Феб и царство света

Феб и царство света

Гармонии изысканейший мелос,
Любой акорд таинственный мой друг,
Как тропка к свету где лоза омелы,
Виньеткой обвивает света круг.
А там где край виньетки лепестками,
В полупрозрачном блеске чуть поник,
Там пропасть лета теплыми руками,
Ласкает нежно мой продрогший лик.
Мне грустно слышать бездну совершенства,
В сложнейших модуляциях струны,
Что златом средь убогости скаредства,
В измызганные падает челны.
Сливаясь с шумом волн и треском весел,
Деля пространство с ветошью рванья,
И ничего не требует, не просит,
Как ласковый ребенок у меня.
Он только ждет чтобы отплыла барка,
Нежнейшим херувимом сев на киль,
Зовя туда где бирюзою яркой,
Стираются печаль и боль тоски.
Не он ли возводил дворян имения,
Вдоль тихих рощь, в сиреневом плену,
Где все себя теряет на мгновение,
Рассеяв мягких листьев пелену.
Чтобы снова очутившись в царстве Пана,
Иную пропасть больше не искать,
А только в круге солнца долгожданном,
К устам нежнейшей смерти вновь припасть.
Постичь ее язык как хрупкость плоти,
В ладонях шелест крыльев ощутя,
Чтобы потом к надорванной заботе,
Приникнуть как прекрасное дитя.
И падшие терзания успокоив,
Вложить ее ладонь в ладонь отца,
Но даже не того что с нею кровен,
А солнечного Пана без лица.
О солнце дай насытиться той смертью,
Чтобы равен лету мелос был всегда,
Чтобы в той гелиотропной круговерти,
Он нежным херувимом прилетал.
Иль в бирюзе лагун лаская горы,
Он с самые безумные мечты ,
Нам возвращал из ящика Пандоры,
С неведомой сознанию высоты.
Тогда сияние этих звуков тонких,
Вовек не покоробит слух гребцов,
И херувим сидя на крае лодки,
Нелепым не покажется глупцом.
Забывшийся средь неги бесконечной,
Он станет солнцем, станет негой той,
Виньеткою объемля круг предвечный,
Омелы ниспадающей листвой.
Где в царстве Пана, в круге том предвечном,
Блаженстве утопающем в свету,
В нас смерть устами нежности беспечной,
Утешит боль потерь забот тщету.