «Ленинград». Ему очень нравятся жители Питера, очень разные, свободные, разнообразно одетые. Еще ему очень нравится фотографировать, чем он и занимался последние восемь дней с момента приезда сюда.
– Игорь Петрович, – задушевно начала я, – а фотоаппарат у вас с собой? Он, кстати, какой: пленочный или цифровой?
– Цифровой, – Игорь Петрович слегка погрустнел. – Конечно, пленочный дает гораздо больше в смысле творчества. Ведь фотография – это искусство. Но мой пленочный был в ремонте, пришлось взять этот. Это жены. Вы хотите посмотреть фотографии?
– Правильно. Я хочу выяснить, тот ли парень у вас на снимке.
– Это… опасный преступник? – с придыханием произнес директор школы. Я усмехнулась:
– Почему сразу, если неформал, так и бандит? Нет. Пропали двое подростков, я хочу их найти.
Мы принялись смотреть фотографии. Я про себя немало беспокоилась из-за невозможности изъять снимок и подшить в дело. Может быть, попросить этого директора распечатать фото?
Конечно, я так и сделала. Он клятвенно пообещал отправиться в студию сразу же после того, как я его отпущу. На фото, без сомнения, был Черная Роза, с нарочито возвышенным и мрачным лицом в позе Наполеона и на фоне Медного Всадника.
– А девочка? С ним могла быть девочка. Постарайтесь, пожалуйста, вспомнить, это очень важно.
– Девочка? Да, девочка была. Такая, знаете, милая девочка, класс так седьмой. Я еще подумал, что такой парень ей совсем не подходит. Куда родители смотрят? Но эти дети, разве они послушают…
Логики в его заявлении я не усмотрела, но все взрослые так говорят. И это правда. Родители не смотрят, а дети не слушают, даже если родители и смотрят. Однако за Сеней смотрели. И Сеня слушала.
Может быть, и правда Денис – неподходящее знакомство? И Сеня попала в беду из-за него?
Я запретила себе думать чепуху. Кого-кого, а Дениску-то я знаю.
Игорь Петрович был моим счастливым билетиком, но я понимала, что вот-вот везение закончится. Поэтому я поторопилась отправить Костю на станцию «Горьковская», на предмет поиска свидетелей. Чем черт не шутить… А тем временем вернулся и Васильев.
– В зоопарке они были, – заявил он, отдуваясь. – Это точно. Их билетерша запомнила.
Вот это да! Везение продолжается. Мимо этой женщины проходят тысячи людей, а она – ишь ты, помнит. Но чем же они ей так врезались в память?
– Купил своей девочке шариков, представляете? – Васильев, еще не отдышавшись, захохотал, звучало это почему-то жутковато. – Купил, посадил на плечо и так пронес в зоопарк! У них еще какие-то булки были, они хотели зверей покормить.
Сеня маленькая, худенькая. Роза – высокий, крепкий парень, занимался каратэ. Неудивительно.
– Значит, они вошли в зоопарк, – подытожила я. – А не спрашивал, они оттуда вышли?
– Вышли. Они на выходе раздали шарики малышне. Вот я записал показания. А было это примерно в пол-третьего дня.
Я завела папку для очередного розыскного дела, подшила в него рапорты обоих оперативников и протокол допроса Ярошевича и задумалась.
В пол-третьего мои юные друзья беззаботно веселились, покидая зоопарк.
Спустя 40 минут они уже влипли в неприятности. Но какие? Почему плакала Сеня?
И тут раздался звонок. Звонили мне на мобильник.
– Алло? А, Клоун! Привет! Как делишки?
Клоун – еще один мой юный приятель, младший в компании готов, куда входят Черная Роза, Доротея, Валерка-Пьеро и еще несколько ребят. Как ни странно, мне с этими чудаковатыми подростками куда проще и интереснее общаться, чем с так называемыми «приличными детьми». Мне нравится их мрачная музыка, их кожаные куртки, их нелепые заморочки типа сидения на кладбище. Я их понимаю. А вот потемки в душе многих с виду обычных современных подростков понять невозможно. Но почему он звонит мне сейчас, когда я на работе?
– Что-то случилось?
– Привет, Тоня. Да, случилось. Мне Дора позвонила, что Черная Роза пропал, и вы его ищете. В общем, я его, кажется, видел в понедельник утром.
– Ты? Где? Поточнее, если можно!
– Да можно, конечно, ну не до минуты, но можно. Я на выходных был у тети Гали в гостях, а в понедельник я встал пораньше и поспешил на метро, чтобы в школу, значит, не опоздать. А то у нас строго – чуть что, и в дневник. Семь утра еще было где-то. И дождь такой лил. В общем, я иду к метро, смотрю – по другой стороне улицы пацан бежит. Вроде знакомый. Смотрю – точно, Черная Роза. Капюшон надвинул, ну, дождь-то какой был. Меня и не заметил за капюшоном. А я торопился и не позвал его. Он тоже торопился, в универ, наверное. Хотя…. Нет, не в универ. Кто ж туда в универ идет? – перебил он сам себя.
– Стоп, а теперь поточнее, дорогой. Где именно это происходило, и в каком направлении он шел?
– Так я же и говорю! Это было возле станции «Новочеркасская», а ему там ну совсем нечего делать, у нас в этом районе никого и друзей нет. (Я мысленно хмыкнула: это у вас нет, а у него могут быть товарищи по политеху, между прочим). Он по проспекту бежал, в направлении парка и Помяловского.
– Бежал?
– Ну я же и говорю, спешил. Даже меня не заметил.
– Ты не разглядел, у него были с собой какие-то вещи?
– Да нет… А, нет, были! Пакет у него был такой, ну, обычный. Сигареты на нем были, «Давыдофф», ну вот как у меня… а, вы не видите… И в пакете всего полно.
– Чего полно?
– Не знаю, он же непрозрачный. Но набит был здорово.
– А девочка? Он был один или с девочкой?
– Один, – удивился Клоун.
Впрочем, он и так дал мне ценную информацию. Но она, эта информация, не лезла ни в какие ворота. Что, действительно, мог делать парень в районе, где у него нет ни знакомых, ни родных? Почему он болтался по улице в такую рань? Что было в том пакете? Куда он спешил? И главное – куда подевалась Сеня? Я почесала подбородок (я всегда так делаю, когда задумываюсь), и набросала план действий.
1. Выяснить, кто с курса Черного Розы живет в районе Новочеркасской, и мог ли Роза быть у него.
2. Выяснить, что Роза покупал. Рупь за сто, что-то да купил и нес в пакете. Может быть, продукты? Тогда все сходится: они с Сеней где-то прячутся, и Роза купил им обоим поесть.
Я в припадке оптимизма даже повеселела. Ага, Ромео и Джульетта смылись и где-то шифруются. Очень мило. Выпороть бы их, но зато они в безопасности.
Оптимизм куда-то улетучился. Не в безопасности они. Иначе бы девчонка не плакала, и парень бы не сказал другу про неприятности. Да и потом, если бы они затеяли удрать от родителей Сени, они бы подготовились. А все вещи сына родители Дениса нашли в его комнате в общежитии, да и у Сени ничего не пропало. Не могли же они убежать в чем стояли просто так. Как раз, вероятно, они в очень большой опасности – или думают, что в опасности… хорошо бы только думали, конечно.
У меня были и другие дела, в основном бумажного свойства. Если бы читатели полицейских детективов представляли себе, сколько рабочего времени уходит на работу с бумагами, наша профессия отнюдь не казалась бы им хоть сколько-нибудь увлекательной. Фактически, мы тратим на писанину столько же, сколько и врачи, и, пожалуй, больше, чем учителя. Наконец, я аккуратно разложила многочисленные протоколы, рапорты и прочее по стопкам, подколола, кое-что подшила в дела, заперла их в сейф и побрела домой. Ощущение «выжатого лимона» для меня столь привычно, что я его даже перестала замечать…
Если бы у меня еще не было такого пятна на биографии, как бывший муж. На самом деле все, что ни делается, – к лучшему, ведь в этом браке родилась Тоненька. Но Дима ухитрился сделать меня параноиком. Одно время он действительно крался за мной по пятам, караулил у подъезда, нависал надо мной темной тенью, избегая попасться ко мне на глаза. Кончилось тем, что я, выходя из метро, всякий раз доставала из кобуры табельный пистолет, снимала курок с предохранителя и резво шагала к дому, по пути сканируя глазами пространство. Как ни крути, а это отвратительное чувство – постоянной слежки.
Странно, почему он меня так ненавидел? Ну, подала на развод. Подала без скандалов. И во время развода скандалы если и были, так это он их устраивал. Имущественных споров особых тоже не было, грязью я его на суде не поливала. «Не сошлись характерами» – и все тут.
Но какое же облегчение я испытала, когда его засадили в колонию!
Так вот, моя паранойя вернулась гораздо раньше, чем я рассчитывала. Диму еще далеко не выпустили (мама, которая поддерживала что-то вроде приятельских отношений с Галиной, матерью Димы, держала меня в курсе), следовательно, красться за мной тенью было уже некому. Ан снова чья-то темная тень наползала на мою, и шаги – шаг в шаг – постукивали за мной, и не то возня, не то дыхание раздавалось из непроглядных затененных углов. Черт возьми темную питерскую осень. Я снова вынула пистолет, снова приготовилась стрелять. Даже если я не выцелю самого преступника, резкий хлопок выстрела в воздух будет для него неожиданностью, а там уж я сумею воспользоваться его замешательством. Должна суметь.
Задыхаясь, я вбежала в подъезд. Самый опасный момент – когда достаешь ключ и прикладываешь его к заветному круглому окошечку (у нас домофон). Но на сей раз пронесло…
На лестнице уже горел свет, и долговязая фигура возилась у знакомого голубого ящичка. Ага, Север. Наш сосед сверху.
Собственно, соседом сверху может с полным правом именоваться только Леха – хозяин квартиры. Это сухощавый, голубоглазый, очень мягкий и доброжелательный человек лет тридцати пяти или сорока, врач-неонатолог, прекрасный знаток своего дела и любимец всей дворовой детворы. Он ухитрился выходить ребенка умершей в его роддоме одинокой женщины, записался его – вернее, ее, так как это девочка – отцом и теперь нянчит Дашеньку лучше, чем это делал бы любой кровный папаша. Вообще за редкостную доброту Лехе прощают многое, даже личную жизнь в лице этого самого Севера. Север – человек немного другого склада, но тоже весьма приличный, ученый-математик, доктор наук. Кое-кому эта пара кажется странной, но я навидалась достаточно странных людей, чтобы воспринимать соседей сверху как вариант нормы и, более того, поддерживать с ними дружеские отношения.
По совести, они очень хорошие люди. Замечательные.
Север очень высокого роста, с пучком длинных черных волос на затылке и подслеповатым взглядом. На руке у него бисерная «фенечка». Это украшение осталось у него от эпохи хиппи; на плечах у него татуировки – по примеру своей начальницы профессора Снегиревой он делает татуировки на память о каждом восхождении. Работать в проекте у Санди и не увлечься альпинизмом, наверное, невозможно. Сейчас он вытянул свою изящную, «артистическую» – по выражению хиромантов – руку с фенечкой и что-то нашаривал на голубом ящике. Я в шутку спросила:
– Привет, Север! Вы там, случайно, не хоку ищете?
– Ее, родимую, – ответствовал Север, нимало не удивившись. – Только не ищу, а блюдечко ей ставлю.
– С молоком?
– С молоком и с булочкой.
– Вы что, язычник? – поразилась я. Север, сухой, рациональный, чрезвычайно интеллектуальный, ну никак не тянул на чудака, верящего в хоку и домового. Но мой приятель покачал головой:
– Вовсе нет, я подкармливаю хоку, потому что меня попросила Тоненька. Из ее знакомых до этого ящика могу дотянуться только я.
– О господи! И вы верите, что там кто-то живет?
– Но кто-то же съедает все, что мы туда ставим, – удивился и Север в ответ. Опровергнуть этот довод не было никакой возможности. Я подумала.
– Может быть, это крыса? Черт, еще крыс в подъезде и не хватало!
– Это не крыса, – Север отвернулся от ящика и обернулся ко мне. Близорукие глаза великого математика иногда бывают очень пронзительными, и вот сейчас он проницательно всмотрелся в меня. – Я ее видел. Она скорее похожа на шиншиллу, но не шиншилла. Уж какие шиншиллы, я знаю, мы их одно время держали. Тоня, а ведь вы не о хоке думаете. Вы чего-то боитесь. Вам угрожают?
– Господи, Север, да с чего вы взяли, – вяло промямлила я. – Как милиция, так и угрожают…
– Тогда что случилось? Вы боитесь. Вы даже пистолет достали. От кого отстреливаемся?
– Меньше общайтесь с Тери, – проворчала я. – Тоже мне, психотерапевт… – но тут у меня недостало сил протестовать дальше, и я, постыдно захлюпав носом, вдруг выложила Северу свои страхи.
Толстая идиотка в милицейской форме, с пистолетом в руке, которая плачется в жилетку гею-математику, официальному кормителю хоки… Это еще что: Север платочек достал и начал вытирать мне лицо! Боже, во что превратился этот кусок ткани! О том, на что стало похоже мое зареванное лицо с потекшим макияжем, я решила не думать.
– Если хотите, мы будем вас встречать по очереди, – предложил Север. Все-таки он хороший друг. – Я так понимаю, Тохе вы просто не хотите ничего говорить? – я молча кивнула. – Зря. Лучше бы вы с ним поделились. Я понимаю, чтобы домашних не беспокоить… ну а если с вами что-то случится? Что тогда? – слезы снова потекли у меня из глаз, и я прохлюпала: – А что они могут сделать?
– А черт его знает, – признал Север после недолгих размышлений и повел меня домой.

