Заповедник героев (крупная форма)

Вступление

Когда переходов с работы
домой стало множество тысяч,
то радость обычно – за бортом.
а скука – истычет.

Не перестаю удивляться,
выискивая аргументы
для новых победных реляций,
ведь жил и уйду – незаметно.

И, всю сконцентрировав волю
на вечную битву с рутиной,
ищу... в окружающих, что ли,
людские рубины,

которые жизнь украшают
и вроде звезды ночью.
Поиск
фиксирую карандашами,
стихами – всем скопом.

Шедевры (вы знаете сами),
природные, в том числе – редкость.
К тому же вкус, словно Сусанин,
сбивается крепко.

Но мне, тем не менее, все же
везёт: современных героев
встречать, как типаж – режиссёрам,
не роясь.

И есть в развлечении этом
итог – жажда жить.
В чем тут польза
не ясно мне.
Но – быть поэме.
Зачем, пойму после.

Глава 1.

Об одной из причин подвигов

Типаж не опознан,
возможна харизма –
достаточный признак
не чувствовать прозу
текущих событий...
Она посетила
все клубы и стили
(у глупости прыти
немеряно.
Время,
надеюсь, когда-то
от даты до даты
мою всю измерит).

Но дело не в этом,
а в девушке: пусто.
А ноль можно спутать
с объёмом, что вредно:
объём ты наполнишь,
в ноле растворишься,
и будь хоть в Париже,
об этом не вспомнишь.

Счастливо смеётся,
о счастье не зная.
А чем герой занят?
Смущался и ёрзал
поодаль на стуле,
боясь подойти к ней...
Картинка...
Тсс, тихо!
На подвиг, ссутулясь,
отныне и присно
он выйдет за шансы
с ней быть.
Что ужасно:
причём тут харизма?..


Глава 2.

Герой толпы

У старого рокера в драной косухе
спит в красном углу не икона – гитара,
на деке вверху нацарапано «суки»,
но дед в бунтари не ходок – слишком старый.

Фактически – дед: внучек от разных дочек
по громкой стране «наигралось» немало
(его или нет – мало кто знает точно,
ведь сонмы девиц дивным песням внимали).

Винил запылён.
Как-то всё изменилось…
он раньше искал звук, а в музыке – нишу,
теперь ищет тапочки, смыслы и милость,
и очень легко стал читаться герр Ницше.

Забавно... Выходит, года всех ровняют,
и чем ближе к точке, тем меньше различий.
Но пилит гитару дед, обороняясь,
как прадед на фронте, от смерти, мизинчик

по-птичьи на правой руке отставляя,
и пишет дед… старые – песню за песней.
Подзвякивает в такт сервант с хрусталями…

За то, что был идол – в собесе нет пенсий.

Скинхеды ли, панки ли, народовольцы –
в любом поколении мир взорвать масса
желающих, юных и всем недовольных,
короче, обычное мясо.

И, честно сказать, запевал мне не жалко.
Нехай на завалинке в старости пилят
гитары, уже не мешая. Не жарко,
старик? Ведь людьми, как дровами, топился.

Герой-любовник

- Мы завтра в шесть тридцать уходим…
- Ты любишь читать Достоевского?..
- В морях, как в церквях, настроение…
- А может ты – дамский угодник?..

Короткие ночью все платьица.
- А вот и мой дом. До свидания…
- Есть кит – вот, смешное создание!..
Сломалась застёжка под пальцем…

Глава.
Пятый месяц болтанки
в морях. И тоска между вахтами.
а где-то сезон южно-бархатный,
и женщина мамочкой станет.

Глава.
Подрастает мальчишка,
а папе о нём и не ведомо.
Носимый ветрами, он, ветреный,
женился.
На годы – затишье…

Глава.
Время неумолимо.
- А я обожаю Акунина…
- Уходим с утра... (загарпунена).
Отцу – тонны адреналина…

Глава.
Как в плохом сериале,
на том же и те же. Но старше.
История, в общем-то, страшная,
но этим и жутка реальность.

