Камрады, если вам еще нет 18, просьба немедленно уйти с этой страницы... 
Гора Счастья
…Я любил ее тело,
нежное, как цветок и сладкое, как мед
А. Григорян.
Светлана, хрупкая, очень бледная светловолосая девушка, закончила играть – играла она “Каприз” Паганини – и устало опустила скрипку. Ольга Сергеевна, ее педагог, с тревогой приглядывалась к любимой ученице. Она и раньше-то не была особенно крепкой, а сейчас… совсем извелась девка, грустно думала Ольга Сергеевна, доконает ее наша чахоточная сырость. Ей бы климат переменить. С родителями говорить бесполезно – они решили сделать дочь звездой классической музыки и вот уже почти семнадцать лет делали. Вернее, делали все для посмертной славы Светланы – у той был врожденный порок сердца. Может быть, побеседовать с этой ее подругой, которая в последнее время приходит на все репетиции Светы, взрослой уже девицей под тридцать с такими огненно-рыжими волосами, что сияние от них распространяется на весь полутемный репетиционный зальчик. Ольга Сергеевна, не любившая откладывать дело в долгий ящик, решительно поднялась и подошла к рыжеволосой подруге Светы.
– Маргарита Николаевна, – твердо начала она, – у меня к вам разговор.
– Насчет чего? – усмехнулась та. На шее у нее поблескивал золотой медальон с изображением “инь и ян”. – Мешаю на репетициях?
– Нет, наоборот, – Ольга Сергеевна отмахнулась. – Посмотрите на Свету. Вы ведь дружите, значит, вам небезразлично ее здоровье. Ей нужно бы на юг. Сочи, что ли…
– Терскол не подойдет? – уточнила Маргарита Николаевна. – Мы собираемся отправиться в горы. Конечно, на взрослые вершины таскать я ее не буду, а вот на Чегет сходим…
О Чегете Ольга Сергеевна имела примерно такое же представление, как о Терсколе, то есть отсутствующее, но о том, чтобы кому-нибудь повредил горный воздух, еще ни разу не слышала и потому облегченно вздохнула. Света была ее гордостью. Свете никак нельзя было умирать.
***
На следующий день Марго и Светлана уже стояли на вокзале. Свету больше всего беспокоило, как к их поездке отнесутся родители (Марго отсоветовала ей рассказывать все как есть; Света по ее рекомендации сказала родным, будто едет в Кисловодск). А Марго нервно поджимала губы – в отличие от Ольги Сергеевны, она-то отлично знала, что сердечника резкая смена климата может и убить.
Ее опасения оправдались. Весь первый день пребывания в Терсколе, маленьком местечке между Эльбрусом и Чегетом, Света пролежала с валидолиной под языком и только к вечеру неуверенно поднялась и даже попыталась помочь приготовить ужин.
– Завтра идем на шашлыки, – предупредила Марго. В Петербурге Света редко могла себе позволить шашлыки, и поэтому идея очень ее вдохновила.
Вообще Свете редко приходилось выезжать из Петербурга. Гастрольные поездки не в счет – там ей не удавалось даже выйти из репетиционного зала больше чем на полчаса. И уж совсем неожиданно для нее было то, что она увидела – огромное, бездонное горное небо, заснеженные вершины, которые до сих пор девушка видела только на картинках, незнакомые цветы величиной в ладонь. Из открытого окна своей квартиры-номера, который они сняли в пятиэтажке, единственной на весь город, виднелись, подступая к самому дому, мощные стволы сосен, и утро встречало подруг ароматом смолистого лесного воздуха, щебетом птичек и рокотом протекавшей под окнами горной реки.
– Не боишься высоты? – уточнила Марго. – На Чегет нужно сначала ехать на канатной дороге. Ну, какой-какой… вот, помнишь, как волк из “Ну, погоди!” на канатке катался? Вот это оно и есть.
Света вцепилась в поручни кресла канатной дороги и побелела от страха. Правда, вскоре она освоилась: под креслом проплывали незнакомые цветы, такие яркие, огромные, такие необыкновенные, что от них нельзя было оторвать глаз. Выше пошли острые темные камни, поросшие низкими белыми олеандрами. Сверху уже тянуло снеговой прохладой. Девушки зашли в кафе, которое называлось “Ай” (Марго пояснила, что это по-балкарски означает “Луна”), выпили кофе с мороженым – шашлыки планировались внизу, у подножия горы, где было множество маленьких ресторанов, – и решили, что вниз пойдут пешком.
– Ты выдержишь? – в который раз обеспокоенно спрашивала Марго.
– Выдержу, – легкомысленно отвечала Света, – я люблю ходить. Это бегать мне нельзя.
Спуск все-таки оказался для нее трудным. Продвигались туристки черепашьим шагом. Марго то и дело приходилось подавать Свете руку. Впрочем, они никуда не спешили, любуясь горными пейзажами. Наконец, подруги решили передохнуть, и присели прямо на траву. Было жарко, и обе сбросили кофточки, оставшись в открытых майках и джинсах.
– Я так благодарна, что ты меня сюда привезла, – тихо сказала Света. – Кажется, я умираю. Это будет мое последнее лето, и я не знаю, наступит ли осень. Я теперь знаю, о чем мечтала всю жизнь: увидеть горы и умереть рядом с тобой.
– Чепуха, – решительно возразила Марго, тревожно приглядываясь к бледному, странно разгоревшемуся лицу молодой скрипачки. – Мы еще и на Эльбрус сходим! Поверь мне. Скрипучее дерево долго живет. А ты так давно собираешься умирать, что лет на семьдесят тебя точно хватит.
Свету не обманул ее уверенный тон. Она догадывалась, что Марго известно больше, чем ей самой. Но расстраивать подругу ей не хотелось, поэтому она просто обняла Марго за шею и склонила голову ей на плечо.
Марго молча перебирала светлые пряди. Странное дело, размышляла она, вот откуда-то взялось в моей жизни это хрупкое чудо, оживило давно застывшие струны в душе, так давно, что казалось – они уже умерли… Мне ведь ничего от нее не нужно, просто чтобы она позволяла мне гладить ее по голове, чтобы цеплялась за мою руку, когда ей страшно, чтобы рассказывала мне, и только мне, то, что скрывает от родителей и других подружек… Вот уж поистине, “дружба – последняя казнь недоказненного чрева”. Но тут Света вдруг подняла голову и лукаво улыбнулась.