[октябрина]

Я, наверное, напишу банальное...Но мне очень понравилось, вы так точно рассказали о Питере, ....готов я раз видела, больше не попадались. А в метро читают, я бы сказала каждый первый, сама не читала , за одну станцию много не прочтешь, ....а через Александровский парк прохожу, мне так близко идти к университету, через Троицкий мост. ...Надо же и про "Спортивную" написали, я там проживаю на время сессии,...
А такой вопрос, вы себя в капитане милиции описали, или же в профессоре Снегиревой, у нее имя ваше, (синдром Аспергера). А сюжет интересный, диалоги...и честно, мне всё это представилось....
Наверное, Черную Розу и Сеньку не найдут, или они окажутся живы....Без жертв детектива не бывает.....

[Санди Зырянова]

Ну дык! Я Питер немного знаю. Хотя отделения милиции на Сенной, конечно, нет - помещать выдуманных героев в реальные места всегда рискованно. А вообще здорово, что Вы обратили внимание...
Чем кончится, рассказывать не буду, а самый похожий портрет - это Тоненька. Вылитая моя!

[октябрина]

....Что ж буду ждать продолжение...
Питер, Питер - такой разный, если бывает время от учебы, то я хожу пешком по городу, чтоб узнать его. Петроградка для меня немного мрачная, но более нравится. Василевский - он более светлый, зеленый. Невский, торжественно-парадный, очень нравится идти по каналу Грибоедова, дойти до Пряжки и до Крюкова канала на Новую Голландию глянуть. Иногда плутаю, но все равно выходишь, места уже пригляделись.
А вот такой вопрос, с чего вы начали писать...Придумали вначале сюжет, или героев, потом постепенно добавляли других. Наверное, должна быть последовательность...

[Tesla]

В первый раз ничего не заметил, ибо просто было интересно читать. Потом несколько моментов заинтересовало.
"...помчалась на метро" - я понятия не имею, как правильно, но сам говорю "ездить в метро". Мотивирую тем, что в замкнутой системе.
"...альпинистское снаряжение..." - честно говоря, не знаю, как должен разговаривать мастер спорта по альпинизму, но, коли я бы шёл разбирать принтер, то сказал бы, что взял отвёртку, но не инструмент. Возможно, стоит убрать где-то ниже из скобок уточнение про мастера спорта, а в этом диалоге добавить какой-то альпинистский термин. Менты не вкурят, спросят, что это, а она или Тоня объяснит и вскользь упомянёт о прошлом, если это не задумывается где-то далее.
"...Снегирева прищелкнула пальцами, – фамилии буйного соседа она не знала, – он не был мне представлен, так вот, я знала..." - сложноватая конструкция.
"Впрочем, сейчас он был уже не настолько доволен «интересными» приключениями, потому что Костя приволок его с собой, и сейчас он дожидался за дверью" - "сейчас"х2
"Я работаю капитаном милиции по розыску без вести пропавших. И посадили меня..."

[Boltik]

Угу, и я прочла с интересом, и тоже оборот с метро вызвал небольшую заминку.
А ещё "капитан милиции по розыску"
"– Наш сын, – произнес один из мужчин, а заплаканная женщина в тот же миг всхлипнула: – Наша дочь… – я ободряюще покивала обоим, а их супруги, очевидно, более прочно державшие себя в руках, дружно протянули мне заявления." Громоздко. Кто всхлипывал, кто себя в руках держал и кому кивали... "супруги" во мн.числе и к тёткам относится, и к мужикам, и к паре м+ж, отсюда и путаница, наверно.

[Tesla]

Детективы сложно, наверное, писать. Это ж моделировать нужно всё.

[Санди Зырянова]

Уже отмоделировано - в эскизах это приходится делать до того, как начнешь писать. Громоздкая конструкция предложения отражает хаотичность ситуации, когда люди еще не знакомы и разобрать, ху из ху, получается не сразу.

[Санди Зырянова]

