Акт
I.
Между, допустим, стеной и креслом
вряд ли возможность дана, на трезвом
коль говорить языке, калеке
вдруг «из варяг» потянутся «в греки»,
даже пускай вольнодумству впору
этого типа взбираться в гору.
II.
Волей его, для письма – отцовой,
он собираться в поход крестовый
будет горазд лишь, когда на смену
дням бытия, каковыми стену
век протирает спиной согбённой,
белой заступит любовь вороной.
III.
Что до кочевий в полях далёких?
Знает зоил, что однажды в рог их,
словно оленей охотник, разом,
чтоб помутился навеки разум,
смерть созовёт, чтоб ватагу эту
он изучил. И метнулся в Лету.
IV.
Пусть пустота – это род безумства,
коего древо ветвится густо-
лиственным чадом иного рода –
праздности, ведь какова свобода,
то такова и тюрьма де юре,
если всё чуждо твоей натуре.
V.
Волен плевать в потолок. Ты в праве
биться башкою об стенку. Паве,
что этажом проживает выше,
денно и нощно пустые вирши
дома клепать, опуская руки -
чтобы она умерла – от скуки,
VI.
ибо когда ты её заставишь
выслушать это, навряд ли залежь
чувств всколыхнётся внутри богини,
хоть и сольетесь в ночи нагими
неандертальцами вы на кресле,
если получится. Даже, если
VII.
акт половый совершится с нею,
ты, примыкая ехидством к змею,
что посрамить попытался Бога,
не поднимался настоль высоко,
чтобы низринуться в бездны ада.
Нет, дорогой, не любовь – награда
VIII.
за песнопенья твои, за ямбы.
Знай ты её, изменился сам бы,
мир изменил бы, ему – тем паче,
ибо она – это вид задачи,
коей решенье лежит вне рамок
смертным известных. Самцов и самок
IX.
все же сближает природа, ибо
только она говорить «спасибо»
и «ничего, всё в порядке… знаешь,
ты вот заходишь… потом дерзаешь…»
учит, как школьников нас, при этом
как бы являясь, самим предметом,
X.
вещью, которой, допустим, гвозди
ты загоняешь в запястья, кости
чьи-то дробя. Не свои, однако.
Что говорит о любви собака,
видя телячью на брюхе тушу?
Да, ничего вообще – про душу…
ХI.
С кем же о ней (не о псине ясно
речь здесь ведется), пускай и праздно,
мог бы обмолвиться ты однажды.
Речь о любви, дорогой, не каждый
шкурой своей воспринять согласен.
Слаще халвы и мудреней басен
ХII.
речь о любви, о запретном чувстве.
Сколько же было её в Прокрусте
к делу любимому? В этой песне
лучше сказать о его болезни,
нежели о фанатизме рьяном.
Вряд ли любовь лейкопластырь к ранам
XIII.
вскоре приложит - к его душевным.
А ведь могла бы! Она уже нам
здесь не нужна, а вернее – мы ей,
с этой докукою слов, над выей
бренности, впрочем не выше зоркой
области тела. Слезою горькой
XIV.
бренность уже наследила в тексте.
Речь о любви, словно бег на месте
вдруг учредила, смеясь лукаво.
Рядом с калекой моральным пава,
в тоге простынки. Он счастлив. Ибо
всё в нём природе кричит – «спасибо!»
Copyright 2008-2016 | связаться с администрацией