– Марго, – нерешительно начала она, – а вот можно… ты только не обижайся… Правду говорят, что ты – лесбиянка?
– Кто это еще говорит? – Марго скорчила гримасу.
– Не скажу. Ну, скажи, правда или нет?
– Ну, правда. Дальше что?
Меньше всего хотелось Марго, чтобы Света, как многие ее знакомые, немедленно разжала объятия и вообще начала держаться от нее подальше. Но Света, наоборот, теснее прижалась к ней.
– А тебе никогда не хотелось со мной… ну, поцеловаться?
– “Ну-поцеловаться” можно, – передразнила Марго и осторожно коснулась ее щеки губами.
– Не так, – Света состроила рожицу обиженного ребенка. – В губы.
Она сама, не дожидаясь, пока Марго опомнится, потянулась к ее лицу и неумело, по-детски прижалась губами к ее губам. Марго сдержала улыбку и поцеловала ее уже по-настоящему, жадно и жарко, как часто это делала во сне с первого дня их дружбы. Света немного растерялась, часто задышала и отстранилась, беспомощно моргая. Господи, умиленно думала Марго, какие у нее темные огромные ресницы, и эти глаза, как горное небо. Послал же ты мне сильфиду – деву облаков. Света тем временем погладила ее по щеке, снова обняла и прижалась к ее губам своими – горячими и сухими, даже сделала попытку опрокинуть Марго на спину. Но та, намного более опытная, осторожно склонила Свету на бок, положила ее голову к себе на предплечье, как на подушку, а второй рукой стала гладить ее худенькое плечо.
Света прижималась к Марго, пугаясь своей решимости. Она догадывалась, что Марго чувствует ее робость, и сердилась на себя за то, что никак не может успокоиться. То, что бродило в ее юном теле, обрело реальные и такие милые черты; вся ее жажда любви, весь жар догорающей жизни воплотились в рыжеволосой красавице, ласково улыбавшейся ей среди цветов.
– У тебя такие красивые веснушки, Марго, – тихо сказала Света, – ты как огонь. Такая… такая живая. Я так люблю тебя, если бы ты знала.
– Я тоже люблю тебя, ангел мой, – шепнула Марго и крепче обняла ее.
Никто никогда не узнает, думала Света. Никто. Никогда. Я унесу тайну моего счастья в могилу. Она осторожно повернулась, так, чтобы рука Марго, ласкавшая ее плечо, оказалась на груди. Марго, намеренно не поняв, переложила руку обратно на плечо, и тогда Света сама прижала ее ладонь к груди. Марго убедилась, что можно продолжать, и ласково отодвинула вырез открытой маечки, обнажая трогательный коричневый сосок маленькой девичьей грудки, наклонилась и нежно коснулась темнеющей кожи языком. Девичье тело в ее сильных руках затрепетало от волнения. Марго все так же мягкими ласкающими движениями обнажила и вторую грудь, поцеловала ее, потом губы ее скользнули чуть выше, к острым и угловатым еще ключицам и тонкой шейке с фарфоровыми голубоватыми прожилками. Света запрокинула голову, ей трудно было дышать от какого-то нового, непонятного еще горьковато-сладкого чувства. Марго совсем спустила с ее плеч маечку, взяла в свои ладони ее грудки и нежно, серьезно покрыла влажными поцелуями тонкую полупрозрачную кожу. Маечка отправилась ниже, к прикрытым тугими джинсами чреслам, а вслед за ней отправились и губы Марго, осыпавшей любимое тело исступленно-трепетными поцелуями. Внезапно Света вскрикнула и отстранила ее.
– Я… я не знаю, – с трудом выговорила она. – Мне так хорошо… или нет… я не знаю…
– Все будет хорошо, ангелочек, не волнуйся, – заверила ее Марго. – И даже лучше, чем сейчас.
– А ты, ты тоже это чувствуешь?
– Конечно, – Марго матерински улыбнулась. – Только я уже не боюсь. Я хочу, чтобы тебе было хорошо и сейчас, и всегда.
– О Марго, – Света снова прижалась к ней, – я люблю, я так тебя люблю!
Что же ты любишь на самом деле, думала Марго, меня или свою уходящую жизнь? Э, да не все ли равно! Я-то тебя люблю, и я дам тебе твой кусок кайфа. Любой ценой.
Света решилась – расстегнула открытую спортивную блузку Марго на заклепках, очень шедшую ей, робко положила пальцы ей сначала на грудь, потом заколебалась, покраснела и тронула медальон на ее шее.
– Инь и ян, – пояснила Марго. – Единство и борьба противоположностей.
– Это как мы с тобой… ты такая смелая и независимая, а я…
– Мы друг друга дополняем, – прервала ее Марго. Комплекс неполноценности был внушен Свете родителями, а Марго это очень сердило. Света вздохнула и снова попробовала гладить ей грудь, с каждым движением становясь все увереннее.
– Какая у тебя красивая грудь, – мечтательно прокомментировала она, – и волосы, и плечи…
Марго молча перебирала льняные волосы любимой.
– Ну, скажи хоть что-нибудь!
– Продолжай, солнышко. Мне так нравится, когда ты меня трогаешь. У тебя такие нежные, чуткие пальчики.
Света медлила, просто не зная, что делать дальше. Ей хотелось расстегнуть джинсы Марго, так красиво облегавшие ее стройные бедра, но она еще стеснялась раскованных жестов. Марго же принялась развлекаться, сорвав несколько цветков, качавшихся у их лиц, и украшая цветами подругу. Тяжелые ярко-фиолетовые соцветия она заткнула Свете за уши, чтобы они лучше оттеняли ее синие глаза и светлые волосы. Маленький пучок кремовых скабиоз и колокольчиков лег Свете между грудей, а второй такой же Марго заткнула ей за пояс джинсов, как бы невзначай расстегнув кнопку, на которую они были застегнуты. Света растерянно и счастливо следила за ее руками с тонкими стебельками цветов. Стебель пестрой золотистой лилии Марго поднесла к ее губам, и Света, смеясь, взяла цветок в зубы. Возня с цветком отвлекла ее, и она даже не заметила, как ее джинсы оказались совсем расстегнуты, а Марго, обняв легкое тело за талию, приподняла девушку и спустила джинсы вместе с трусиками до колен.