Дома меня уже дожидался Валера. Ох ты, а я и забыла… Впрочем, он недурно провел время в ожидании: сидел себе на кухне с Антоном и Тоненькой, гонял чаи, слушал музыку (меня пугает то, что охотно слушает Тоненька, а слушает она то же, что и Антон – «Металлику», «Лакримозу» и даже «Айрон Мэйден»), болтал с ними о маленьких детях. Валера – специалист по дошкольному воспитанию. Вернее, специалист он будущий, а пока учится, подрабатывает нянечкой в детском садике. Очень славный усатый нянь. Ко мне он пришел по делу. К счастью, я успела достать влажную салфетку – вот уж полезное изобретение – и вытереть то, что осталось от моего макияжа, еще в подъезде. Антон поцеловал меня и деловито поинтересовался:
– Слушай, у Антошки есть какие-нибудь старые вещички, чтобы мальчику подошли?
Валера из-за его спины истово закивал.
Он пришел очень вовремя: я как раз вчера долго размышляла, что делать со старыми вещичками. Вещей у Тоненьки много, и они хорошие. Я стараюсь одевать ее в спортивном стиле, поэтому многое должно подойти и мальчику. К сожалению, дочь выросла стремительно. Перетряхивая ее гардероб перед осенью, я отправила в большие мешки с надписью «хлам» и утепленный голубой комбинезончик с олимпийскими кольцами, и фланелевую пижамку, и тапочки с далматинцами, и два отличных спортивных костюмчика – тонкий голубой и на флисе бежевый с оранжевыми вставками, и кроссовки, и джинсы, с которых легко можно будет срезать нашитые зачем-то цветочки, и полосатую водолазку, и свитерок с олешками, и ярко-красный джемпер с белой полосой, и четыре футболки с героями мультфильмов. Особенно мне было жаль спортивные костюмы, потому что они как раз пригодились бы в школу, пришлось покупать новый. Я немедленно вытащила все это, вытащила также и мешок с колготками, перебрала их, отложив явно девичьи, потом то же проделала с маечками и трусиками. По-моему, маленькому мальчику можно носить не мальчиковые трусы с коровками или зайчиками. Валера пересматривал выкапываемые мною сокровища, ахал, цокал языком, наконец, объяснил, в чем дело:
– У нас пацаненок есть один. Маленький такой, очень больной. Мать – одиночка, сирота, живет в общаге. Нищета полнейшая. Все дети как дети, а этому переодеться не во что.
Тоненька все это выслушала, молча поднялась, ушла в комнату и вернулась с кучей игрушек в руках.
– Этому мальчику, – пояснила она, утрамбовывая свои приношения все в тот же мешок.
Подумав, я положила и старую Тоненькину курточку. Она тоже в стиле «унисекс», темно-красная.
– Пойдет, – обрадовался Валера, взвесив мешок в руках. Интересно, как он сам пойдет домой с такой тяжестью? – Тоня, а чего Тоненька так хочет на продленку?
– Из-за Даши, – встряла дочь.
Даша – это самая маленькая и самая неспособная девочка в их классе. Низенькая, приземистая, с круглой головой на короткой шейке. Одета неважно, точно родители забывают постирать и погладить ее форму. И вид у Даши неважный, какой-то запущенный. Вечно она не успевает, отстает, приходит в школу с невыполненными заданиями. Но зато никогда не опаздывает: родители приводят ее в школу ни свет ни заря, раньше всех, а забирают позже всех.
– А она тут при чем?
– Ну, ей же надо помочь. Это мне будет задание от нагваля. Нагваль говорит, что мне пора учиться брать на себя ответственность за других людей.
Не рано ли?
Час от часу не легче…
Нагвалем Тоненька именует профессора Снегиреву. Это звучит, может быть, лучше, чем «гуру», «наставница» или еще как-то. Но уж очень по Кастанеде… Кто придумал сей звучный титул применительно к Санди, я не знаю – явно не сама Санди, ей наплевать на мишурные почести. Впрочем, ей, кажется, можно доверять по части воспитания детей. Ее собственная дочь, тоже Александра, в свои восемнадцать отличается необыкновенным умом и чувством долга.
Я подумала.
Сегодняшнее происшествие с непонятными тенями сделало меня нервной. Может быть, я и дура. А может быть, мне действительно что-то угрожает. И если я и впрямь кому-то помешала, то ребенок – вечная ахиллесова пята мешающих людей.
– Хорошо. Я попробую договориться насчет продленки. Если ты так хочешь…
По крайней мере, за детьми там присматривают, и с кем попало из школы не выпустят.
Антону я так ничего и не сказала о своих опасениях. Он выглядел озабоченным, его фирма оказалась в нелегком положении, предстоял очень сложный, объемный и срочный заказ. Я решила, что ему в ближайшее время будет не до меня.
Наутро я первым делом отправилась в политех.
Разумеется, беседы с однокурсниками Дениса Иртеньева не принесли мне никакой радости. В том числе и с его соседями по комнате. Все, что они могли мне рассказать, обрывалось на моменте, когда Денис, в отличном настроении, бросил в карманы деньги, за плечо – зонтик и отправился в зоопарк. Но у меня была еще одна цель. А именно, выяснить, кто из студентов живет в районе станции «Новочеркасская».
Таковых нашлось трое. Однако расспросы пока что ничего не дали. Один из них с Денисом не дружил и даже был в плохих отношениях; это был типичный мальчик-мажор, высокомерный, холеный, самоуверенный, и он презрительно отзывался о «музыкантишке». Второй, напротив, считал Дениса своим приятелем, часто обменивался с ним книгами и записями, однако с пятницы его не видел. Третий сейчас болел. Я немного подумала и спросила у Виталия – приятеля Дениса:
– Слушайте, а что у вас там рядом находится? Куда можно дойти, если идти мимо парка? На улице Помяловского? Может быть, какой-то ночной клуб, или…
– Не помню, чтобы там был ночной клуб, – Виталий пожал плечами, «мажор» – тоже, хоть я его и не спрашивала, но именно он вдруг припомнил: – Да там же Малоохтинское кладбище! Там всякие бомжи и неформалы как раз и собираются.
Что?!
Идиотка…
Как я могла об этом забыть.
Нет, все равно идиотка. Что нормальному, уважающему себя готу делать на кладбище в 7 утра? Я еще понимаю – ночью, с компанией. А в одиночку, или с девочкой…
И я решилась. Я сильно подозревала, что не раз пожалею о принятом решении, но дурная привычка привлекать к расследованию посторонних лиц меня уже не раз выручала.
– Чарли? Алло, Чарли? Это я, Тоня. Да – случилось. Помнишь гота Дениску? Черная Роза? Ага-ага, с девочкой Сенькой. Так вот, они пропали. В последний раз Черного Розу видели в районе вашей любимой Малоохтинки. Не пробьешь по своим каналам?
Спросите, кто такой Чарли…
Вообще-то его зовут Володя Седых. Кличку себе он придумал в честь Чарлза Мэнсона, и уже одно это не является рекомендацией в его пользу. Чарли – сатанист. Правда, пообщавшись с ним, я выяснила, что ничего, что обычно делают сатанисты, Вовка и его компания не совершают. Они не проповедуют ненависть, эгоизм и сексуальную распущенность. Они не нюхают кокаин и не режут белого петуха в полночь, не гадят на распятия и не издеваются над монахами. Нет, они собираются на самом запущенном, самом заброшенном и самом ославленном закрытом кладбище Питера – Малоохтинском, сидят там ночью на могилах, жгут костер и со смаком рассуждают о тщете всего сущего. Поговорить им в этом направлении находится о чем. Чарли перелопатил уймищу литературы по языческим и сатанинским культам, ересям, странным ритуалам. Раз как-то мы даже привлекали его как эксперта по ритуальному оружию. Другие от него если и отстают, то ненамного. Называется эта компания «Черные призраки».
Но шататься по этому кладбищу вдвоем – просто безумие. Кроме безобидных «призраков», там кучкуются бомжи, откровенно преступные личности. Кроме того, в относительно целом склепе обитает самое отвратительное существо Питера – вампирша-шизофреничка по имени Гемма. То есть, конечно, она не сказочный, не «живущий-в-смерти», вампир, ее страсть к сосанию чужой крови, а по некоторым намекам, и к людоедству обусловлена ее болезнью. Но она мерзкая…
И живет она не одна, а с соседом – законным владельцем склепа. По-моему, это единственный человек, которого она искренне любит. А что? – молчит, улыбается и не противоречит. Крови с него только не возьмешь. При жизни, по утверждению Геммы, он был куда хуже.
Словом, хорошей девочке Сеньке там уж точно делать нечего.
Володька человек надежный. Если обещал, то действительно посмотрит, проверит и позвонит. Но мало ли… Черная Роза же не идиот, чтобы торчать с девочкой на заброшенном кладбище. Может быть, у него там гнездо?
Поэтому я все-таки вызвонила заболевшего студента с Новочеркасской, чтобы получить все тот же ответ: не видел, не знаю, и вообще я болею уже вторую неделю. Да, Черного Розы у него не было.
Я вернулась в отделение, не переставая думать. То ли отправиться на Новочеркасскую самой, то ли оперативника послать? – самой-то надежнее… но когда? У меня это дело не единственное.
– Тоня, глянь, – жалобно протянул Кондачков.
Серега – спец по половым преступлениям. Но сегодня ему «навесили» труп. Впрочем, погибшая при жизни, вероятно, подвергалась и изнасилованию. Я всмотрелась в фотографию, сглотнула.
Ко всем стадиям разложения я привыкла. Этим меня не испугаешь. Просто несчастную убивали не просто зверски, а страшно. Либо подростки (свора подростков-мальчиков – самая страшная мразь на Земле), либо маньяк…
Лицо частично уцелело. Я поспешно отвернулась от снимка и принялась рыться в картотеке. Месяц назад у нас пропала девушка 18 лет. Девушка с веснушками и двумя родинками над верхней губой. Родинки сохранились, хотя от самой губы почти ничего не осталось. Да, похоже, она…
– Грунева Мария Петровна, – прочла я. – Звони семье, пусть опознают…
Это уже третий труп садистски убитой девушки, который мы нашли за последний месяц. Правда, два первых – более давние, один уже почти скелетированный, но рядом с ним обнаружено колечко, по которому в конце концов жертву и опознали, а вот второй – частично мумифицированный. Жуткое зрелище. Их всех перед смертью душили, а потом перерезали горло.
Почему-то я снова подумала о Гемме. Она, в принципе, могла. Хотя… нападает она только на мужчин. К женщинам у нее совсем другой интерес. Санди Снегирева рассказывала, что именно Гемма была ее первой женщиной. Представить себе это сейчас, зная Гемму как оборванную, жуткую, вечно скалящуюся шизофреничку, я не могу. Особенно зная – по контрасту – великолепную профессора Тери…
– Слушай, я одного не могу понять, – жалобно произнес Сергей, подшивая в дело какие-то бумаги. – Они же все из разных районов. Первая – из Василеостровского, ну, вторую мы не опознали… Почему их всех находят в нашем?
Я задумалась.
– А где именно ее нашли?
– Прикопанной во дворике. Там дома на реставрации. Долго стояли без движения, а теперь за них взялись, рыли траншею, вот и ее обнаружили.
– Понятно, – первых жертв нашли одну тоже захороненной в парке, вторую в подвале. – А что там рядом? Может, бар какой или еще что-то?
– Да что там может быть… бар есть, «Феофания» называется. Торговый центр. Метро станция.
– Ах, да, – действительно, станция метро. Бедную Груневу в последний раз видели именно входящей в метро. Итак, она села на одной станции, вышла на другой… чтобы уже никогда не вернуться домой.
Метро. Метро-2033, Метро-2034, и просто Метро…
Как-то это все должно быть связано.
Я цыкнула сама на себя. Если что с чем относительно метро и связано, так это мои потеряшки – Дениска и Сенька. Только на метро без особых проблем можно добраться от зоопарка до Малой Охты. Но это как сказать – с тремя пересадками. Что же заставило их делать эти пересадки, совершенно им не нужные? Я чувствовала, что ответ на этот вопрос даст мне разгадку дела…
Все-таки я отправила Васильева на «Новочеркасскую» – искать Дениса, а сама занялась другим заявлением, благо уже пришли и заявители – у них пропал брат-инвалид 30 лет с ДЦП. С его делом было как-то проще. Я очень быстро выяснила, к кому можно обратиться за информацией, набросала примерный план действий, созвонилась с родственниками парня, к которым он мог направиться. И тут в дверь постучали.
– Туманова здесь работает? – спросил мужской голос. Вроде знакомый. Я напряглась.
В кабинет ввалились незнакомая девица, доцент Андрияшев и Тоненька.
То, в каком состоянии была моя дочь, сразу вытряхнуло из моей головы все посторонние мысли. Малышку буквально шатало, личико ее побелело и заострилось, восковые тоненькие пальчики скрючились. Доцент втащил ее, девица торопливо подсунула стул.
– Что случилось? – я бросилась к Тоненьке. – Что с ней?
– По-моему, сосудистый криз, – смущенно сказал доцент. Его нежные матовые щечки залились румянцем, он потупил синие глазки, но все же прошептал смиренно: – Я не знал, где вы живете, вот и…
– Ей в метро стало плохо, – встряла и девица.
Девица как девица, очень приятной внешности, в модных облегающих брючках, жилетке и тонком свитерке в полосочку. Добрая самаритянка или ?...
– Она меня спасла, – пояснила девушка, встретила мой недоуменный взгляд и принялась рассказывать: – Я стояла, ждала поезда. И вдруг какой-то мужик ко мне как пристал! Прямо вцепился. За руку схватил и тащит. Девушка, да девушка, да познакомиться… А мне и неудобно, закричать – так он вроде ничего не делает, а отцепиться от него не могу. Я испугалась, что он меня на рельсы столкнет! И вдруг она, – девушка кивком подбородка указала на Тоненьку, которая уже устроилась у меня на руках, – как подойдет к нему и давай уговаривать! И некрасиво так, и невежливо, и надо вести себя прилично… (Я чуть не улыбнулась, несмотря на мрачность ситуации: моя мама все время внушает внучке, что прилично, а что – нет!) Он сначала ее не слушал, потом она его за руку взяла, сжала и уговаривает… В общем, ушел он. Удрал. А ей стало плохо. Вот я ее и вывела на воздух, а тут он…
– А я смотрю – вроде она, – очаровательно пришепетывая, добавил доцент Андрияшев.
С доцентом мы до того сталкивались всего один раз. Пропал молодой ученый, и его родители заподозрили, что научный руководитель парня ставил – вернее, ставила, так как это была Санди, – на нем какие-то опыты с перемещением во времени и пространстве. Поэтому я опрашивала всех, кто знал Санди, чтобы установить, проводит ли она такие опыты и может ли в принципе пожертвовать жизнью коллеги. Хотя доцент Андрияшев – историк, но о Санди он рассказал мне больше других, и сплошь дурное. Бог весть, за что он ее так ненавидит… Впрочем, я, кажется, догадываюсь.
Фиктивные браки совершаются не на небесах, но иногда не расторгаются годами. Санди, похоже, просто забыла о своем «муже» – своем студенте Горянове, на 20 лет моложе нее. Одно время он делал для нее черновые расчеты, с ее помощью защитился. Но грянули лихие 90-е, и господин Горянов с головой ушел в бизнес. В последнее время они почти не видятся, а доцент Андрияшев постоянно проживает у Горянова в квартире. Что-то это да значит. Но сегодня доцент очень помог моей дочери, привезя ее ко мне на своей машине: если бы девочку оставили на улице, кто знает, чем бы это кончилось! Удивительно, что он ее запомнил.
Мои коллеги столпились вокруг нас, и бдительный Олег не забыл записать координаты девушки и доцента.
– На всякий случай, – прокомментировал он. – Мало ли…
Наконец, Тоненька пришла в себя.
– Что случилось, доченька?
– Мама, там был один мужчина… ну, такой, неприличный. Он приставал к девушке. Хулиган.
– И что же? – подбодрила я дочь, так как она замолчала, точно собираясь с мыслями.
– Нагваль меня учила, как утихомиривать мальчиков. Ну, когда они балуются, – проговорило дитё, обводя глазами помещение. – Ну, надо с ними все время говорить, голос как проводник. Если не действует, надо за руку взять вот так, – и она схватила оказавшуюся ближе всего руку Валентина, так что он вскрикнул. Действительно, Тоня взяла его руку особым, очень странным образом, как-то необычно сложив пальцы, и нажала. Вероятно, она причинила ему боль. – Ну, я так и сделала. Но он такой… такой…
Тоня обессиленно примолкла. Я отошла и быстренько налила ей кофе. Действует обычно безотказно.
– Мальчики не такие, – растерянно сообщила мне в спину дочка. – Они, ну, живые. А у этого как будто большая-большая яма, и в ней зло. Очень много зла. Он высасывал из меня жизнь.
Я пристально всмотрелась в ее личико. Мне на секунду показалось, что я вижу маленький, обтянутый пергаментом череп. Неужели она права? Так, что там Санди говорила…
Шоколад!
Я как раз купила шоколадку, и Тоненька тут же принялась ее грызть. Вскоре к ее щечкам вернулся бледный румянец. Я вздохнула с облегчением, кинула взглядом на телефон – 5 пропущенных звонков. От кого? Мама…
– Ма, что случилось?
Мама была в истерике.
– Прихожу за Тонечкой, – рыдая, выговорила она, – а ее… нет!
– Ма, все в порядке, она у меня. Дома расскажу. Не волнуйся, тебе же нельзя, у тебя сердце больное.