А что – эпилог? Да, увольте!
Конец здесь началом является.
Ломаться застёжкам под пальцами
а флагам стремиться на клотик.

Герой-политик

У человека часто – вид патрона.
Заряженным в каре по сто на сто,
по будущему, словно по картону,
стреляют им.
Но есть и холостой.

Он из обоймы вынут, как ненужный.
Когда таких – неправильных – собрать,
да – по другим (!) – палить, шуметь, канючить…
Все революции – из них, собрат.

Распугивая выстрелом коробку
и превращая ровный строй в толпу,
стреляющие «холостые» гробят
всех с кайфом, как гигантов – лилипут.

Звук ляжет тонкой копотью на коже,
как грязь – на акваторию портов.
Политик, в сущности, такой же –
обманный холостой патрон.

Герой-путешественник

От Берлина до Владивостока
этим туфлям побывать досталось,
а теперь стоят, прижав листок на
Богом позабытом полустанке,

кажется ничем не удивить их…
Только вот обутый в них хозяин
городка прекраснее не видел.
Может быть, ему лишь показалось?
Если так, то почему застыл он
и прислушивается к знакомым:

тишине и ветру… Бороздили
туфли мир, но главный из аккордов

в каждой композиции – в финале,
за него прощали. Пусть не часто.
Камни потоптав в ЮАР, в Милане,
туфли виновато возвращались.

Герой-поэт

Нельзя быть поэтом с восьми до пяти.
И город закатом зализан.
Бояться однажды вдруг – не подойти,
неизданным стать – не неистовым,
искать правду, словно голодный вампир,–
по грязи и запаху крови…
Поэт – он, наверное, из кровопийц,
но только страшней и огромней,
и с жаждой – побольше.
Остатки души
в жестокие правды вплавляя,
плодит он адептов, чтоб не потушить
их боль. На царапину – лаймом.

Он-лайн – круглосуточно.
Словно дышать,
как будто быть богом, наверное.
Любая звезда – огнедышащий шар,
не только в рабочее время.

Герой онтологический

Холодная логика, как пистолеты,
стреляет не хуже. Последствия, правда,
взрывнее, да и результаты не слепы...
Знавал я философа, сбитого "Прадо",

он выкрасил факты цветами причины
и ждал с интересом свет в грязном тоннеле,
и как ни старались на скорой врачи, но
случайность ему не казалась латентной.

На теле проблемы с живыми местами,
а он с нами мучился, как с не живыми,
и правду пытал, эдакий "полуСталин"...
Он гений.
Но только теперь я не вижу

его давно. Может побег состоялся,
и нынче герой онтологии счастлив
тем, что доказал...
Логика расстреляет.
Недавно я пил водку с теми врачами,

пытаясь узнать. Предлагал им вино, но
мне парни сказали, что лишь водка лечит...
Способность считать себя вечно виновным
во всём, что случится - вот крест человека.

Маленький герой одного стихотворения

Вы знаете, а ведь зима – хорошо.
Особенно если, особенно если
в ней есть поезда,
путешественник в кресле
и жизнь впереди, да ещё снег пошёл,

пусть непонимание нас и не нас
обычное дело, обычное дело.
Стихи не имеют гигантских владений,
ведь нет права мир навсегда занимать,

и треплет парнишка нательный гайтан,
а снежных зарядов, а снежных зарядов
удары в окно, будто бы сядет рядом
вот-вот чай попить дед-морозный шайтан.

А парень, как все, не поняв, для чего,
уехав, расстроен – приехать, расстроив
себя бесполезностью.
Дело простое –
грустить рифмой, к стёклам прижавшись щекой.

Герой настоящий

Когда средством после бритья -
любая мензурка на полке,
а средство жить дальше - октябрь,
то ты слишком не Аль Капоне.