– Ой, что ты делаешь, – опомнившись, пролепетала Света, – люди же увидят.
– Кто увидит? – переспросила Марго, комически подняв брови. – Деревья? Или цветы?
Действительно, огромные деревья, в тени которых они сидели, надежно закрывали парочку от любопытных глаз; во всяком случае, парнокресельную канатную дорогу обеим не было видно. Марго протянула руку и сорвала еще один цветок – нежно-розовый, с треугольными изящными лепестками. Забавляясь, она начала водить им по лицу Светы, и без того уже розовой от смущения, ярче этого цветка. Совсем обнаженная, она попыталась прикрыть рукой то чресла, то грудь; Марго рассмеялась и привлекла ее к себе, положив обе ладони ей на маленькие ягодицы. Света торопливо обняла Марго за талию, та выскользнула из ее объятий и принялась осыпать поцелуями ее плечи и грудь. Смущение девушки понемногу проходило, она нежно гладила ладони Марго, ласкавшие ее тело; затем, дождавшись, когда Марго отстранится, чтобы перевести дух, Света наклонилась и сама начала целовать ее соски в золотом сиянии веснушек. Марго приподнялась на колени, чтобы ей было удобнее, и тогда Света, сама от себя не ожидав, нашла пальцами “молнию” джинсов и дернула вниз. Пуговицу смеющаяся Марго расстегнула сама, сама же и сбросила джинсы, потому что они так плотно облегали ее, что снять их было непросто. Света обхватила ее бедра и потерлась головой, как котенок, о ее грудь.
Марго хотелось, чтобы Света наклонилась чуть ниже, туда, где золотились рыжие волосы на ее святая святых, но она понимала, что сделать это в первый раз – немного подвиг, особенно для такой девушки, как Света. Поэтому она сама властно отстранила Свету, подхватила под ягодицы и, распростершись на траве, наградила затяжным поцелуем где-то возле пупка; возражений не последовало, и Марго снова поцеловала подругу, на этот раз немного ниже. Света запустила пальчики в огненные кудри Марго. Значит, можно продолжать. Марго чуть помедлила, теперь по довольно прозаической причине… кажется, насчет гигиены можно не беспокоиться… все-таки Света – это просто мечта для любой женщины, способной ее оценить… жадные губы Марго зарылись в белокурые тонкие волоски, чуть кудрявившиеся на концах, как лепестки скабиозы. Света тихо ахнула, часто и быстро задышала – до этого ее дыхание было глубоким дыханием возбудившейся женщины – и замерла, боясь и желая продолжения.
Язык Марго раздвинул маленькие, девственные складки кожи, прошелся по влажному ущелью, наконец, уперся в почти неощутимую перепонку и отправился в обратное путешествие. Щеками Марго ощущала внутреннюю сторону шелковистых бедер. Тихо, тонко застонав, Света схватилась за ее плечи обеими руками. Марго повторила ласку, затем, чтобы не томить возлюбленную, нашла губами никем еще до нее не тронутый бутон и мягкими круговыми движениями языка принялась ласкать его, чувствуя, как распускается на ее губах юный цветок. По всему телу Светы проходили мелкие нервные судороги, она сама не знала, чего ей хочется – то ли оттолкнуть подругу, потому что ее прикосновения причиняли ей странную боль, то ли кричать от неизъяснимого блаженства. Невольно и неожиданно для самой себя она шевельнулась – вперед, назад, по кругу – и эти движения еще увеличили и боль, и наслаждение, сводя ее с ума. Наконец, когда ей стало казаться, что сердце ее вот-вот разорвется, так сильно билось оно о грудную клетку, что-то в ее теле взорвалось, разом потемневшее небо вспыхнуло миллионом звезд, и Света бессильно упала в заботливые руки любимой.
– Марго… – прошептала она, словно пытаясь очнуться от сна, – господи, Марго, что ты со мной делаешь? Я так счастлива… не знаю… гора счастья!
– Кстати говоря, это прозвище Чегета, – Марго облегченно улыбнулась (она боялась, что со Светой сделается сердечный приступ), подобрала рассыпавшиеся цветы и снова осыпала ими Свету. Дурачась, она засунула ярко-розовый цветок ей между ног, в самую глубь ее плоти. Света тихо, счастливо засмеялась и прошептала: – Я обожаю тебя, Марго! – чуть помедлив, с усилием и густо краснея, добавила: – хочешь, я поласкаю тебя… ну, так же?
Марго хотела этого – о, еще как! Но при этом она совсем не хотела, чтобы Света, этот полуребенок, насиловала свои наивные представления о скромности и целомудрии. Поэтому она прижала к себе Свету и ласково шепнула ей на ухо:
– Поласкать можно и пальчиками.
Света, улыбаясь, потерлась головой о ее плечо, обдав лукавым и нежным сиянием синих своих глаз, поцеловала Марго в шею и осторожно погладила ее живот. Марго терпеливо ждала, обняв подругу. Света ласково переплела свои ноги с ногами Марго, но далеко не сразу решилась даже положить руку на золотистые завитки волос в паху. Робко-робко, медленно и нерешительно, ее пальцы пробрались между этими завитками, так же робко тронули увлажненную кожу, двинулись вниз, вниз, еще… уверенно зачерпнули густой горячей влаги и отправились вверх. Марго догадалась, что Света не раз “репетировала” все это на собственном теле, не подозревая, что с любимой любая ласка во сто крат слаще. Девичьи пальцы быстро нашли маленькую вершину, где женщины и получают настоящее наслаждение, игриво огладили ее, пощекотали, слегка сжали с двух сторон, помассировали, спустились вниз и прогулялись по дорожке между клитором и влагалищем. Марго застонала, прижалась губами к пушистой льняной макушке, крепче и крепче обнимая Свету. Ободренная этим одобрением, Света продолжала ласки, все изобретательнее играя с набухшими от желания складками. Марго сама не ожидала, что ласки Светы ее так возбудят и принесут ей столько удовольствия. Света, что-то придумав, лукаво улыбнулась и другой рукой тоже сорвала несколько цветков. Правой она продолжала ублажать Марго, а левой, забавляясь, принялась вплетать синие колокольцы и незнакомые розовые цветы в ее рыжие волосы на лобке и перекладывать стебельками складки кожи. Марго внезапно вскрикнула от удовольствия и отстранила Свету, испытав удивительно острое чувство, какого ей не дарили даже очень опытные женщины. Может быть, размышляла она впоследствии, это оттого, что я люблю ее по-настоящему. Или, может быть, чем черт не шутит, и она меня любит. А сейчас она только откинулась на ковер цветов, вздрагивая от жгучего наслаждения, пока Света раскладывала по всему ее телу цветы, целуя ее между стеблями.