Кое-как успокоив маму, я вернулась к дочери. Ей становилось все лучше, но отпустить ее одну домой, конечно, не представлялось возможным. Ломая голову над тем, как ее транспортировать до дома, я не забыла задать ей вполне закономерный вопрос:
– Тоненька, а как ты оказалась в метро?
– Я Дашу провожала, – пояснила дочь.
– А почему Даша поехала домой одна? Стоп, она же на продленке. И почему ты пошла с ней, никого не предупредив? Я тебя чему учила?
Дочь развела ручонки театральным жестом. Как ни учит ее Санди Снегирева ответственности за свои поступки, но больших успехов еще не добилась.
– Телефон Даши у тебя есть? – безнадежно спросила я. А то будет у меня еще одна маленькая потеряшка… Но телефон, к счастью, у Тоненьки нашелся. Ей Женька, моя лучшая подруга, подарила на 1 сентября в числе прочей дребедени чудесный блокнотик с выложенной блестками парой пуантов, и Тоненька записывает туда все, что видит. Поэтому я оперативно позвонила Даше домой, узнала, что она благополучно доехала и получила изрядный нагоняй от старенькой прабабушки за самоуправство, и с облегчением положила трубку. Тоненьке достался мой бутерброд и приказание сидеть тихо, и я вернулась к делам. Но в это время явилась профессор Снегирева собственной персоной, а чуть позже – блистательная Тери. В кабинете нашем мгновенно стало тесно.
Санди пришла к Валентину, который никак не хотел закрывать ее дело. Ну не было у него внутреннего убеждения, что профессор-без-промаха действовала в состоянии необходимой обороны. Добро бы она там начала молотить кулачками в дверь, орать на весь подъезд, потом попыталась оттолкнуть убийцу – вот это да, это оборона в чистом виде. А хладнокровное и расчетливое умерщвление в представлении моего доброго коллеги в рамки необходимой обороны не вписывалось. Оно даже не вписывалось в рамки убийства в состоянии сильного душевного волнения, так как волнение и Санди – понятия из разных словарей. Олег уже не раз прошелся по поводу Валентинового упрямства, но не переубедил. К тому же они с Тери сразу взялись за руки и вперили друг в друга нежные взоры, чего не только Валя, но и Сергей перенести не может: он неравнодушен к ослепительной психологине…
А между тем пришла она именно к нему.
Тери – человек исключительный. Ей уже за шестьдесят, но выглядит она лучше, чем иная молодуха. Вот и сейчас на ней красовались изящные облегающие серые брюки, стильный темно-фиолетовый джемпер и поверх него – модный черный короткий плащ; все это самым выгодным образом подчеркивало прекрасную стройную фигуру, а чуть старомодная прическа – «ракушка» на затылке – словно бы невзначай открывала точеную, без всяких морщин, шею, гладкий высокий лоб с гордым профилем старинной камеи, маленькие ушки. С такой красотой можно вообще не иметь никаких мозгов, но мозги у Тери есть, и очень мощные. Она возглавляет Центр психологической помощи жертвам насилия, организованный на Нобелевскую, которую получила Санди. Заодно ведет исследования в области развития третьей сигнальной системы, или попросту телепатии...
Остатки Нобелевской Санди потратила на несколько восхождений – повторное на пик Коммунизма, на Эверест, на К-2 и куда-то еще, а то, что не пролазила по горам, заплатила за срочную операцию на позвоночнике для Черного Розы. И остается бессменным «подопытным кроликом» для своей любимой.
Тери с видимой неохотой отпустила руку Санди и обернулась к Сереге.
– Вот показания Дутиковой, – сообщила она. Судя по ее лицу, что-то в этих показаниях было не так. – Но советую вам лично допросить ее как можно быстрее. Она… полный психологический коллапс. Я не могу ее остановить, она скатывается в полное безумие.
– Что так? – забеспокоился Сергей. Он привык видеть в Тери нечто всемогущее.
– Дело в том, что в детстве, как оказалось, она подвергалась сексуальному насилию. Потом вытеснила его в подсознание, как часто бывает в таких случаях. Но и это еще не все: ее бабка не умерла, а была убита собственным зятем, ее отцом. Но кто мог знать этот анамнез? Мы пытались раскрутить ее после нервного шока, это тривиально и легко устраняется… а она вспомнила все.
– Мразь, – пробормотал Сергей, – с-с… скотина! (Он явно хотел сказать словечко покрепче, но, как обычно, запнулся и поспешил подобрать ему достойный эквивалент). Стрелял бы таких…
– Боюсь, что, если мы сумеем остановить развитие реактивного психоза, она именно это и сделает.
– А вы ее не… того?
– Что – того? Ее, с позволения сказать, отец – насильник и убийца. Я знаю, что по этому поводу говорит закон, но этическая сторона тоже чего-то да стоит?
– Пусть в милицию идет…
– Ладно, – решила Тери, – чего теперь об этом… Прочтете сейчас?
– По дороге. Я еду с вами. Ее сразу допросить можно будет?
Три дня назад молодая девушка подверглась жестокому надругательству со стороны как минимум троих негодяев. Убить они ее убили, но глумились садистски, мне противно было читать материалы дела (я их все же пробежала глазами – сперва личность потерпевшей установить не удалось, она находилась в шоковом состоянии, поэтому я с понедельника первым делом проверила, не моя ли потеряшка). К счастью, какие-то доброхоты, увидев растерзанную, окровавленную жертву, вызвали ей «скорую», решив, что она пострадала в ДТП.
– Непонятно, – заметил Олег, отложив трубку (он пытался вызвать свидетеля по телефону, чтобы не тратить бланк повестки с маркой – бланки у него уже заканчивались), – как так получилось, что свидетелей нет. Ладно бы ночью, а то средь бела дня…
– Это в Александровском парке было, там такие глухие уголки есть, что не очень-то видно, – растолковал ему Сергей, спешно одеваясь. – А орать она, наверное, не орала, боялась…
Тери обернулась и уставилась на Тоненьку, увлеченно дожевывавшую бутерброд. На нее уже с минуту смотрела Санди, и смотрела очень мрачно. Наконец, обе профессорши перевели взгляды друг на друга и согласно кивнули.
– Я так понимаю, что наша индижка попробовала свои силы на ком-то покрепче хулигана из 3-В, – сказала Санди. – Ну?
Она сказала это как раз в тот момент, когда Валентин разглагольствовал что-то насчет ее умения стрелять точно по центру лба. Мой коллега обиженно поперхнулся.
– Ты его запомнила? – спросила Тери. – Как ощущения?
– Да говорю же (Тоненька забыла, что рассказывала-то она мне, а не Тери и Санди), такой дядька! У него как будто яма внутри. Яма со злом. И оно засасывает. Оно высасывало из меня жизнь.
– Ого, – протянула Санди и угрюмо нахохлилась, а Тери озабоченно покачала головой.
– Тоня, давайте, она поедет со мной. Мы ее потом закинем домой.
Я отпустила дочь с Тери без малейшего опасения – кому и доверять, как не ей…
Но работать уже не могла. Ну, кто в состоянии сосредоточиться на работе, когда с ребенком такое творится? Тоненька очень странное дитя. Не далее как месяц назад, перед самой школой, с нами произошел нелепый случай. Мы с ней шли по улице. В нашем районе обитает некая провидица Мария – опытный высокопрофессиональный психотерапевт, но прикрывается всяким мистическим антуражем, простодушные обыватели охотно покупаются на ее хрустальные шары, гадальные карты, фиолетовую подсветку и прочий зомбизм-момбизм, благо что она, похоже, и сама верит в то, что вещает. Энергетика, нижние чакры, уровни-подуровни… Так вот, мы с Тоненькой как раз проходили мимо ее дома, и тут к парадному подрулил человек с инвалидной коляской, в которой сидела девочка немного старше Тоненьки. В руках и у нее, и у дочки было по кукле, причем почти одинаковой, только Тоненьке я куклу купила за полчаса до этого случая, а у девчушки в коляске куколка выглядела потрепанной. И внезапно Тоненька ни с того ни с сего вырвала ручку у меня из руки, кинулась к этой девочке, забрала у нее куклу – я и опомниться не успела, как кукла летела в мусорный бак, где кто-то поджег мусор! Девчушка-инвалид немедленно закатила жуткую истерику. А Тоненька сквозь зубы процедила «На, на и успокойся» и сунула ей свою куклу. Отец девочки засуетился, пытаясь успокоить дочь, я тоже начала ее утешать и ругать Тоню… в общем, светопреставление. И тут выходит эта провидица Мария. Она оценила обстановку, несколько минут с замогильным видом принюхивалась и помавала руками то над девочкой, то над мусоркой, а потом выдала:
– Давно у вас та кукла? Откуда?
– Моя мама подарила ее Анечке на день рожденья, это 14 апреля, – растерянно произнес мужчина.
– А ко мне зачем пришли?
– Да она… знаете, она у нас такая и родилась, а с весны все чахнет и чахнет…
– Значит, так и есть. Кукла эта – предмет силы. Ваша мать, когда ее покупала, вольно или невольно пожелала Ане смерти. И кукла в соответствии с программой, которую в нее заложили, вытягивает из девочки жизнь. Вот эта кукла, – она указала на Тоненькину, – чистая, ее можно давать девочке.
– А теперь… как ее успокоить…
– Сама успокоится. Она освободилась от долгого влияния куклы, понимаете? Это как ломка.
Как ни странно, я – человек рациональный и в эту ерунду не верящий – поверила Марии сразу.
И если Тоненька говорит, что в том человеке был целый омут зла, – значит, так оно и есть…
Я нервно ходила по кабинету, как явился Васильев.
– Во! – он протянул мне измятую бумажку. Я пожала плечами: – Что это?
– Ну как это – что? Рапорт, это… Про Иртеньева этого.
С трудом я все же заставила себя настроиться на оперативно-розыскные мероприятия…
Из рапорта явствовало (впрочем, довольный успехом оперативник содержание рапорта тут же и озвучил, и еще кое-что добавил), что Иртеньев или очень похожий на него юноша в понедельник, 30 сентября, а также сегодня, 3 октября 201… года, являлся в магазин «Мандаринчик» по адресу Новочеркасский проспект, дом №…, дважды делал покупки пищевых продуктов (хлеб, вареная дешевая колбаса и кефир «Рыжий Ап», жирность 1%), которые складывал в пакет и уносил с собой. Причем оба раза он являлся прямо к открытию («Мандаринчик» работает с семи утра) в курточке с надвинутым капюшоном, который все-таки отбрасывал с лица, входя. Если в первый раз это было оправданно – на улице шел дождь, то сегодня погода подарила Питеру одну из своих редких в это время года улыбок. И еще: в первый раз он расплачивался обычными деньгами (купюрами), а сегодня – мелочью. Целой пригоршней мелочи. Продавщица была очень довольна, так как с утра мелочи на сдачу обычно не хватает, но все же это показалось ей необычным, о чем она добросовестно и доложила Васильеву.
Я испустила долгий вздох облегчения. Значит, он все-таки жив…
Если бы я не позволила себе распуститься при виде полубесчувственной Тоненьки, я бы, возможно, успела переделать все дела к концу рабочего дня. А так мне пришлось сидеть лишний час, и, когда я все-таки освободилась, уже стемнело.
Ах, черт… я же обещала Тоненьке договориться с продленкой. Ладно, попробую завтра пробиться к директору. Ольга Ярославна – тетенька мировецкая, должна понять. Главное, продумать, что именно ей придется понимать. Может быть, сказать правду? Что Тоненька хочет помочь однокласснице?
Я вышла из метро и зашагала домой. Сегодня почему-то мне было особенно неуютно. Метро. Девушки, которых находили убитыми, попадали в его разверстую пасть, чтобы никогда не выйти на поверхность живыми. Мои юные друзья, Сеня и Денис, вошли в метро, чтобы влипнуть в серьезные неприятности. Ах, если бы они сообщили мне! Ну, неужели у них нет мобильников? Или они их потеряли? Оба? Или, может быть, положили обе мобилки в один пакет, скажем… а пакет потеряли… странно. Маловероятно.
Какое-то движение заставило меня почти рефлекторно вынуть табельный пистолет и снять его с предохранителя. Вот уже несколько дней я так делаю, выходя из метро. Вот уже несколько дней я нервно озираюсь, боясь, что придется стрелять. Кто и какого черта следит за мной?
Темная тень вынырнула из угла. Теперь я видела, что это очень крупный мужчина. Рассмотреть его было уже невозможно – он правильно выбрал место для нападения, именно здесь, в безлюдном тихом переулке с потухшим фонарем. Он выходит на сравнительно оживленную улицу, но она все равно вдалеке от туристических маршрутов, и вечером людской поток спадает. И до нее метров триста…
Ах, черт!
Он оказался слишком быстрым. Вылетел, толкнул меня, я упала и выронила пистолет. Перекатилась, взвилась, но из-за темноты я не видела, куда он упал, а доставать в такой ситуации фонарик – редкое идиотство. И вот тут я поняла, насколько я влипла на самом деле.
С другой стороны объявился второй.
Они были слишком большими и массивными, чтобы я могла уповать на свои познания в дзюдо. Я остановилась, набрала побольше воздуха в грудь. Может, заорать?
Откуда-то из глубин сознания выплыл голос Санди. «В минуту большой опасности надо войти в состояние глубинного покоя. Найди заранее нечто, что может служить ориентиром, – нечто, не имеющее отношения ни к ситуации, ни лично к тебе, но настолько прекрасное, чтобы в нем черпать силы, и позволь этому образу вести тебя». Тогда эти рекомендации показались мне мистической абракадаброй.
Сейчас же… Да, я тогда все-таки нашла образ, который мне очень нравится. Это кадры из передач канала National Geografic – знаменитая туманность Столпы Творения. Великолепные столбы на фоне сияния с яркими точками звезд, один из них похож на силуэт балерины. И сейчас перед глазами моими встала космическая красота, и я погрузилась в нее. Я ощущала колкие отблески звезд, ощущала холод пустого пространства, мои ресницы щекотала темная материя. Все будто замедлилось в вязкой тишине переулка. Сквозь призрачные Столпы Творения я видела, как одна из темных, тусклых фигур метнулась ко мне, сжала предплечье, я без натуги подхватила его руку, резко развернулась – в руке блеснул нож, и в падении приземлила эту руку себе на выставленное колено. Медленно-медленно до меня донесся хруст ломающегося сустава, а я обернулась – вторая фигура летела ко мне, я поймала запястье, покорно опустилась на одно колено, чтобы рывком распрямиться, и огромное тело грохнулось с моих плечей, чтобы я догнала обидчика локтем в основание черепа. Послышался стон.
Столпы Творения мало-помалу гасли перед глазами…
Я глубоко вздохнула и приказала себе успокоиться. Да, меня вместе с Тоненькой обучили странным и эффективным психологическим практикам. Да, я успешно применила одну из них сейчас. И слава Богу, иначе мне перерезали бы глотку. Но зачем?
Человек, которому я сломала руку, корчился и стонал, пытаясь дотянуться до ножа.
– Я не сделаю вам больше ничего плохого, – угрюмо пообещала я. – Объясните, пожалуйста, кто вы и что вам от меня нужно? Почему с ножами кидаетесь?
– Ты… сцуко…
– Стоп. Я же могу и обидеться. Будете ругаться – еще что-нибудь сломаю. Ну?
Я тем временем, стараясь не выпускать двух негодяев из поля зрения, нашарила фонарик и включила его. Луч света случайно попал в глаза колчерукому, тот зажмурился и заскулил. Я все-таки увидела свое оружие и вдохнула с облегчением – есть, не придется объяснительные писать. Переступив через бесчувственного, я подняла пистолет. Колчерукий с ужасом закрылся здоровой рукой.
– Пока я не стреляю. Объясните что-нибудь? Или вас сразу в милицию?
– Это ты ведешь дело той девки, которой в харю ссали? – с пристаныванием выдохнул бандит.
– Фу, как грубо, – с отвращением ответила я. – Не я. Я разыскиваю без вести пропавших. А что?
– А кто?
– Дорогой, вопросы я здесь задаю. Ты свой шанс что-то спросить уже потерял. Почему тебя интересует это дело, а? Отвечай, а то яйца отстрелю, падла!
Ей-ей, хамство иногда отлично действует. Есть же люди, которые нормального языка не понимают.
– Скажи этому, который ведет… пусть не сильно напрягается. А то ему в рожу ссать будут и говном накормят. Поняла? Большие люди не любят, чтобы их беспокоили.
– Большие люди пробавляются такими штучками? Издеваются над окружающими? Ну?
Я очень выразительно передернула затвор, и он простонал:
– Не они… сынки ихние…
– Их, а не ихние, – назидательно сказала я. – Ты дружка-то своего в чувство приведи, а то сдохнет. Пока, уроды. Еще раз увижу – пристрелю без разговоров.
Дутикова. Конечно. Ей не повезло в жизни капитально. Сначала ее насиловал и истязал родной отец, убийца и подонок. Это, как ни крути, навсегда ставит на человеке печать. Эту печать заметили другие подонки – сынки «больших» людей, и использовали, чтобы довести несчастную девушку до полного безумия. Надо сказать Сереге, конечно…
Мне очень захотелось встретить сынков этих больших людей, чтобы лично пустить им пулю в лоб.
В подъезде я машинально вскинула глаза вверх, на голубой ящик. Там и правда что-то пушисто шевелилось. Но когда я вытянула руку, пытаясь нащупать это что-то, к моим пальцам прикоснулся какой-то пушок, послышалось легкое царапанье, точно от маленьких коготков, и все стихло.
Я невольно улыбнулась. Кто же там живет?

