Магический кристалл прошлого
Тридцать с лишком лет назад, вернувшись дембелем из армии (служил я в знаменитой Таманской дивизии под Москвой, но сейчас не об этом), я поехал сначала не домой (к родителям в деревню), а в Ленинград... Звали меня институтские друзья, затеявшие создание театра, - и мне предлагалось поработать актёром, а в дальнейшем попробовать себя и в режиссуре... Я согласился, и уже собрался было съездить, наконец, к родителям на пару недель, как меня хитрованы-друзья познакомили с ослепительно красивой блондинкой лет восемнадцати... Хитрованы потому, что они хотели таким образом удержать меня в Ленинграде или хотя бы иметь некоторую надежду, что я вернусь в город...
В первый же вечер у нас была любовная связь: Лена невероятно нежно за мной ухаживала, а я, как зачарованный, послушно ей подчинялся... Друзья потом намекнули недвусмысленно, что это девушка по вызовам, и лучше мне не влюбляться... Но было уже поздно: я влюбился! И как мне тогда казалось, - Лена в меня тоже...
К родителям я всё же уехал, а когда вернулся, предприимчивые друзья сообщили, что сняли для меня с Леной квартиру на островах в акватории Невы, и надеются, что теперь я полностью отдамся театру... Я тоже так надеялся!
В театре, благодаря нашей фанатичности и юношескому максимализму, установился почти фашистский режим: пахали мы день и ночь, - полуголодные, нервические, неадекватные, одержимые, - пока не происходил какой-нибудь срыв... Когда происшествие удавалось нивелировать, всё начиналось по-новой, только с ещё большей интенсивностью и беспощадностью, до очередного нервного срыва кого-нибудь из "будущих знаменитостей"... Если конфликт замять не удавалось, - человек изгонялся из театра, несмотря ни на какие прежние его заслуги перед театром!
Лена училась, по её словам, в студии Мюзик-холла, и мне тогда и в голову не приходило этому не верить (а тем более, пойти проверять эту личную информацию на соответствие действительности)... Деньги у неё почти всегда были, и она объясняла это переводами от родителей, которые проживали где-то в Сибири... Вникать во все тонкости жизни моей возлюбленной у меня просто не было времени! Да, если честно, и желания тоже: не дай Бог, обнаружилась бы какая-то ложь... это была бы катастрофа для нас обоих! Я знаю свой беспощадный характер!
Природа на островах была изумительной, и в те редкие вечера, когда нам удавалось побродить с Леной перед сном, я почти верил, что мы находимся в раю, и лучшего просто и желать невозможно! Страсть моя к Лене возрастала день ото дня, а она, как мне иногда казалось, была несколько холодна со мной, хотя и не скупилась на нежности... Когда к нам приходили переночевать какие-нибудь бедолаги из театра, мы укладывали их на кровать, а сами на полу... предавались любви почти всю ночь, наивно полагая, что нас никто не слышит и не видит... По временам замечал в сумраке жаркой комнаты, что Лена во время любовных утех протягивала руку в сторону кровати, и кто-то удерживал её руку с таинственной солидарностью до самого окончания нашего акта любви... Но спросить её об этом не решался, и подозрение тонкой змеёй закрадывалось в моё сознание и сердце...
Иногда Лена приходила к нам на репетиции, - и с восторгом смотрела на всю нашу братию, творившую искусство... Бывала смешлива и кокетлива, причём практически со всеми, кто к ней подсаживался или разговаривал в перерывах... Меня вроде бы и отличала от остальных, но я чувствовал, что внимание её словно поверх меня устремлялось к нашему руководителю, моему институтскому товарищу (мы одновременно учились в параллельных группах, несмотря на то, что он был старше меня лет на шесть). Звали его Андрей, но некоторые обращались к нему с уменьшительно-ласковым "Андрюша", и это им очень импонировало, было предметом их гордости: как же, сам руководитель потрясающего театра позволяет им такое обращение! Как называла его Лена, я не помню, но за глаза практически всегда только по фамилии: Каретников; причём с оттенком какой-то затаённой обиды... Я звал его просто и бестрепетно - Андрей, по временам восхищался им, по временам ненавидел...
После нескольких месяцев напряжённой работы, наконец, был назначен день премьеры, и все приободрились,
как приободряется истощённый человек на последних метрах перед выходом из леса, в котором он так долго блуждал...
Мы были молоды и полны надежд, и никто не знал и даже не предчувствовал, какие невероятные испытания предстоят каждому из нас практически в ближайшее время... Ленинград, красивейший город мира, должен был или принять нас, или выплюнуть, как инородное тело... Серединки почему-то не предлагал ни наш максимализм, ни огромный город, ни тонкие сферы небес... Только где-то в самой глубине моего сознания сиротливо обозначилась невероятная, кощунственная мысль: пока ещё не поздно, пока ещё есть хоть какая-то возможность, нужно немедленно всё бросить и уехать к родителям! Но было - поздно...