Вдруг какой-то свист заставил Марго оглянуться. Она совсем забыла (а Света – та и не знала), что на Чегете есть еще одна канатная дорога, с другой стороны! И с этой дороги их было прекрасно видно. Правда, туристов было не очень много – Чегет все-таки в первую очередь горнолыжный, то есть зимний, курорт, но все же несколько человек ехали и глазели на влюбленных. Света тоже обернулась и вскрикнула, беспомощно подняв руки.
– Успокойся, им видно только наши силуэты с такой высоты, – смеясь, заметила Марго, и крикнула, обращаясь к людям на канатной дороге: – Эй, вы там! Делайте, как мы!
Щеки Светы горели от стыда и смущения, но выходка Марго показалась ей такой забавной, что она скорчилась от смеха. Марго потрепала по-матерински ее по плечу:
– Я же говорила, все будет о’кей!
Света подняла голову, все еще смеясь, и пылко поцеловала Марго в губы, и целовала ее долго-долго, иногда отрываясь и шепча: “я люблю тебя… милая… Марго, ненаглядная, единственная моя”. Марго тоже шептала ей что-то бессвязное и нежное – они не нуждались в пространных излияниях, этот безыскусственный шепот говорил обеим больше, чем подробные любовные письма. Наконец начало смеркаться. Марго, опытная спортсменка, заторопилась и стала одеваться, тормоша и Свету:
– Ночью в горах “чайникам” вроде некоторых лучше не разгуливать. Ничего, не горюй, захочешь – еще мастером спорта успеешь стать. На Ушбу со мной пойдешь.
– Куда? – переспросила Света. – Ушба… это гора Смерти, да? Марго, пожалуйста, не ходи туда! Ну, хотя бы пока я жива!
– Я там уже была, – возразила Марго, – думаешь, где я позвоночник сломала?
– Ну, так не ходи второй раз! Это же дурная примета…
– С тобой – схожу, и ничего не случится. – Марго весело, заговорщицки улыбнулась. – Ты же знаешь, судьба благоволит ко влюбленным.
***
– А что было дальше? – спросила Веснухина, хорошенькая, очень спортивная молодая женщина, возлюбленная рыжеволосой Марго. Та сидела, задумавшись над фотографиями, с которых улыбалась Света.
– Через три недели ее не стало. Сердце. Она успела приехать в Питер, немного порепетировать и получить Гран-при на конкурсе для одаренной молодежи. Я ее ждала за кулисами, смотрела на нее, первой заметила, что с ней что-то не то, и вызвала “скорую”, но было уже поздно. Она умерла у меня на руках. Последние слова ее были: “Взойти на гору Счастья и умереть рядом с тобой”.
Веснухина грустно вздохнула.
– У нас с тобой тоже будет своя Гора Счастья, – Марго встрепенулась. – Я уже совсем оправилась после своего перелома. Пойдешь со мной летом на Эльбрус, а?
– Да хоть на Ушбу, – ответила Веснухина, и девушки поцеловались.
Фантазия Веснухиной
И наши тела распахнутся, как двери вверх, в небеса
Б. Г.
Мужская шляпа, шнурованные ботинки, дурацкие брюки “под кожу” (на настоящие кожаные денег не хватает) – это я, Веснухина.
Никаких веснушек у меня, естественно, нет все мои тридцать лет и наверняка уже не будет. А есть полная дискография группы “Аквариум” в линялом шкафу, мама, которая все время ворчит, что я не замужем и слишком коротко пострижена, и ощущение, что все мои мечты потерпели крах. Правда, одну из них я все еще лелею. Может быть, потому что никому никогда о ней, о мечте этой, не рассказывала. Если я вздумаю рассказать подругам или тем более маме, что мечтаю о женщине с рыжими волосами, с ямочками на щеках и родинкой над верхней губой, женщине с огненными веснушками на алебастрово-белой груди… М-да.
Стоял чудесный мартовский день. В Питере чудесных мартовских дней вообще-то не бывает, – сплошная слякоть и грязь. Но этот день был именно чудесным, слабосолнечным, с легким морозцем. С утра выпал свежий снег; ветер до сих пор бросал в лицо редкие пушистые снежинки, и в том, как он это делал, ощущалось дыхание весны. Из открытых дверей какой-то забегаловки дымился аромат молотого кофе, тоже совсем по-весеннему; и у перекрестка виднелась бабка с мимозами. Декорации подходили… да, вот именно для нее. Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы, которые зовутся мимозами, и цветы эти ярко выделялись на черном ее весеннем пальто. И еще ярче выделялись на черном бархатистом фоне ее рыжие волосы, ослепительные, похожие на горящую медь!
Я застыла на месте. Ни на минуту я не сомневалась, что мое ослепительноволосое видение – не более, чем плод фантазии, и вот-вот эта фантазия исчезнет. Окончательно я в этом убедилась, когда фантазия чуть улыбнулась (при этом на щеках ее появились ямочки) и даже вроде бы подмигнула мне! Я заставила себя сделать шаг ей навстречу. Она стремительно шла навстречу и, кажется, даже ко мне. Вот уже можно было разглядеть ее лицо, обрамленное кудрями, выбившимися из-под черной шляпки. Круглое и белое, как у всех настоящих рыжих, но с темными бровями и ресницами, и даже – о чудо – с родинкой над верхней губой. Ей было, может быть, лет тридцать или тридцать пять, но кожа ее лица была свежей и гладкой. Но, по законам жанра, меня поразила не столько красота ее, сколько невиданное одиночество в глазах.
– Нравятся ли вам мои цветы? – поинтересовалась фантазия, подойдя вплотную. Голос у нее оказался низким и чуть хрипловатым, и в нем искрилась улыбка – улыбка, которой не было в глазах.
– Нет, – честно ответила я; в ушах у меня зазвенело от волнения.