[Санди Зырянова]

Тоненька уже была в отличном настроении, щечки горели, глаза блестели. Они с Тохой увлеченно играли на полу.
– Ого! – поразилась я. – Это что?
– Это, мать, старая добрая гэдээровская железная дорога! – радостно завопил мой муж. – Смотри, какая! А состояние-то! Как новенькая!
Я сбросила плащ. Тоха присмотрелся.
– Мать, ты чего? – он заботливо помог мне раздеться. – Упала, что ли?
– Нет. На меня напали. Ах ты… плащ разрезали. Вот скоты.
– А… ты?
– Я в норме. Я их обоих здорово покалечила.
Я не стала вдаваться в подробности – и так охов и ахов, особенно маминых, хватило на весь оставшийся вечер. Пусть думают, что меня преследовали обычные грабители.
С утра я зашла к Ольге Ярославне и попросила оставить Тоненьку на продленку. Мест уже, конечно, не было, но для меня сделали исключение. Еще бы! Перед родной милицией рядовые граждане продолжают трепетать. Иногда это очень на руку.
Хотя душа у меня не на месте. Я, конечно, положила Тоненьке кучу еды с собой, столовское она почти не ест, дала игрушки, пару книжек. Как-то она справится?
Я проводила глазами дочку, побежавшую в класс.
Тоненька – это не я. Даже в юности я не была такой грациозной, такой точеной, изысканной. Она двигается, точно стрекоза, случайно принявшая человеческий облик. Да еще форма. У них в гимназии форма – белый верх, темный низ. Я хотела поискать ее на школьном базаре, но столкнулась там с Санди Снегиревой, и она мне отсоветовала. Тогда у нее в руках были явно школьные подарки – ранцы, пеналы, тетрадки с яркими рисунками на обложках. Позже я увидела эти ранцы на двух детишках. Очень похожие, видимо, брат и сестра, оба одетые в старые, с чужого плеча одежки и дешевенькие кеды, они шествовали с этими нарядными и качественными немецкими ранцами, и на их осунувшихся тощих личиках сияли гордые улыбки. Санди рассказала, что эти ребята – сироты, отец их давно бросил, мама умерла, остались они с бабушкой-инвалидом. Они даже не знали, кто регулярно подбрасывает им подарки и съестное: Санди просто приносила и вешала на ручку двери. А для Тоненьки она припасла нечто особенное: костюмчик. Брюки-клеш от самого бедра и длинный расклешенный жилет с застежкой сзади, темно-серые с аппликацией в виде цветов из черного бархата. Купленный с запасом, чтобы хватило на два, а то и три года, он, тем не менее, сел как влитой поверх белой водолазки, чудесно оттеняя молочно-белую кожу, серые глазищи и русые Тоненькины косички. Мне осталось лишь молча позавидовать идеальному вкусу великого физика…
Конечно, я опоздала на работу.
А меня уже дожидались. Пропала девушка.
Заявление подал ее парень, очень недовольный. Еще бы! Чердынцев, идиот проклятый, не хотел его пускать. Вот, вы не родственник, только родственники…
– Ничего, – решительно сказала я. – Если больше некому, приму от вас. Мало ли. Что случилось?
– Вот, – молодой мужчина, довольно приятного вида и поведения, видимо, с образованием, опрятно одетый, выложил фотографии. Симпатичная девица с кудрявыми волосами, в полный рост, в купальнике, художественная с улыбочкой и любительская в джинсах и свитерке.
Что-то мне сразу очень не понравилось в этой девице. Не в ней самой. Просто какой-то знакомый типаж, что-то очень нехорошее, с ним связанное. Плотненькая, волосы кудрявые – вьющиеся или завитые, ямочки на щечках.
– Во что она была одета?
– Я точно не знаю, – мужчина замялся. – Мы с ней в последний раз виделись позавчера. Я ее довел до метро, хотел провести до самого дома, а она сказала, не надо. Обещала отзвониться. И не позвонила. Звоню-звоню – ее нет. Поехал к ней – нет ее, и соседка с того дня не видела. В университете ее тоже не было. Мне все говорили, что в милиции только после трех дней берут заявления, а то я бы еще вчера…
– Так. Давайте запишем ваши анкетные данные, товарищ заявитель… а вы вспомните, пожалуйста, во что она была одета на свидании с вами.
Заявителя звали Николай Сергеевич Демин, 27 лет, он был любимым мужчиной Ярчуковой Елены Андреевны, бесследно исчезнувшей два дня назад, 21 года, студентки филфака. Была одета, как и положено девушке на свидании, в мини-юбку черную с оборочкой, колготки черные со швом сзади, джемпер красный с декольте спереди, золотой крестик и яркий вечерний макияж, сверху – черный плащик и черные же шпильки к нему. Черные чулки со швом…
Теперь я уже не сомневалась.
Несчастная Маша Грунева тоже была одета в короткую юбку и черные колготки со швом сзади. У нее тоже вились волосы, и на щеках появлялись ямочки.
Бедный Демин.
– Еще раз. Где вы были с Леной в тот вечер? Когда расстались? Кто ее соседка, откуда?
– В ночном клубе «Парадиз». Это на Васильевском острове. Мы там были где-то до девяти вечера. Этот клуб, он работает с полудня до десяти просто как ресторан, а потом – как ночной клуб. Вот я и повел ее в ресторан… А потом… ну да, где-то до девяти. Соседка ее, точно не знаю, зовут Инна. Лена, она не это самое, она не питерская. У нее родители где-то в Вышнем Волочке живут. А тут они с Инной снимали квартиру.
– Где именно?
– Ну, тут же, на Сенной площади. Возле вашего отделения… Вот адрес.
Я посмотрела адрес – действительно, рядом. Потом посмотрела схему метрополитена.
Девушка должна была сделать пересадку на станции «Невский проспект» – «Гостиный двор», чтобы попасть на квартиру.
Сомнительно, чтобы ее кто-то запомнил на этой станции. Но мало ли. Надо идти и опрашивать. А заодно и у нас на «Сенной площади» опрос произвести, может быть, ее запомнил кто-то здесь. Или ее тут и не было… Вся беда – что непонятно: то ли ее просто не запомнил никто, то ли Лена Ярчукова не доехала до этой станции, потому что ее уже похитили и убили на «Невском проспекте»?
Идти опрашивать Инну, конечно, почти бесполезно, но надо. Мало ли. Нельзя сбрасывать со счетов множество разнообразных возможностей: что Лена куда-то неожиданно помчалась – к родителям, например; что она сбежала от поклонника, недаром же она не позволила себя проводить; что… в конце концов, однажды мне пришлось иметь дело со случаем внезапного помешательства. Человек резко средь бела дня потерял память. Или вот она шла, и тут ей звонок – Лена, бегом в Вышний Волочек, у тебя умерла бабушка. Словом, может быть все, что угодно.
– Мобильник не отвечает, – пожаловался Демин.
– А вы уверены, что у нее был мобильный телефон? Может быть, она его не взяла?
– Почему, взяла. Пока мы были в клубе, ей несколько раз звонили подружки и один раз мама. С мамой она говорила минут десять, а с подружками – по паре минут, мы хотели поговорить с ней, ну… сами понимаете… просто поговорить. Мы любим друг друга.
– А размолвок у вас не было?
– Да нет. Мы недавно встречаемся, всего три месяца. Я ей в тот вечер предложил перебираться ко мне, она сказала, что подумает. Ей дела уладить было надо, она же заплатила за эту квартиру вперед.
– У нее дома все в порядке? Она не сказала, о чем говорила с мамой?
– Сказала, конечно. Теленок у них родился. Все у них хорошо было… Очень она любит телят и вообще всякое зверье, – Демин чуть смущенно улыбнулся, глаза его блеснули тепло. Я видела, что эта девушка нравится ему по-настоящему, и у меня не поворачивались мозги подозревать то, что подсознание уже поняло. Очень жалко было и Демина, и Лену, и ее маму с теленком.
Я вышла вместе с Деминым и направилась в метро. Сейчас, в разгар дня, там толпились люди, многие просто пережидали дождь – с утра лило как из ведра, другие рассеянно озирались, видимо, впервые попав в подземку. Я подошла к дежурной и достала снимок Лены.
– Скажите, пожалуйста, кто дежурил два дня назад вечером?
– Я. Мы с Егоровной по очереди.
– Очень хорошо. А скажите, пожалуйста, сколько времени нужно примерно, чтобы доехать от Василеостровской сюда?
– Минут пятнадцать, наверное, – удивилась пожилая женщина. – А вы…
– Капитан Туманова, уголовный розыск. – Я и забыла, что не в форме, поспешно достала удостоверение, но дежурная лишь мельком взглянула и кивнула, удовлетворенная. – Я разыскиваю пропавшую без вести молодую женщину. Постарайтесь вспомнить, не заметили ли вы чего-либо необычного примерно в 21.15 два дня назад?
– Да нет… все спокойно было, вроде ничего особенного. Людей было уже немного, в основном туристы.
– Они ехали сюда или отсюда?
– Отсюда уже. Они на Сенную едут, чтобы достопримечательности, значит, осмотреть… Гауптвахту, Достоевские места. И за покупками. Ну да сейчас не то, что раньше, раньше и Башню Мира тут смотрели, и чего только не смотрели… А после девяти-то темно, что им тут смотреть, после девяти-то. Да и дождило.
Что дождило, это я и сама помнила.
– Вы случайно не запомнили пассажиров? Вот, например, эту девушку?
– Эту? – дежурная пристально всмотрелась в фото. Я на всякий случай показала ей все остальные снимки, предоставленные Деминым. Добавила: – она была в мини-юбочке, шпильки, колготки со швом сзади… красный джемпер. Нарядная, в общем. Но пухленькая.
По-моему, мини-юбка с лишним весом здорово диссонирует и должна бы привлечь женское внимание. Держуная тоже так думала, потому что закивала головой:
– Ну, если пухленькая да в мини, уж я бы заметила. Я все смеюсь, как девчонки не понимают, что им идет, что не идет. Но тогда мне и смотреть не на что было, одни мужики в джинсах, и те туристы. Отсюда ехали. А девочка эта куда ехала?
– Она должна была прибыть на эту станцию и пойти домой.
– Не-а, не видела я такой.
Черт, подумала я. Был бы мужик, уж точно бы припомнил: пускал бы слюни на булочку в мини!
Хотя… да, похоже, что до этой станции Лена попросту не доехала.
Я бросила жетончик, отметив с прискорбием, что они у меня кончаются – надо бы прикупить, и отправилась вниз. Итак, мы едем… до «Невского проспекта», там переходим со второй ветки на третью и едем до «Василеостровской». О’кей.
На «Невском проспекте», а также на «Гостином дворе», мне ничего не светило – станции очень оживленные, в этом районе – самый центр города – круглосуточно толкутся тысячи людей, и ездили бы тоже круглосуточно, если бы метро ночью работало. Но для проформы я все же попыталась расспросить кого-нибудь. Дежурные никого не помнили, да и немудрено. Но на «Гостином дворе» мне повезло.
– Старший сержант Маслюков, – представился высокий, худощавый парень в форме. – Дежурный милиционер. Что вы ищете?
– Капитан Туманова, уголовный розыск. Ищу вот эту девушку. Она была в мини-юбке, короткий черный плащ, красный джемпер, шпильки, колготки со швом сзади. Могла пройти здесь примерно в 21.10 – 21.15. Вы не замечали похожей женщины?
– Ээээ… – протянул Маслюков, и я уже перестала надеяться, но он припомнил: – Кажется, похожая девушка была. Она такая… толстая. Да?
– Да. И что она делала? Куда пошла?
– Я заметил, что она… ну… – он замялся. Полная девушка в мини, при параде, – чрезмерный сексуальный стимул для молодого милиционера! – Сначала она пошла на «Невский проспект». А потом, мне показалось, она кого-то встретила, или ее кто-то встретил. Мужчина.
Судя по его раздосадованному лицу, он намеревался познакомиться…
И почему он этого не сделал?!
– Вы этого мужчину не запомнили?
– Мужчину нет. Он какой-то такой был… незаметный. Вульгарный такой, развязный.