Такие дела, брат. Прости.
И ты не похож на героя...

Но что ж на тебя смотрят строем
те, кто ещё будет расти?

А просто когда во дворе
кого-то толпа убивала,
ты вышел, лицом подобрев,
и парни нарвались.

Да как-то, напившийся в хлам
на праздник военный, недавний,
на лавке ты спал...
И медали
в пыли. Что тебе похвала?

Железки сложили в карман
соседи, под руки - в квартиру.
Россия, а ты не права.
Противно...

И ведь из таких же – из вас –
героев потом закаляют,
забыв, что любою из склянок
ты пользовался, брея фас.


Глава 3.

Судьба героя

Не каждый слон накрыл бы лапой
октябрьский кленовый лист...
В московском сквере слон – по блату,
не то, что листьев – завались.

В многоэтажках сквера возле
разнообразнейший народ
века уже пропаровозил,
а смысла в том – кати шаром.

В своих малюсеньких квартирах
под таракании бега,
простив себя за всё, растили
озлобленность... (слонов пугать?)

и, не включая полушарий,
под сериалы сериал
писали свой. И не решали…
да ничего!
Сплошной релакс.

Что осуждать закономерность?
Но их мутация – герой –
в отличиях закоренела...
Кто там сказал, что жизнь – игрой?

Мутант до ужаса серьёзен,
ему не выжить, так, как всем.
Да, он – зерно.
Но в куче зёрен
единственный во всей красе
растёт, показывая прочим,
зачем они.
Но как всегда
другим в амбаре век ворочать,
ему – кресты по городам.

А под крестами – жёлтых листьев
ковёр. Мне этот гардероб
напоминает, уж простите,
вину посмертных орденов.

О символах и героях

Умирают миллионы,
миллиарды их не помнят.
Но один на болевой взял
память всех.
Он был не понят.

Как библейского пророка,
ненавидят, обожая,
толпы своего героя.
Отчего его мне жалко?..

Помнится, на шпиле башни
довелось снимать однажды
флаг... И так, как флаги пашут,
в страшном сне не нужно даже:

ткань истреплена, с навершья
отлетела позолота...
Флаг наивен.
А не веришь,
глянь: в каталке по салону

припоздавшей электрички
парень, как остатки флага,
просит, сам лицом коричнев,
за геройство на баланду.

О почитателях героев

Что – свобода? Пуста и ужасна.
А давайте-ка правду о плене:
любят, кормят, в постели – ужами,
и тепло как в воде – в неопрене.

И удобно нести чушь о главном
(будто знаешь, что это такое).
Плену надо бы –
баллады,
а не румбам ветрам и альголям!

Наблюдаю с балкона тюремный
быт столицы, привычек и веры,
где – одни короли и царевны...
Но отсюда не выйти – примерным.

Да и у бунтарей мало шансов.
Траектория у сигареты
предопределена.
Возвращаться
трудно, если не вышел.
Свирепо
разум бьётся в отсутствие стёкол,
их отсутствий не воспринимая…
Что там голод (!), – свобода – не тётка.
Не свободы, а плена нам мало.

Победа

Победа – не юная девушка, так как
когда она с кем-то, то значит тот, либо
приходит с ракетами, либо на танках.
А песни поют нам про жутких талибов
(конечно они – не добрейшие парни,
у них просто слишком другие святые).
Победа хитра и нам головы парит,
а после сбежит, если не опостылеет.

К чему это я?
Очень много историй,
кто кем на исходе войны порыжевший
встречает рассвет...
Только правда христова
в том, что дольше помним рассвет поражений.

Монументы героям

Ещё я встречал монументы,
красивые но – неизвестным,
забытые, как аргумент у
сбежавшей со свадьбы невесты,

и вроде бы нам с ними – гордо,
дай Бог им судьбу мегалитов...
Но только значительней дорог
мне символ со списком фамилий.