– Может быть, вам вообще не нравятся цветы? – удивилось видение.
– Нравятся, только не такие…
– Неужели розы?!
– Хризантемы, – я тоже решила, что от цитаты можно отступить.
– Мне, представьте, тоже, – сообщила она. – Вам, кажется, некуда девать час или полтора времени? Давайте погуляем по городу. Люблю весенний Питер. Зовите меня Марго.
…И мы болтались по весеннему Питеру, заходили в маленькие кафе, где пили обжигающий и оглушительно крепкий кофе, подарили мимозы Марго какому-то ребенку, дожидавшемуся мамы в коляске, наконец, решили, что любим не только Булгакова, но и Омара Хайяма (на эту мысль нас натолкнул попавшийся по дороге винный магазин), и что за это надо выпить.
– Зайдем ко мне, – вдруг сказала Марго, очевидно, обладавшая свойством угадывать тайные желания окружающих (или только мои?). – Я живу неподалеку, а дочку отправила к бабушке. Нам никто не помешает… выпить. За знакомство.
И эта пауза перед “выпить” сказала громко и отчетливо: Марго желает того же, что и я.
Была ли она очарована так же, как и я? Я никогда не была высокого мнения о своей внешности, хоть и следила за ней в меру сил и желаний. Да и обаятельной меня мало кто считал – во всяком случае, мужчины. Но чем черт не шутит… особенно тот, кто создал нас с Марго такими, как мы есть. И я охотно согласилась зайти к Марго.
Выпить за знакомство.
Она жила на Галерной улице – знаете, там со стороны Исакия такая арка между домами. И мы прошли под этой аркой, и мне показалось, что на этой арке блестели какие-то незнакомые слова, и жизнь моя естественным образом разделилась на “до” и “после”.
Марго сбросила свое черное пальто и шляпку. Квартира у нее была просто обставленная, но чистенькая, все в ней было такое будничное, и сама Марго сразу потеряла весь свой демонический шик. Теперь она показалась мне уютной и ласковой, и ее рыжие кудри, разметавшись по плечам, освещали комнату со стеклами, залепленными снегом. Она была элегантна: в черных брюках и черном свитере, и дьявольски женственна. Я достала купленную нами бутылку хорошего дагестанского вина, Марго сбегала на кухню за штопором, достала из серванта хрустальные бокалы. Двигаясь, она казалась необыкновенно юной.
Я вообще-то алкоголик с изрядным стажем. Но тут вино вдруг ударило мне в голову, в висках зашумело и застучало. Марго включила не замеченный мною компьютер, засунула в него компакт-диск, обернулась ко мне:
– Что вы любите? Классику? Или, может быть, “Аквариум”?
Ей даже не пришло в голову, что я закомандую какую-нибудь “Тату”. Я лишний раз подивилась ее почти телепатическому умению угадывать мои желания. Она поставила мой любимый альбом, один из ранних, и прокомментировала:
– Похоже, наши вкусы совпадают и в музыке.
– Марго, – искренне сказала я, – вы очаровательны.
Мне показалось совершенно естественным коснуться ее руки, сперва тронуть прохладные тонкие пальцы с аккуратно наманикюренными ногтями, затем погладить узкое запястье, пробраться кончиками пальцев к острому, как у девочки, локтю – дальше мешал рукав свитера. Марго улыбнулась мне:
– У нас тепло. У меня есть запасной халат, давайте переоденемся. Кстати, не смотрите на часы – я же свободна, вы можете у меня остаться.
Черт побери! У меня в жизни еще не было ни одной женщины… вообще никого не было. Я хотела и боялась поверить Марго, такой изысканно-лукавой, такой маняще-отстраненной. Она набросила синий шелковый халат, огненные кудри красиво рассыпались по плечам, веснушки ярче заискрились на заалевших от вина щеках. Теперь передо мной сидела, небрежно закинув великолепную обнаженную ногу на ногу, роковая женщина. Мне хотелось тронуть ее скульптурное колено, но в то же время было как-то неловко, а она не спешила меня поощрять. Пришлось принять ее правила игры – а она именно играла со мной, как кошка с мышкой.
Мне достался ярко-зеленый халат. Я не люблю такие насыщенные цвета, мой любимый – черный. Но Марго с ее сияющими волосами и веснушками, наверное, и не могла одеваться по-другому. Я снова заглянула в ее миндалевидные глаза с очень темными ресницами. Глаза у нее были очень странные, серый и темно-карий. Один излучал арктический холод, второй – нерастраченную нежность.
– Вы так кутаетесь в халат… вам холодно? – задумчиво проговорила она, должно быть, догадываясь, что со мной происходит. – Еще вина, или, может быть, кофе?
Я была по горло сыта и тем, и другим, я хотела только ее.
– Чувствуйте же себя свободно, – нетерпеливо сказала Марго.
Сейчас я понимаю: ей хотелось, чтобы я сделала первый шаг. Но я его не делала, потому что не представляла себе, каким он должен быть, этот первый шаг. Я чувствовала, как полыхают мои щеки и губы. Ее странные глаза вдруг приблизились, я ощутила аромат ее духов – холодноватый и в то же время чувственный, как вся она. Халат чуть распахнулся, и в треугольнике, ограниченном ярко-синим шелком, проглянула ее грудь, упругая, небольшая, алебастрово-белая, усыпанная изящными яркими веснушками. На шее Марго поблескивал золотой, цвета ее веснушек, медальон – буддийский символ “инь и ян”. Усилием воли я направила руку от этой восхитительной груди и нежной, лебединой шеи к медальону.
– Марго, вы буддистка?
– Да, – она засмеялась тихим грудным воркующим смехом. – Хорошая религия: выдвигает самые общие требования, зато не позволяет ни шагу вбок.
“Все, что я хочу – это ты”, – доносилось из динамика. Рука Марго, явно уставшей от разговоров, легла на мой затылок. Она по-кошачьи пружинистым движением забросила одну из бесподобных своих ног на мои ноги, мой халат тоже распахнулся, и Марго вдруг оказалась у меня на коленях. И все, что мне осталась – это отвернуть ее халат, огладив неожиданно округлые плечи, и зарыться в ее ослепительную грудь.