В день премьеры я выходил из дома один: Лена умчалась куда-то ещё с утра, а "ночлежников" накануне, слава богу, не было... Хозяйка квартиры, симпатичная женщина лет за тридцать, сидела в своей комнате, когда я почти уже вышел на улицу. Вдруг она позвала меня довольно громким голосом, и я вернулся назад и вошёл к ней в комнату. Меня поразили два чувства, которые зашевелились во мне: во-первых, я остро почувствовал, что явно что-то случилось, а во-вторых, невероятно захотелось ласк этой женщины! Оба чувства, переплетаясь в причудливый венок, или, скорее, коктейль, заставили меня замереть у двери почти в обмороке... Слава Богу, Татьяна не смотрела на меня в эту минуту, а сосредоточенно о чём-то думала, словно собираясь с духом... Наконец, она спросила почти в упор, впервые вскинув на меня свои изумительные синие глаза: "Тебе Лена ничего не говорила?" Пока я молчал, ощущая, как сердце проваливается в какой-то бездонный колодец, дивные синие глаза сияли мне то ли некой слабой надеждой, то ли бесстрастной решимостью палача... И в первый раз явилось видение: я как бы со стороны увидел себя и Лену, которую изо всех сил тащил по лестнице со второго этажа (где была наша комната) на нижний, и бедная, растерзанная Лена в панике и отчаянии хватается свободной рукой за всё, что попадается на пути, но под моим напором сползает окровавленным телом с этой проклятой лестницы, беззвучно открывая рот... Видение так же внезапно пропало, как и появилось, а я почувствовал, что у меня у самого открыт рот, как только что он был открыт у Лены в её беззвучных рыданиях ... Наконец, я произнёс каким-то осипшим, отсутствующим голосом: "Нет... А что такое?"
- Виктор,- начала хозяйка таким тоном, словно мучительно заставляла себя, - кажется, тебе нужно расстаться со своей Леной... Она... обманывает тебя!
"Ну, слава Богу, с ней ничего не случилось! А я уж было подумал..."
-Ты слышишь меня, Виктор? Я долго не решалась говорить, всё надеялась, что она сама тебе скажет... Но дальше это уже нельзя скрывать, - и нельзя тебя обманывать! У неё есть другой человек, она сейчас уехала к нему, а вечером должна придти за своими вещами, пока ты будешь в театре... Ты слышишь меня?
Я с трудом понял, почему она меня всё время переспрашивает: оказывается, я усиленно пытался вернуть в сознание только что виденную картину, а она не возвращалась и не отпускала моих мыслей, и этот явно заметный ступор напугал Татьяну.
- Виктор, ты... понимаешь, о чём я тебе говорю? Если бы я не сказала, было бы ещё хуже, - ты понимаешь это?
Она сидела на кровати, в каком-то домашнем простеньком платьице, и её крупное красивое тело приковало к себе мой взгляд... Ничего не отвечая, глядя на её грудь, я медленно присел рядом с испуганной женщиной и так же медленно погладил её по плечу... Запах духов и тёплое дыхание обволокли меня, словно облаком, и я помимо своей воли произнёс глупейшую фразу, какую только можно было себе придумать: - Мне нужна женщина...
Я взял её ладонь с тыльной стороны и потянул её к своему интимному месту, но Татьяна первой пришла в себя и резко отдёрнула руку. - Виктор, ты сошёл с ума!
Она сильно раскраснелась и встала, а я снова увидел видение, только теперь совсем уже другое:меня избивают несколько человек, я падаю на землю, а они продолжают бить меня ногами, и где-то над их склонёнными и дёргающимися фигурами словно парит в гулком воздухе ухмыляющееся лицо Каретникова! И я вспомнил о премьере, которая неотвратимым ужасом придвинулась к моему сознанию и вытеснила всё отальное!
- Господи, я же опаздываю! Чёрт бы побрал и эту премьеру, и этого паскуду Каретникова!
Я вскочил и в панике бросился за дверь, не заметив протянутой руки Татьяны, в которой дрожала какая-то записка. Периферийным зрением я всё-таки увидел эту записку и запомнил её, - и почему-то подумал, что это прощальное письмо моей смертельно любимой женщины... И до самого начала спектакля я абсолютно ничего не помнил и не понимал, пока не очнулся уже непосредственно на самой сцене , - то ли от запаха кулис и ещё задёрнутого занавеса, то ли от волшебного, сладкого, ни с чем не сравнимого гула зрительской толпы...
(Продолжение следует)
За стихотворение голосовали: trenine: 5 ; natalya_Kozireva: 5 ; писуля: 5 ; : 5 ;
Copyright 2008-2016 | связаться с администрацией
дата:2013-03-19 17:39
После усталости от поэтического мышления весьма полезно пробовать прозаические экзерсисы: в них, как прапвило, задействованы иные ресурсы мышления и языковой палитры, чем при написании стихов... Другое дело, насколько это может быть интересно на поэтическом сайте...
дата:2013-03-19 18:08
дата:2013-03-19 20:51
дата:2013-03-20 00:09
дата:2013-03-23 00:11