Ого! Какие слова знают молодые сержанты милиции!
И память услужливо подсунула слова Тоненьки: «Мужчина был, ну, такой – неприличный».
Я решила попытать счастья еще с уборщицей и с торговками, которые стояли на обеих станциях, но больше никто не обратил внимания на пышненькую девушку в мини и ее развязного спутника. Жаль, что у меня только этот ориентир. Ни возраста, ни особых примет…
Пока меня не озарили никакие мысли, я решила попытаться поискать еще Дениску с Сенькой, вернулась на Сенную – оттуда удобно было бы доехать до Новочеркасской. Дорогой я все думала.
Мне с Сенной на Новочеркасскую ехать удобно. Без пересадки, сел – и вперед. А вот от зоопарка им надо ехать с двумя пересадками. Почему? Почему они помчались туда, где их никто не ждал, где у них не было никаких особых интересов? Черная Роза решил смотаться на Малоохтинское кладбище, как истый гот? Но зачем он потащил с собой плачущую Сеньку? Что означали слова «мы влипли в неприятности»?
Конечно, я зашла в «Мандаринчик», я зашла во все близлежащие магазины. Дениса помнили только в «Мандаринчике», должно быть, он больше никуда не заходил. Сеньку вообще никто не вспомнил. Ну да вид у нее не слишком броский. Это в зоопарке их нельзя было не заметить – веселые, живые ребята, которые раздавали воздушные шарики малышне. Я смело направилась в парк.
Собственно, это не парк, а небольшой сквер, засыпанный ворохами листьев, не очень-то ухоженный и малолюдный. Сказывалось соседство заброшенного кладбища. Спрашивать здесь было некого. И я зашагала на кладбище.
Идти туда довольно далеко, и, как ни накрывалась я зонтиком, все равно успела промокнуть. Состояние у знаменитой Малоохтинки плачевное, надгробия покосились, все заросло бурьяном и сорными деревьями. Почти сразу у входа меня встретила компания бомжей. Я удержалась – не поморщилась.
– Скажите, пожалуйста, – обратилась я к ним, – вы не видели тут молодого парня и девочку?
– Да тут много кого шатается, – неопределенно отозвался один из бомжей после недолгого молчания, испытующе глядя на меня. Я вытащила кошелек и показала десятирублевку. – Парни ходят, разные.
Тогда я вынула снимки Дениса и Сеньки.
– Этого вот видел как-то рано утром, – второй бомж, вытянув немытую, заросшую щетиной шею, пригляделся к фото. – А может быть, и не его. Их тут много таких. Долговязый такой?
Я кивнула головой.
– А девочку?
Девочку не видел никто.
– А вы не заметили, откуда и куда он шел?
– Шел отсюда, – уверенно сказал второй бомж. – А куда, он нам не докладывался.
– Откуда именно?
– А черт его знает…
Я прошла на кладбище, побродила немного, спотыкаясь о надгробия, даже покричала «Роза! Сеня!», но никто не отзывался. И дернуло же меня припереться сюда в одиночку! Но если Дениска жив до сих пор, значит, до завтра с ним ничего не случится, а уж завтра я приеду сюда с оперативниками и прочешу заклятое место частым гребнем.
Надо было возвращаться на работу. Может, там еще кто-то пропал.
Но стоило мне приехать в отделение, как меня догнал очередной сюрприз.
Зазвонил кабинетный телефон – меня! Кто? Учительница с продленки, Анастасия Михайловна.
– Ваша дочь пошла на тренировку с этой… как же ее… кажется, Нинель она ее называла… просила позвонить, что эта Нинель ее домой и отведет.
– Что? – ошеломленно переспросила я. Какая Нинель, к дьяволу?! Почему? Какие тренировки?!
– Нинель… Санди? Высокая такая, черненькая, стриженая…
– Спасибо, все в порядке. Все нормально, – повторила я, кладя трубку.
Нагваль Санди отвела мою дочь на тренировку. Меня лишь поставили в известность.
Как-то она уж очень серьезно относится к своему наставничеству. И не то чтобы я была против – нет, Санди плохому не научит, – но все-таки я мама…
Первым делом я отправила оперативников на ту самую станцию «Невский проспект» – «Гостиный двор». Пусть попробуют поискать там более основательно. В душе я им сочувствовала… но за что-то же надо зацепиться, если не за что? А сама я тем временем созвонилась с Инной, соседкой пропавшей Лены. Как и следовало ожидать, она ничего не знала о возможных обстоятельствах ее исчезновения. Но зато беседа с ней сняла некоторые вопросы, которые я сразу же поставила перед собой. Да, внезапной болезни бабушки или еще чего-то в этом роде быть не могло: только утром в тот день Лена говорила с бабушкой по телефону, она ежедневно созванивалась с родителями. Да, Коля очень хорошо к ней относится, они не ссорятся, бежать от любовника у нее не было никаких причин. Нет, никаких назойливых поклонников или брошенных бойфрендов на горизонте не наблюдалось. Врагов у Лены тоже нет, во всяком случае, таких, чтобы действительно что-то с ней сделали. Есть, конечно, недоброжелательницы на курсе, но – в рамках…
– Сергей, – положив трубку, я припомнила, – у меня вчера неприятная встреча была.
– С кем? – заинтересовался Сергей. – Тебя что, изнасиловали?
– Спасибо, пока нет. Убить пытались. Спрашивали, кто ведет дело Дутиковой, думали, что я. Просили передать, что сделают с тобой то же, что и с ней, потому что ее обидчики – сынки каких-то больших людей.
– А, ню-ню, – хмыкнул Сергей. – Меня уже сто раз бы изнасиловали, если бы я того хотел.
Это правда. Сынки богатеев почему-то регулярно стремятся поизмываться над девочками победнее, очевидно, считая их беззащитными жертвами, а вот отвечать за свои проделки не хотят. Сергей – человек принципиальный, ему уж не раз угрожали… что он и выразил столь образно.
Выйдя у себя на Петроградской, я первым делом достала пистолет.
Черт, надо было расспросить хорошенько Сергея про дело Дутиковой. Пригодится.
Однако на сегодня у меня приключения закончились. Вместо бандитов я встретила Санди Снегиреву и Тоненьку; в руках Санди красовались две спортивные сумки – одна взрослая, темно-синяя, другая поменьше, с Джейд – куклой Братц.
– Привет, мама! – завопило мое чадо, бросаясь ко мне, а Санди тихо, как всегда, произнесла:
– Привет, Тоня. Я тут подумала и решила. Знаете, управлять другими людьми – это хорошо, но и опасно. Иногда основательный тумак будет куда лучше. Поэтому я предложила Тоненьке ходить на айкидо.
– Мама, мама, у меня есть кимоно! Нагваль Санди подарила! Я с мальчиком сегодня дралась! Меня всему научат! – выпалила дочь, напрочь лишая меня возможности ответить, и – безо всякого перехода: – А я Даше помогала! Мы вместе математику делали! И прописи! У нас столько было по письму! Мы сказку вдвоем составили! А у меня отлично по рисованию!
Я мысленно расставила восклицательные знаки – все это произносилось даже без пробелов.
– Почему тумак лучше?
– Давайте пройдем, и я вам кое-что расскажу о себе. А вам, похоже, тоже есть что рассказать?
Глупо было отпираться. Мы поднялись наверх, Тоненька позвала хоку, но на сей раз безуспешно.
– Север ее кормит, – заверила я. – Не беспокойся…
Санди не улыбнулась. Казалось, она одобряет подкормку хоки.
Тоненьку тут же загнали на кухню кормить, а мы, взрослые, дружно взяли по бутылке – Тоха пива, я минералки, а Санди какого-то энерджайзера, у нее давление вечно пониженное, – и направились в гостиную. Санди уставилась на меня.
– Я попробовала применить то, что вы советовали, ну, с образом, который будет меня вести, – пояснила я, потом сообразила, что она не знает, что на меня нападали, и начала было рассказывать, но Санди остановила меня:
– Я знаю. Это были Столпы Творения?
– Да. А откуда…
– Ну, это же очевидно. Вы любите НатГео, вы охотно смотрите передачи по астрономии, вы восхищались этой туманностью, и этот образ подходит по всем параметрам. А?
– Ну-ну… – промямлила я, теряясь. Санди просто давит интеллектом, не замечая этого.
– А теперь обещанная история, – спокойно и жестко произнесла она, глядя на меня одним глазом. Не из вредности, у нее косоглазие, но впечатление – будь здоров. – Так вот, меня в школе не любили. Я была типичным «ботаником», к тому же избегала людей. Люди этого не любят. Мальчики особенно возмущались почему-то. И однажды, когда я в одиночку дежурила по классу – помните, надо было вытереть доску, подмести и вымыть пол, да? – трое моих одноклассников зашли, заперли дверь на ножку стула и окружили меня. Я точно видела их намерения, да они их и не скрывали. Они хотели меня изнасиловать. Я закрыла глаза и представила себе, как протягиваю руку, как беру сердце одного из них и сжимаю до тех пор, пока оно не перестает биться. Потом так же поступила с другим и с третьим. Когда я открыла глаза, у моих ног лежали три мертвых одноклассника. Вскрытие подтвердило – остановка сердца. Я пришла в милицию и объяснила, в чем дело, но мне никто не поверил. Хотя событие было из ряда вон. Правда, потом материалы дела, которые все-таки не выбросили, дошли до профессора Аристовой, и я на семь лет заперлась в психбольнице как участник ее экспериментов. Это были очень полезные годы, я за них защитила кандидатскую на ровном месте. Впрочем, сейчас я бы не согласилась на это. Горы… но горы я распробовала позже. Да, так вот Тоненька может оказаться в такой же ситуации. Поверьте, это не очень приятно, сжимать в руке чье-то сердце, пока оно не остановится. Гораздо лучше и правильнее швырнуть мерзавца через спину. Да и расход энергии поменьше. Вот она столкнулась с тем маньяком из метро – если бы не Тери, месяц бы проболела. А так – легкая приятная усталость от физической активности.
Санди поднялась.
– Мне пора…
Предлагать ей посидеть еще немного – бесполезно. Синдром Аспергера. Она не любит и не понимает многие светские условности. Зато на ее честность всегда можно положиться.
Это не тот человек, который в глаза улыбается, а за глаза…
К сожалению, когда я проводила Санди, в кухне уже сидели люди, о которых этого не скажешь. Моя кузина Юля – ну, ее-то я люблю, но мне с ней скучно. Какая-то она… никакая. Толстая, как и я, но спортом не занимается, ничто ее не интересует, ничего, кроме глянцевых журналов, она не читает. Не знаю. У нее даже своего мнения нет ни о чем, только то, что в журналах вычитает. В целом она добрая, милая… Рядом с ней, поправляя волосы очередного сногсшибательного цвета и с очередной шикарной прической, сидела моя бывшая однокурсница Аллочка. Вот уж кого я вовсе не горю желанием видеть. Она меня тоже не очень-то любит, но иногда вваливается, чтобы продемонстрировать новый бриллиантовый гарнитур или меховое манто, похвастаться успехами своего папы в мэрии, а заодно вывалить кучу сплетен. И на закуску – еще одна общая знакомая, человек вроде неплохой, но все разговоры исключительно о шмотках. Товаровед, эксперт по одежде. Сама она одета сплошь в фирму, но позапрошлых сезонов – достает на распродажах. И нам в этом помогает. Я благодарна ей за это, но…
Сейчас они сидели и вовсю сплетничали. Я сухо поздоровалась, чмокнула Юлю в щечку.
– Ох, Тонька! Зая! Лю тя! Какая ты представительная! – эмоционально выкрикнула Иляна. На самом деле эксперта-товароведа зовут просто Ирина, но для нее это слишком заурядно. – Дай я тебя чмоки-чмоки!
– Привет, – томно протянула Аллочка. – Слыхала, Каленникова со своим разводится? Уже в третий раз?
– Тонька, а откуда у тебя это? – перебила Иляна, держа на вытянутой руке, точно что-то ужасное, Тоненькин жилет от формы.