Халат соскользнул с нее, словно оперение синей птицы. Она вдруг показалась мне символом нормального земного счастья – стройная, округлая и крепкая, с прелестной веснушчатой грудью, с гибкой талией, с бедрами, которые хотелось гладить и гладить.
– Идемте в душ, Веснухина, – шепнула она мне. – Вам нравится бывать в душе с женщинами?
В душé я всегда была с женщинами… с одной-единственной женщиной. А вот так, в полном реале… впрочем, все-таки это, скорее всего, был сон.
Наяву я бы не решилась раздеться донага. Даже сейчас мысль о том, что Марго увидит меня обнаженной, пугала донельзя. Впрочем, пугала она только меня. Марго мягкими, ласкающими движениями сняла с меня халат, немного удивилась, обнаружив под ним белье (Слава Богу! Я надела новый, только что купленный комплект, а то пришлось бы позориться), и даже пожала плечами, но промолчала. Ее руки обвились вокруг моей груди, прохладные пальцы нашли на спине застежки бюстгальтера.
– Зачем вы его носите, Веснухина, – недовольно сказала Марго. – У вас же прекрасная грудь, да и все остальное.
– Надо было предупреждать, – отшутилась я, очень польщенная комплиментом.
Руки Марго пропутешествовали ниже, не отрываясь от моей спины. Блеск ее золотого медальона в окружении золотистых веснушек меня совсем загипнотизировал. Я еще пыталась напомнить себе, что становиться лесбиянкой не входило в мои планы, что мечты и планы – разные вещи, что, наконец… но тут волосы Марго защекотали мою шею – она ласково спускала с меня трусики – и я сдалась. Как там? – “я устал с собой бороться, я себе сдаюся в плен…”
Она достала мягкую мочалочку, капнула на нее ароматного геля. Ее плавные движения, такие мягкие и дразнящие, буквально сводили меня с ума. А еще головокружительнее было прикосновение ее влажных рук с этой самой мочалочкой – одной рукой она мыла меня, другой растирала пену по телу. Я полностью растворилась в ее воле, а Марго, словно зная об этом, крутила меня ласково-сильными руками, и мне казалось, что я сама – душистая пена… вот-вот взовьюсь тысячью переливчатых пузырей к небу. Но вот мочалочка очутилась в моих руках, и я на автопилоте принялась так же мыть-ласкать Марго. Странное дело, на ее теле я заметила несколько причудливых красивых кельтских татуировок, а под ними – бледный атлас малозаметных шрамов. Мне показалось неудобным спросить. Наоборот, эти шрамы, прикрытые татуировками, сделали Марго для меня совершенно живой и реальной. Я не удержалась – поцеловала ближайшую ко мне наколку, изображавшую стилизованную оскаленную морду какого-то мифического зверя.
– Нравится? – не без самодовольства спросила Марго.
– Да, обожаю татуировки, – ответила я.
Следовало, по логике вещей, добраться до ее женского естества. Но тут уж я по-настоящему сдрейфила. Глупо было смущаться, нужно было сразу зарыться ласковыми пальцами в золотистые тонкие волоски… если бы она нравилась мне чуть-чуть меньше! И тут тонкие пальцы Марго обвили мое запястье и властно подвинули мою руку туда, куда я не решалась ее положить. Второй рукой я машинально обвила ее талию, округлое бедро Марго уперлось в мой лобок, ее рука легла на мое плечо, голова томно откинулась назад. Я видела, как во сне, ее прижмуренные, затянутые сладкой поволокой разноцветные глаза, ее прикушенную нижнюю губу, побелевшую и выделявшуюся на фоне заалевших щек. Глаза мои сами собой закрылись, и я лишь продолжала нежно перебирать влажные набухшие лепестки, так удобно легшие в мою ладонь. Марго глухо застонала, поставила одну ногу на край ванны, по телу ее прошла легкая судорога. Что-то заставило меня прервать ласку и обмыть ее тело прохладной водой; Марго забрала у меня мочалку и сама обрызгала меня водой, шаля и смеясь, как девчонка.
Ее неожиданные смены настроения, ее странные прыжки от женщины-вамп к уютной женщине-девочке очень интриговали меня. Но расшалившаяся Марго не угомонилась, – она бросила душ в ванну, достала два красивых вышитых полотенца и принялась меня вытирать. Мне осталось только сделать то же самое, гадая, что же будет дальше. А дальше Марго внезапно подхватила меня на руки, выпрыгнула со мной из ванны и утащила меня куда-то в надушенную полутьму. Я скорее угадала, чем увидела кровать, на которую мы обе упали. Грудной воркующий смех Марго рассыпался по цветастым подушкам, и по ним же рассыпались, переливчато блестя, ее волосы. Я обхватила ее обеими руками за талию и принялась целовать ее восхитительную грудь. Она повернулась сперва на бок; я взяла в ладони ее груди, приподняла их и зарылась в них лицом, чувствуя, как она гладит меня по голове и плечам; еще секунда – и Марго уже была надо мной, а я опрокинулась на спину, мало-помалу растворяясь в Марго.
Что-то во мне отчаянно сопротивлялось этому растворению. Это было слишком новое, слишком неизведанное ощущение. Я задержала дыхание; Марго поняла меня и чуть отстранилась. Рук я не разжала, и они, мои руки, ощущали ее шрамы на спине, так искусно замаскированные наколками.
– Это камни, – вдруг произнесла Марго, и губы ее скривились, как от боли. – Острые камни… Вам не понять. Шейпинг, да?
– Бодибилдинг, – машинально выдохнула я.
– А это – Гора Смерти. Неплохо меня приложило, э? Но хватит об этом! – внезапно рассердилась она, как будто это я завела разговор о ее шрамах. Я не знала, как ее утешить, и молча притянула к себе, положив обе ладони ей на ягодицы. Марго вздохнула и прижалась губами к моим губам. Ее губы были с каким-то непонятным, терпким и волнующим привкусом – не то кофе, не то кровь.