Величие недостижимо,
безадресное, словно письма,
а имя – как преднатяжитель,
как кнехты на пирсе –

удержат любые линкоры,
готовые снова сорваться
стрелять...
Пусть войну – мало кормят!
Душа – не дешёвый товарец,

и встретив под траурной рамкой
героев – своих юных предков,
любой из воюющих армий
воюет страшней...
Только редко.

Глава 4.

Антигерой

Товарищи неполноценные злодеи
(злодейство ведь удел людей неполноценных),
мне в принципе не важно, чем вы там владеете,
так как владение, увы, не панацея,

я даже не прошу вас, не жалею. Даже
не обращаюсь к вам, а просто рассуждаю
(не как ханжа, но и не как сэр Эрнст Мулдашев):
зачем вообще вас из людей сооружают?

Нас воздвигают предки, словно пирамиды,
кого-то – походя, кого из поколений…
Но для чего, в вопросе данном перемирия
нет. Только крови, как обычно, по колено.

И, в принципе, ведь цели были не плохие,
да как-то вот совсем иные результаты…
Взрывает голову под звёздным балдахином
мысль, что любой войне богов нужны солдаты.

А так как большинство всегда не комбатанты,
их нужно бы расшевелить, ударив больно…
Всегда найдётся сволочь с топором, в банданне –
расшевелить толпу убийством, недовольный.

А дальше просто: направляй колонны стада
и вычленяй в нём трусов. И берись за дело:
кого – в герои, остальных – под ливень стали…
А вот из трусов хороши злодеи.

Глава 5

«Не знаю», «не знаю», «не зна…»
И что ни спроси, лозунг ясен:
на лавке народ занят пьянством,
но «знает», как надо… Казна

кухаркой, рабочим уже
фактически поуправлялась.
(Чего бы вот мне на рояле
не муркалось (не дай Боже!)?)

И можно же просто махнуть:
рукой,
белым флагом ли,
рюмку,
по пятой колонне, всласть хрюкнув
АК,
из толпы – пахану.
Ан нет.
По-другому ищу
вопросы, имея ответы
(так спичку скрывают от ветра),
в доверие к правдам мощусь.

Пощусь, пропаганду не ем.
Любую. За линией фронта
совсем туго дело у фронды,
но с нею мы в контрах вдвойне,

ведь правильное – между строк.
Но фраза «я знаю» – лишь горечь:
ей душу легко раскурочить,
оружие слишком остро,

не каждому бы выдавал –
а вдруг очутится не с нами?
Но гул миллионов «не знаю»
страшней…
Голос мой маловат…

Финал

Легко издеваться над розовым цветом,
наивно-смешным, запредельно дурацким,
поэтому я не могу быть поэтом.
Но за настоящих с любым буду драться.

Поэтов, как розовый цвет, любят люди,
при этом поэты совсем беззащитны.
Их уничтожают, как всех правдолюбов,
и каждый – засечкой в прикладе засчитан...

На каждого снайпера есть антикиллер.
Конечно, не я. Но меня прочитайте,
и, может, спасёте, как викинг Брунгильду,
когда-то. О большем ведь и не мечтаю...

и словно ремесленник над делом жизни,
над каждым кусочком от правды потея,
пишу, будто мандалу.
Финиш всё ближе.
Выкристаллизовывается идея:

арийский атлет и индеец в пироге,
Манас, Че Гевара – у них общий стержень.
Во все времена выбирают героев
похожих, как клоны. Всё тех же и тех же...
И, в сущности, кем бы и где ни родился,–
народу нужны только символы. Главных
героев не знают. Они не артисты...

Но ветер подул и смёл свежую мандалу.

И что мне осталось? Да всё, как обычно:
просеять песок, начать розовым красить,
просеивать мысли, людей, и – кирпичик
к кирпичику строить поэму, как праздник.

осень, 2014 г.

За стихотворение голосовали: anitas: 5 ; virgin86: 5 ; Людмила Витальева: 5 ;