– Это форма. Моя дочь носит школьную форму.
– А ну, покажи все, – визгнула Иляна и, не дожидаясь моей реакции, схватила и брючки.
Тоненька, чтобы не садиться за стол в школьной форме, переоделась прямо в кухне – мама ей и халатик принесла. А форму так тут и бросила, вывернутой и кое-как.
– Форма как форма, – я пожала плечами. За сегодня я очень устала, и трепаться попусту мне не хотелось. Но Иляна, чуть ли не обнюхав Тоненькины одежки, завизжала:
– Тонька! Где взяла? Откуда у тебя такие бабки? Это что, потерпевшие тебе принесли на взятку?
– Нет, это подарок Тоненькиной крестной, – хмуро ответила я.
– Хорошая крестная, хочу такую! Фея, что ль? Олигархичка? Нет, не верю!
– Ты что, Станиславский?
– Эээ… а кто это?
Наконец-то Иляна стала в тупик и замолчала, дав Юле возможность сказать:
– Ой, а Аленка только в школу пошла, и сразу простыла. Насморк, сопли из обеих дырок…
Очень подходящая тема для застольной беседы.
– Я ей «Називин» даю. Ты своей «Називин» не даешь?
Но тут Иляна опомнилась.
– Хорошая крестная, что дарит дитю настоящий «Армани»! Тонька! Ты чего? Это стоит не меньше двух штук зеленых! Я бы ребенка в школу в таком не отпустила!
– Ой, – протянула Аллочка, сильно недовольная, – а Васнецова – помнишь ее? – вот дура-то, дала своей в школу золотые часы. Ну, у нее их сразу и украли!
– А я расследую дело об исчезновении девушки 21 года, – твердо сказала я, с грохотом поставив чашку на стол. – Ее, скорее всего, убили. Ее видели с убийцей на станции метро. Вот. А теперь я пойду спать, потому что завтра мне надо продолжать расследование. Спокойного всем.
Утро не принесло мне желанного нахождения пропащих.
Во-первых, с утреца меня вызванивал Костя Верданский. Он очень добросовестно отнесся к идее поиска Иртеньева и Виляковой на кладбище, поэтому встал пораньше, немного подежурил в «Мандаринчике», заразив продавцов желанием сотрудничать с родной милицией. Наконец, они сообща пришли к выводу, что сегодня парень уже не придет – слишком поздно: он обычно если и является, то к открытию, рано-ранешенько. Должно быть, не хочет, чтобы его видели. Далее Костя отправился на Малоохтинку и побеседовал с моими знакомыми бомжами. Они, как оказалось, запомнили меня и даже передали через него мне по-свойски привет. А еще они передали, что вчера вечером два человека в черном, крепкие такие парни, тоже разыскивали юношу и девочку, но ушли несолоно хлебавши. Пообещали вернуться сегодня, предлагали бомжам деньги за информацию. Но информации у бомжей не было, а дезу гнать они остереглись – люди в черном выглядели уж очень неприветливо.
– В черном? – переспросила я. – В кожаных курках?
– Я, это… а, сейчас спрошу.
– А ты там, что ли?
– Ну да. Я прямо на Малоохтинском стою, – он отвернулся, я услышала, как он спрашивает про куртки, наконец, в трубке снова зазвучал Костин голос: – Тоня, они говорят, что это были типки в черных кожаных курках и джинсах. Говорят, одеты одинаково, но не в форму. Стриженые. Качки.
Так…
Но, если люди в черном не нашли, и мы не нашли, так их там и нету? И Вовка-Чарли что-то не звонит…
А где тогда они могут быть?
– Они точно где-то здесь, – словно подслушав мои мысли, произнес Костя. – Где-то в одном из заброшенных домов. Ща пойду поищу их. А то черт знает, чего от них этим качкам надо.
– Ты один? – забеспокоилась я. Мало ли…
– Не, тут еще Васильев подтянулся…
– Стоп-стоп, а как же метро?
– А мы после кладбища туда пойдем!
Тут ко мне и заявитель пришел. У него пропала дочь пятнадцати лет. В последний раз ее видели три дня назад в компании мальчиков…
Если бы это было интересное дело, я бы даже обрадовалась. Но на самом деле все свелось к обзвону многочисленных друзей этой девочки, добрая половина из которых побывала у нее в постели. Очень часто такие девочки не возвращаются домой – остаются под трубами теплотрасс, в подвалах или в лесополосах. Но с этой девочкой оказалось по-другому: она всего лишь решила «задвинуться» каким-то новомодным наркотиком, вместе с двумя приятелями засела для этого в одном из отдаленных уголков Александровского парка (хотя какие там отдаленные уголки – все на виду, просто никто не обратил внимания на троих подростков, благо сидели они тихо); примерно через пятнадцать часов после этого дворник все-таки решил вызвать «скорую». Одного приятеля, правда, сразу же отправили в морг, а девочку со вторым парнем – в реанимацию, где они и находились последние два дня.
Чертовы подростки. Ну что за идиотский возраст! Неужели и Тоненька такой вырастет?
Я перевела дух и позвонила отцу девочки.
По-хорошему, наказывать бы таких родителей. Как он сам признался, он почти не уделял дочке внимания, с ее матерью был в разводе, точно знал, что мамаша дочерью не занималась, а в последнее время и вовсе почти перестала появляться дома, ведя «рассеянный образ жизни»; девчонка жила практически с бабушкой, которой она была только в тягость. Сейчас-то горе-папаша корил себя, сокрушенно повторяя, что «она мое наказание за то, что не воспитывал». Она – его наказание! А то, что из-за отсутствия надлежащего воспитания ее собственная жизнь уже почти безнадежно загублена, это ничего?
Впрочем, есть папаши и похуже…
Единственный луч света в темном царстве – нашелся-таки инвалид с ДЦП, которого я разыскивала. Сидел у каких-то друзей, пьянствовал с ними. Надо же, а я думала, что ДЦПшники непьющие. Оказалось, что он был-таки непьющим, но у друзей попробовал вино и резко перешел в иное качество. Друзья эти даже не знали, что его ищут, а то, по их утверждению, сами бы позвонили его родителям. Тьфу ты…
С поисками Лены Ярчуковой все обстояло еще хуже, чем с поисками Черного Розы и Сеньки. Если мои друзья хотя бы вероятно были живы, то Лену, скорее всего, похитили и убили. Костя, да и Васильев, свое дело знали и расспрашивали очень старательно всех торговок, всех нищих, всех уличных музыкантов, промышлявших на станции «Невский проспект» – место бойкое, таковых нашлось немало. Но именно из-за бойкости места пампушку в мини-юбке никто не запомнил, кроме бравого сержанта.
Наконец, один мальчик, 14-летний флейтист по имени Кирилл Сырых, все-таки дал кое-какую информацию. Он запомнил эту девушку, потому что она остановилась перед ним, послушала, дала немного денег, а потом еще и попросила сыграть на «бис» – это была мелодия из «Орфея и Эвридики» Глюка. Кириллу и самому очень нравилась эта мелодия, поэтому он охотно согласился. Но, когда он играл во второй раз, то заметил, что к нему подошел еще один человек. Это не был турист, туристов юный музыкант уже научился различать, не был и меломан, потому что он стоял рядом, но как будто не слушал и на мальчика не смотрел. Не смотрел он и на девушку, но, когда она отошла от Кирилла, то этот человек пошел за ней. Очень этот тип юному Сырых не понравился. По его мнению, лицо у мужика было какое-то злое и кислое. Однако описать его флейтист не сумел, сказал только, что «тот типок прям пролетарий какой-то, здоровый, топором деланный, в коричневом плаще». Росту высокого, но без особых примет…
Черт, до чего удобная внешность для убийцы!
Под вечер ко мне ввалились трое ребят, как будто специально, чтобы дать повод для и без того неиссякаемого остроумия моих коллег. Мало того, что я – лучший друг лесбиянки (это сообщается буквально всем, от свидетелей преступления до журналистов), так еще и собираю вокруг себя самых странных личностей Санкт-Петербурга (о чем старательно сочиняются анекдоты). Разумеется, доля правды в обоих утверждениях есть. Моя лучшая подруга и ее герл-френд действительно «нетрадиционной ориентации», не говоря уж о великолепной профессоре Снегиревой, – но дружу-то я с ними вовсе не поэтому! А странные личности мне, во-первых, интересны, во-вторых, от них я больше могу узнать. Грибники, хиппи, ролевики, тамплиеры, охотники, диггеры и любители гулять по крышам, – все эти люди бывают там, куда обычного обывателя не заносит, а значит, и видят больше, чем простые смертные. Да и не вижу я ничего странного в том, что человек любит исследовать подземелья Питера или веселиться, переодеваясь в эльфов. Если уж так посмотреть, то куда более странным является обыденное поведение – изо дня в день одно и тоже, работа – дом, дом – работа… и никакого просвета. Так вот, троица, пришедшая ко мне, выглядела очень рок-н-ролльно: джинсы с цепочками, массивные ремни с броскими пряжками, подведенные черным глаза и длинные волосы с банданами. Я с ними не была знакома, но ребят из группы Черной Розы узнала – не раз бывала на их концертах. Я их по одному приглашала к себе по телефону, но они предпочли явиться все вместе, чтобы сообщить, что не видели товарища с понедельника, что на звонки он не отвечает, ни в общаге, ни на парах не появляется, «динамит» репетиции – а у них через месяц, между прочим, ответственное выступление на разогреве у самой «Арии», что никто из общих знакомых (дали целый список телефонов) не может сказать, куда подевался их ритм-гитарист и друг, но если он, паче чаяния, даст о себе знать, они сразу же сообщат мне…
«Черная Роза» была еще одной ниточкой, которая оборвалась. Правда, я все же почерпнула из общения телефоны знакомых Черного Розы, добросовестно обзвонила и опросила всех, до кого смогла достучаться, но ничего нового они мне не сообщили. С воскресенья не видели, на звонки не отвечает, в воскресенье собирался с подружкой в зоопарк… То же, что и днем раньше рассказывали мне готы. Черт побери!
Я собрала вещи, набросила плащ. Господи, как я устала за прошедшую неделю… и ничего не сделала. Я не нашла своих маленьких друзей, Черного Розу и Сеньку. Я не нашла пропавшую Лену. И хоть ты тресни, я не знала, что делать дальше. Тупик.
Внезапно зазвонил телефон. Я бросила взгляд на экранчик – «номер не определен». Интересно! Кто это таким балуется, и откуда у него мой номер?
– Тоня? Туманова? – полюбопытствовал мужской голос. Я по этому голосу сразу вычислила, что звонивший – человек малообразованный и грубый, но стремится произвести впечатление. – А знаешь, где твоя дочка, Тоня Туманова?
– А вам-то что? – нелюбезно осведомилась я. В животе нехорошо екнуло.
– А твоя дочка, Тоня Туманова, у нас!
– Ерунда, – как можно спокойнее ответила я. – Моя дочка в школе. Не может быть она у вас.
– В школе? – озадаченно переспросил голос. Рядом послышались еще какие-то голоса, в том числе детский, мужской выкрикнула «да это пацан!», звонивший грубо ответил «да пошел ты» и снова обратился ко мне: – Твоя дочка в красненькой курточке. Тоненька.
– Ну, и что вы хотите от моей дочки? – рассеянно спросила я, лихорадочно соображая. У Тоненьки нет никакой красной курточки. Была осенняя, тонкая, но мы ее отдали мальчику-сиротке из Валеркиного детского садика. Сейчас у Тоненьки темно-лиловый стильный болоньевый плащ на флисе, а на зиму – темно-синее пальто. Стоп, а если они приняли этого мальчика за Тоненьку? Сказали же – «пацан»…
– Тебе же сказали. Пусть эта сцуко утрется, все равно ей только в харю ссать, уродине, и заткнет свою пасть. А ты найди, как дело это закрыть.
– Идиоты, я не веду это дело!