Мы обе лежали на боку, перебирая соски и трогая губами губы друг друга. Марго нравилось дразнить меня, а я не решалась пойти дальше. Наконец она поняла, что от меня так мало чего добьешься, грубовато привлекла меня к себе и принялась покусывать острыми зубами мою шею. Мне показалось, что она сейчас прокусит кожу, и от этой мысли у меня все поплыло в глазах – так возбудила меня страсть вампира. Но Марго не была вампиром, она пощекотала языком ямку между моими ключицами, затем язык ее пропутешествовал к ложбинке между грудями, которые она крепко, до боли сжала пальцами. Ее тело было удивительно горячим, а руки – ледяными, и горячим был ее карий глаз, и ледяным – серый. Ладони ее уже с силой ласкали мои бедра, а лицо оставалось бесстрастным – самое живое, изменчивое, самое прекрасное из всех виденных мною лиц. Марго по-кошачьи потерлась головой о мою грудь, холодные пальцы коснулись моего лобка, заставив содрогнуться. Холод ее рук и жар дыхания доводили меня до последней стадии возбуждения. Если бы она еще немного помедлила, я бы, наверное, потеряла сознание, но она не стала медлить – ее рука вошла в мою плоть, ласково перебирая разгоряченные складки кожи, пальцы ловко нашли уголек любовного безумия. Я перестала ощущать себя – и все вокруг, все, кроме исступленного блаженства. Марго присмотрелась ко мне, поджала губы и отпустила меня; я без сил упала на подушку.
– Что вы со мной делаете, альпинистка моя, скалолазка?
– Хочу, чтобы вы стали близкой и ласковой, – невозмутимо ответствовала Марго. – Расслабьтесь!
Она осторожно провела кончиками коротких ногтей по внутренней стороне моего бедра и снова принялась меня ласкать, как прежде. Я обессиленно забросила руки за голову, уплывая куда-то за семь небес, поближе к Шамбале, где оставались только порывы теплого ветра – ее дыхание и касания облаков, или, может быть, поцелуев.
То, что было дальше, напоминало полет вверх – по нарастающей. Губы ее скользили между моих грудей, осторожно касаясь горячим влажным языком разгоревшейся кожи, все ниже и ниже, вот они уже у пупка, дразнят его легкими и жаркими касаниями, вот ее губы путешествуют по моему животу, вздрагивающему от волнения, вот касаются лобка, щекоча мои бедра длинными неприбранными волосами. Я протянула руку и запустила пальцы в эту ослепительную солнечную гриву, пахнущую незнакомыми духами.
Марго поняла мой жест по-своему, как если бы я торопила ее. Она вздохнула – должно быть, ей хотелось меня еще немного подразнить, обхватила руками мои бедра, просунув ладони под ягодицы. Ладони были по-прежнему ледяными и влажными, они приподняли меня, держа на весу. Я согнула ноги в коленях, чтобы ей было не так тяжело. Мне даже не пришло в голову, что она собирается сделать, и неожиданно ее язык скользнул вниз, к моим чреслам. Она, верная себе, дразнила меня, едва касаясь обезумевшей плоти, водила кончиком языка вверх-вниз, доводя меня до полного исступления. Я услышала тихий стон, еще – и не сразу поняла, что это мои стоны. Марго же осталась довольна результатом и перешла ко второй части – ибо у нее, видимо, была своя метода соблазнения.
Ее бархатистая нижняя губа обволокла всю мою промежность, Марго принялась вылизывать меня там, как мороженое, задерживаясь вверху – там, где прикосновения были особенно волнующими. Она касалась языком той заповедной точки, всякий раз по-другому, словно ища некий идеал моей страсти – то слегка, мучая меня несбывшимся поглощением, то глубоко, овладевая мной, то уходя вниз, и я чувствовала, как ее язык погружается в мое тело.
Я никогда не бывала в горах. Но это напоминало мне покорение некоей вершины страсти – шаг за шагом сливаясь воедино, отдаваясь друг другу, подчиняя друг друга, вознося друг друга все выше и выше, к тому несбыточному наслаждению, за которым – только смерть. Ее пальцы сжали, царапая, мои ягодицы, и мне вспомнились ее слова: “Острые камни… вам не понять”. Вот теперь я понимала боль и счастье острых камней любви! Меня полностью, распространяясь от губ Марго, захватило какое-то болезненное, невыносимое и неописуемо сладостное ощущение, по телу прошла судорога, другая… Марго подняла голову и с иезуитской улыбочкой посмотрела на меня.
– Вы прелесть, Веснухина, – наконец сказала она.
– Вы… вы тоже, Марго… – выговорила я; губы плохо слушались меня, да и всю меня бросило одновременно в жар и в холод – в ее разноцветные глаза.
Она улыбнулась и прижала меня к себе каким-то материнским жестом. Я отчаянно прильнула к ней, пряча лицо между ее грудей. Мне надо было какое-то время, чтобы успокоиться; Марго своим шестым чувством поняла это и не теребила меня.
Но вот я немного пришла в себя, пронзительная новизна происходящего перестала меня пугать, осталась бесконечная нежность к прекрасной женщине рядом со мной. Мои руки, почти без участия воли, сами по себе начали перебирать ее узорные шрамы на мускулистой спине, проскользнули, вздрагивая от умиления, к безупречному изгибу бедер и ягодиц. Пальцы правой руки ласкали ее ягодицы, пальцы же левой пробрались чуть ниже, к увлажненным чреслам. Марго перебирала мои короткие волосы, и я в темноте чувствовала, как она улыбается. Я отняла руку и переложила ее на живот – лаская спрятанный в рыжей траве холмик наслаждения, а правой руке досталась ее грудь, мягкая и упругая, необыкновенно горячая, и время от времени мои пальцы касались холодного золотого медальона на этой горячей груди. Еще через несколько секунд я обнаружила, что целую ее подбородок и шейку, а она выгибается, как кошка, от удовольствия. С трудом удержавшись от искушения оставить на этой нежной шее засос-другой, я чуть куснула ее за плечо и жарко, уже не сдерживаясь более, осыпала поцелуями ее грудь и живот. Марго откровенно наслаждалась моей близостью. Мне хотелось ласкать ее так же, как она ласкала меня, но я медлила. Я опасалась, что она догадается о моей неопытности, и что эта неопытность помешает мне ублажать ее по-настоящему. Тело ее трепетало в предвкушении, а того, что она предвкушала, все не было. Наконец Марго перестала гладить меня по голове и плечам, нетерпеливо опустила мне на макушку ладонь и нажала: сколько же можно? Давай!
Я зажмурилась, словно это могло мне чем-то помочь, и обреченно опустила голову к ее чреслам. Она выбривала их, оставляя немного золотистых волос только на самом лобке, и вкус ее гладкой ухоженной кожи там напомнил мне что-то солоновато-сладкое и ненавязчивое. Она буквально плавала в вязком соке вожделения, и мне оставалось только подобрать языком этот сок и ласкать ее, ласкать, ласкать до бесконечности… Это оказалось совсем не трудно, я была совершенно счастлива, что могу доставить ей радость, и, слыша ее вздохи – полустон, полуворкование – я наслаждалась едва ли не более, чем когда Марго ласкала меня. Я сначала не знала, куда девать руки, потом пришло: нужно гладить ее бархатистые бедра, помогая ее телу приподняться в пароксизме страсти. Марго обвила мою шею своими красивыми, сильными ногами, не позволяя мне оторваться от нее – да я и сама этого бы не хотела. Ее острые пальцы вцепились в мои волосы в последней судороге восторга, и вместе со вздохом с губ ее сорвалось:
– О, милая! Еще, еще!
Но “еще” было совсем немного. Я вошла во вкус и ублажала ее так, будто занималась этим всю жизнь, ее бедра колыхались в безумном танце, до меня доносилось ее отяжелевшее дыхание. Наконец Марго откинулась на подушку и рассмеялась чуть слышным, игривым смехом.
– Идите ко мне, Веснухина… Идите же!
Ее губы, распухшие от поцелуев и солоноватые после ласк, впились в мои – теперь я чувствовала и ее, и собственный вкус. Она то привлекала меня к себе, пылко целуя, то слегка отстраняла, чтобы в полумраке спальни рассмотреть мое лицо. Что она там находила? Я смотрела на нее с каким-то молитвенным обожанием. Я была счастлива. Может быть, именно это Марго и хотелось узнать еще и еще раз.
Мы так и заснули в объятиях друг друга. Сквозь сон я ощущала, как Марго во сне гладит меня, и как пахнут ее духи – странный, необычайный аромат, навсегда запомнившийся мне как аромат первой настоящей любви. Мы забыли выключить компьютер, и из раскрытых дверей второй комнаты доносились все те же, уже по пятому кругу, мелодии Гребенщикова. Запах любви, музыка любви, время любви – за полчаса до весны… О будущем думать не хотелось. Я просто заснула тревожным, порывистым сном человека, чье счастье неожиданно и зыбко, а впереди – сплошной туман. А Марго спала так, как спят колокольчики в лесу – чутко и сладко.
А потом наступило утро. Будильника у Марго, естественно, не было. Я не знаю, бывают ли вообще будильники у таких богемных созданий, – в тот момент я бы не поверила, если бы оказалось, что у Марго есть что-то присущее обычному человеку. Просто я по привычке работающего человека проснулась рано утром, первым делом протянула руку и взяла с комода свои часы: ага, пол-восьмого, еще никуда не опаздываю… Встаем!
Я не поцеловала ее на прощанье. Она даже не проснулась. А я не стала ее будить. Ее пламенные волосы так красиво разметались по подушке, и вся она была такая тихая и светлая во сне, и такие трогательные тени на щеке ее лежали от зазубренных ресниц. У меня и мысли не возникло о том, что возможно какое-то продолжение. Мысль была другая: вот она, ложка меда в бочке дегтя под названием “моя жизнь”… и другой не будет. Вряд ли Марго даже вспомнит обо мне через пару дней, думалось мне.
***
И вот я иду по осеннему Питеру, под промокшим зонтом (его, по совести говоря, давно пора бы выбросить) и в промокших ботинках, и думаю, кому бы сплавить свои кассеты с “Аквариумом”. Выбросить, в отличие от зонта, жалко, а слушать больше не могу: с первых же тактов перед глазами встает алебастрово-золотая грудь и эти разные глаза – карий и серый, жар и холод, инь и ян…
Не следует думать, что я так просто смирилась с потерей своей мечты. Ничего подобного. Я первым делом попыталась найти себе кого-то живого и реального. Это было скучно, – ни одна женщина не вызывала у меня такого ощущения моей полной принадлежности ей, как моя ирреальная Марго с ее странными глазами.
Черт побери, я не могу теперь смотреть на осенние листья, утонувшие в лужах, – они напомнили мне мокрые волосы Марго тогда, в ванной…
Иногда я поднималась к Исакию, бродила в парке, возле которого встретила Марго, потом сворачивала на Галерную, под арку, на которой – теперь я это понимаю – светилось “Оставь надежду, всяк сюда входящий”. Я оставила надежду. Но я, сама не знаю, почему, подходила к ее дому, подолгу стояла возле него, потом уходила, поминутно оглядываясь.
…Она несла в руках отвратительные, тревожные желтые цветы. Черт знает, как их зовут, – какая-то разновидность орхидей, безумно дорогих и увядающих на второй день, – и плащ ее был распахнут, и на тонкой, незащищенной шее поблескивал золотой медальон, и над медальоном поблескивали ее глаза. Инь и ян.
Я поспешно отступила, спряталась за кустом. Почему-то мне было стыдно попасться ей на глаза. Не знаю уж, чего стыдилась, – то ли того, что я все еще помню ее, то ли того, что тогда поддалась ей без малейшего сопротивления. Или, может быть, это был страх, что она меня не узнает. Впрочем, мои маневры были напрасны, – Марго меня заметила.
– А, Веснухина, – запросто сказала она. – Вы всегда бросаете своих женщин, не прощаясь?
– Нет, – ответила я. Внезапно мной овладела странная легкость. – Марго, вы были моей первой и единственной женщиной.
– Да? – Марго капризно оттянула губу. – Завтра концерт БГ. У меня лишний билет. Идемте? Учтите, я буду с дочерью. Вообще, собирайте-ка вещи и переезжайте ко мне на постоянно.
Стоило мне увидеть ее, и вся ее власть надо мной, и ощущение, что она подстраивается под все мои желания, вместе с властью, вернулись.
– Перееду сегодня же, – согласилась я. – Знаете, Марго, а я думала, что вы меня позабыли на третий день.
– Да? – вот тут уж Марго сочла нужным показать мне и удивление, и недовольство одновременно. – Что за странные у вас фантазии, Веснухина!
Прочитала только до "желтых роз", но обещаю исправиться и дальше дочитать. Кстати, это же к Булгакову отсылка? 