– Так веди, дура! А то дочки своей тебе не видать!
Он отключился. Я села и задумалась. Черт побери, эти болваны похитили какого-то совершенно чужого ребенка, угрожают мне, хотя я к этому делу не имею никакого отношения… а если они действительно доберутся до Тоненьки?!
Дрожащими, непослушными пальцами я набрала телефон мамы.
– Нет, я за Тонечкой не поехала. Север звонил, что заберет ее, – спокойно сказала мама, наверное, ей и в голову не приходило, что Тоненьке что-то может угрожать. – Ах, да вот и они!
– Погоди, не клади трубку, – попросила я. Мне надо было убедиться, что это действительно они. я услышала, как мама открывает дверь, как щебечет Тоненька и что-то басовито воркует Север. Но тут его голос резко приблизился:
– Тоня? Что случилось?
– Да мне какие-то ненормальные только что позвонили, что похитили Тоненьку! Требуют закрыть уголовное дело, а я его даже не веду.
– Да никто ее не похищал, она здесь…
– Это я уже поняла. Они какого-то другого ребенка по ошибке похитили.
– Вот мерзавцы, – взволновался Север. – Сейчас, я к вам подъеду…
Я хотела запротестовать, но он уже положил трубку.
– Тоня, – Сергей, который тихо зашел и, как оказалось, все слышал, наклонился ко мне, – это что, из-за той? Дутиковой?
– А то…
– Блин! Вот же ссс… собаки пятнистые! Да если бы я знал…
– Да что бы ты сделал? – устало отозвалась я. – Меня больше интересует, кого же они украли.
Внизу загрохотали, зашумели. Чердынцев, виляя глазами, как всегда, когда ему случалось проштрафиться, поднялся к нам и радостно сообщил:
– А в детском садике пацана сперли!
– Где?! – мы с Сергеем одновременно взвились, как пружины.
– На Спортивной, №4, кажется. Мелкий такой, четыре годика. Мать – одиночка, сирота, инвалидка, сам он тоже какой-то больной, кому он такой нужен? На органы, наверное!
Если у меня и оставались какие-то сомнения, то теперь они развеялись. Бедный малыш!
Сергей, однако, быстро соображал. Он взял у меня мобильник, просмотрел звонки, потом живо позвонил на телефонную станцию.
– Если они еще будут звонить, мы их засечем…
– А если не будут?
– Ну дык это… мать, ну ты как брякнешь. Им-то от нас чего надо? Им же не пацан этот нужен.
Я, чтобы немного успокоиться, встала и начала сооружать кофе. Зашел Олег.
– Ага, кофе – это хорошо, – оценил он. – И на меня вари. Мне тут еще долго сидеть.
– А у тебя что?
– Да бумажной возни много. И еще этого козла, Пустякова, надо на опознание везти…
Пустяков – не просто козел. Он совершил серию разбойных нападений на женщин, отнимая у них золотые украшения, пока не нарвался на крепкую девицу, сумевшую, не убоявшись ножа, дать ему сдачи, поднять жуткий крик и в итоге сдать его в милицию. Сам по себе это довольно хилый мозгляк со впалой грудью и дряблыми тощими руками, но имея в этих руках нож, можно и запугать человека послабее.
Во дворе взревели моторы. Ах да, Север все-таки приехал. Я высунулась в окно – не только Север, рядом с ним на байках восседали мой супруг, как раз снимавший шлем с головы, еще кто-то… ага, Петька и Робин!
Тамплиер Петя Сидоров – человек особенный. Он был вполне успешным студентом истфака, но внезапно увлекся сначала рыцарской романтикой, потом – российским патриотизмом, в результате отправился добровольцем в Грузию. По счастию, война эта продлилась всего 5 дней. Но Петьку успели за эти 5 дней ранить и наградить за совершение подвига – он спас командира, сам с пулей в ключице вынес раненого комбата с поля боя. Сейчас Петька восстановился на своем истфаке, все так же уверенно идет на красный диплом и по-прежнему тамплиерствует. У себя в Ордене он даже продвигается в иерархии!
Робин – не менее особенный, чем Петька. Сын лэйрда какого-то шотландского замка, блестящего ученого-физика и сам блестящий студент в Оксфорде, он через Интернет познакомился с юной Сашкой Снегиревой, после чего перевелся в аспирантуру ЛГУ, подал документы на приобретение российского гражданства, а несколько дней назад написал с Сашкой заявление в загс. Помимо физики, он увлекается русской классической литературой и боевыми искусствами. А уж мотоциклы в этой семейке водят все.
И вот, наконец, зазвонил мой мобильник. Вернее, запел голосом Кадышевой…
Ненавижу мой рингтон! Завтра же поставлю на него «Металлику»!
Я схватила его дрожащими пальцами. Голос у меня перехватило.
– Ну? Так как, закроешь дело?
Сергей стоял рядом со мной, усиленно кивая и протягивая мне дело несчастной Дутиковой.
– Что именно вы хотите? – с силой выталкивая из себя непослушные слова, спросила я.
– Дело привези, получишь свою Тоненьку. (Сергей, слыша это – он уткнулся в мобильник, касаясь носом моего лица – опять согласно закивал).
– Хорошо. Где вы будете ждать?
– А-а, это… – неожиданно замялся голос, очевидно, удивленный моей сговорчивостью, и я вдруг вставила: – возле станции «Сенная площадь»! Идет?
– Ладно, идет. Чтоб через полчаса была там с бумагами! Да смотри, притащишь кого за собой, грохнем вместе с твоей соплячкой!
– Не хами, – оборвала я его. – Через полчаса буду.
– Снегиреву бы сюда, – раздумчиво произнес Олег. – Она бы долго не думала. У нее это все быстро.
– Да уж, – поддакнул и Сергей. – Но она, бл… э… бледное солнышко, зятька прислала!
Не согласиться было невозможно. Санди – идеальный солдат, боевик и ликвидатор. Не знающая ни страха, ни сожаления, ни корысти, ни желания вести двойную игру. Вот только использовать ее еще никому и никогда не удавалось. Воля ваша, человек, живущий по совести, – весьма неудобное существо.
Я вышла и направилась к станции, хорошенько проверив пистолет. Мало ли.
Сергей же быстренько выскочил и перекалякал с байкерским десантом – он, разумеется, надеялся, что они меня подстрахуют. Но, к моему удивлению, и сам Сережа тоже уселся за спиной Петьки (он его боялся меньше всех), на ходу надевая чей-то запасной шлем.
Я пошла пешком.
Так страшно мне еще никогда не было, даже когда меня с семью детьми заколотили в заброшенном доме и подожгли. К тому же ответственность за чужого ребенка, которого я даже не видела в глаза, лежала на мне, как бетонная плита. А ну как они поймут, что это не Тоненька, и устроят нам… ох, даже думать об этом не хотелось.
Конечно, я пришла заранее и толклась под противной холодной изморосью возле входа на станцию. В голову лезли разные, не менее противные мысли. Холодная мыслительная изморось.
Тоненька встретилась в метро с человеком, у которого внутри был целый омут зла. Наша школа – почти прямо на станции «Черная речка». Итак, «Черная речка»…
Лена пропала на станции «Невский проспект». Что-то невероятное, самая людная станция города…
Черная Роза и Сеня пропали, сев на станции «Горьковская».
Убейте меня, но эти станции, расположенные так близко, наверняка связаны. Связаны с убийцей.
Впрочем, Роза и Сеня еще совсем недавно были живы. Может быть, они от него убежали? Удирали, отсюда и странный, нелепый маршрут? И Сеня плакала от страха перед маньяком?
Я судорожно, до боли в пальцах, сжала материалы дела. Надо немедленно, как только разделаюсь с этой бедой, выяснить, где в последний раз видели Груневу.
А ну как у нас на Петроградской? Это может означать только одно: преступник живет где-то в нашем районе, на нашей ветке метро. И промышляет в метро. Черная подземная крыса.
Я вздрогнула – подъехал мощный черный джип. Настоящий «джип», не какой-нибудь паркетный псевдовнедорожник типа «Мицубиси». Стекла были затемнены, но через лобовое я все же заметила красненькую курточку. Значит, жив пацаненок…
Из джипа вылез мужчина. Меня от его вида передернуло, – огромный «качок», гора мускулов, напрочь лишенная чего-то похожего на душу, с тупым выражением лица, тяжелыми челюстями и очень пронзительным взглядом бесцветных небольших глазок. И одет… вроде бы и обычно, в черные джинсы и черную же кожаную куртку, но что-то в его внешнем виде сразу напомнило мне моих недавних визави в переулке. Впрочем, кто бы сомневался!
– Ну? – грубо окликнул он меня. – Принесла?
– Я-то принесла, – наглея, отозвалась я. – А ребенок где? Где ребенок, я спрашиваю?
Я все же не утерпела – сорвалась на крик.
– Да жива твоя… блин…
– Пока ребенка не будет, не дам! – завопила я, прижав папку к себе. Мужчина подскочил ко мне, рывком хватанул папку, начал разжимать по одному мои пальцы, я пнула его ногой под коленку, так что он взвыл. – Ребенка давай, с-скотина! – он тоже мне кое-что ответил, но я не кисейная барышня, от слова из трех букв в обморок не хлопаюсь.
И тут выехали байкеры.
Люди в джипе, не говоря уж о моем «собеседнике», не обратили на них никакого внимания. То ли не знали, что я имею к ним какое-то отношение, то ли не ожидали. Но Север первым делом слетел со своего мощного «зверя» – «Харли Дэвидсон», не хухры-мухры, и при этом еще «доработанный» в силу фантазии хозяина, ринулся к джипу и с размаху врезал по лобовому стеклу локтем! Дзинь! Я покрепче перехватила папку, и правильно сделала, потому что негодяй повалил меня на землю. Его колоссальная туша навалилась на меня, рука у меня неловко вывернулась, но дать ему сдачи я не могла из-за чертовых бумаг. Наконец, это кончилось – Петька трахнул бандита своим собственным шлемом по башке!
Мой муж, который чуть-чуть замешкался, не успел разделаться с моим обидчиком и выместил злобу на одном из бандитов в джипе, которых они мигом оттуда выволокли. Очень быстро шикарная «тачила» превратилась в довольно прискорбное зрелище с разбитыми стеклами и отломанной дверью.
– Я тебе покажу, гад, как на женщин и детей нападать! – рычал Тоха.
– Ёлки-двадцать, будто девяностые вернулись, – возмущался Север. – Беспредел!
Робин тем временем взял на руки малыша. Он, похоже, был без сознания. Мы всей толпой захлопотали над ним, а Сергей, оценив побоище и подняв наименее пострадавшего из бандитов за шкирку, зло требовал:
– Кто тебя послал, сволочь? Кто? А ну, говори, падла! Говори, потому что к вертухаям в камеру посажу! Петухом будешь, урод, жопу разорвут тебе! Сам разорву! Говори!
По-моему, эта тирада доставила Северу истинное эстетическое удовольствие.
– Касьянов… – простонал несчастный, сполна прочувствовав серьезность Кондачковских намерений.
Кто такой Касьянов, я, дура старая, понятия не имела, а вот Сергей нахмурился.
– Зар-раза, – сплюнул он. – Вот же е… Евпатий Коловрат! – и пояснил, заметив наши вопросительный взгляды: – Касьянов – помощник нынешнего мэра.
– И отец насильника, – добавила я злобно, прижавшись к Тохе. Он уже баюкал меня, как ребенка. Почему-то он решил, что я ужасно переволновалась. Петя и Робин посовещались, и Петя спросил:
– А куда мелкого?
Я покосилась на ребенка. Он уже пришел в чувство, но выглядел очень бледно и нездорово, ясно было, что ему плохо.
– Сереж, откуда ребенка похитили, не уловил?
– Из садика №4.
– Во-во. Я знаю этого парня. Это вещи Тоненьки, – я показала на знакомую красную курточку и вельветовый комбинезон. – Отдала донашивать. Поехали, вернем…
В садике уже царил переполох, работали оперативники. Я сразу стала искать Валеру.
– Смотрите, – он протолкался ко мне и сунул мне что-то в руки. Цветной квадратик.
Снимок Тоненьки. Прошлогодний. Она на нем как раз красовалась в этой красной куртке и вельветке.