Булат Окуджава

Булат Шалвович Окуджава (настоящее имя – Дориан, годы жизни – 09.05.1924 – 12.06.1997), русский поэт, бард, прозаик и сценарист, композитор. Автор эстрадных песен, написанных на собственные стихи.


* * *

А мы с тобой, брат, из пехоты,
А летом лучше, чем зимой.
С войной покончили мы счеты...
Бери шинель - пошли домой.

Война нас гнула и косила.
Пришел конец и ей самой.
Четыре года мать без сына...
Бери шинель - пошли домой.

К золе и пеплу наших улиц
Опять, опять, товарищ мой,
Скворцы пропавшие вернулись...
Бери шинель - пошли домой.

А ты с закрытыми очами
Спишь под фанерною звездой.
Вставай, вставай, однополчанин,
Бери шинель - пошли домой.

Что я скажу твоим домашним,
Как встану я перед вдовой?
Неужто клясться днем вчерашним?
Бери шинель - пошли домой.

Мы все - войны шальные дети,
И генерал, и рядовой
Опять весна на белом свете...
Бери шинель - пошли домой.


АРБАТСКИЙ ДВОРИК

... А годы проходят, как песни.
Иначе на мир я гляжу.
Во дворике этом мне тесно,
И я из него ухожу.

Ни почестей и ни богатства
Для дальних дорог не прошу,
Но маленький дворик арбатский
С собой уношу, уношу.

В мешке вещевом и заплечном
Лежит в уголке небольшой,
Не слывший, как я, безупречным
Тот двор с человечьей душой.

Сильнее я с ним и добрее.
Что нужно еще? - Ничего.
Я руки озябшие грею
О теплые камни его.


АРБАТСКИЙ РОМАНС

Арбатского романса знакомое шитье,
К прогулкам в одиночестве пристрастье;
Из чашки запотевшей счастливое питье
И женщины рассеянное "здрасьте"...

Не мучьтесь понапрасну: она ко мне добра.
Светло иль грустно - век почти что прожит.
Поверьте, эта дама из моего ребра,
И без меня она уже не может.

Бывали дни такие - гулял я молодой,
Глаза глядели в небо голубое,
Еще был не разменян мой первый золотой,
Пылали розы, гордые собою.

Еще моя походка мне не была смешна,
Еще подошвы не поотрывались,
За каждым поворотом, где музыка слышна,
Какие мне удачи открывались!

Любовь такая штука: в ней так легко пропасть,
Зарыться, закружиться, затеряться...
Нам всем знакома эта мучительная страсть,
Поэтому нет смысла повторяться.

Не мучьтесь понапрасну: всему своя пора.
Траву взрастите - к осени сомнется.
Вы начали прогулку с арбатского двора,
К нему-то все, как видно, и вернется.

Была бы нам удача всегда из первых рук,
И как бы там ни холило, ни било,
В один прекрасный полдень оглянетесь вокруг,
И все при вас, целехонько, как было:

Арбатского романса знакомое шитье,
К прогулкам в одиночестве пристрастье,
Из чашки запотевшей счастливое питье
И женщины рассеянное "здрасьте"...


* * *

Былое нельзя воротить, и печалиться не о чем,
У каждой эпохи свои подрастают леса...
А все-таки жаль, что нельзя с Александром Сергеичем
Поужинать в "Яр" заскочить хоть на четверть часа.

Теперь нам не надо по улицам мыкаться ощупью.
Машины нас ждут, и ракеты уносят нас вдаль...
А все-таки жаль, что в Москве больше нету извозчиков,
Хотя б одного, и не будет отныне... А жаль.

Я кланяюсь низко познания морю безбрежному,
Разумный свой век, многоопытный век свой любя...
А все-таки жаль, что кумиры нам снятся по-прежнему
И мы до сих пор все холопами числим себя.

Победы свои мы ковали не зря и вынашивали,
Мы все обрели: и надежную пристань, и свет...
А все-таки жаль - иногда над победами нашими
Встают пьедесталы, которые выше побед.

Москва, ты не веришь слезам - это время проверило.
Железное мужество, сила и стойкость во всем...
Но если бы ты в наши слезы однажды поверила,
Ни нам, ни тебе не пришлось бы грустить о былом.

Былое нельзя воротить... Выхожу я на улицу.
И вдруг замечаю: у самых Арбатских ворот
Извозчик стоит, Александр Сергеич прогуливается...
Ах, нынче, наверное, что-нибудь произойдет.


ВАШЕ БЛАГОРОДИЕ

Ваше благородие, госпожа разлука,
Мы с тобой родня давно, вот какая штука,
Письмецо в конверте погоди не рви.
Не везет мне в смерти, повезет в любви.

Ваше благородие, госпожа чужбина.
Жарко обнимала ты, да только не любила.
В ласковые сети, постой, не лови.
Не везет мне в смерти, повезет в любви.

Ваше благородие, госпожа удача.
Для кого ты добрая, а кому иначе.
Девять граммов в сердце, постой, не зови.
Не везет мне в смерти, повезет в любви.

Ваше благородие, госпожа победа.
Значит моя песенка до конца не спета.
Перестаньте черти клясться на крови!
Не везет мне в смерти, повезет в любви.



ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО, ЖЕНЩИНА

Г. Венгеровой

Тьмою здесь все занавешено
И тишина, как на дне...
Ваше Величество, Женщина,
Да неужели - ко мне?

Тусклое здесь электричество,
С крыши сочится вода,
Женщина, Ваше Величество,
Как Вы решились сюда?

О, Ваш приход - как пожарище,
Дымно и трудно дышать.
Ну, заходите, пожалуйста,
Что ж на пороге стоять.

Кто Вы такая? Откуда Вы?
Ах, я смешной человек.
Просто Вы дверь перепутали,
Улицу, город и век.


В ГОРОДСКОМ САДУ

Круглы у радости глаза и велики - у страха,
И пять морщинок на челе от празднеств и обид...
Но вышел тихий дирижер, но заиграли Баха,
И все затихло, улеглось и обрело свой вид.

Все встало на свои места, едва сыграли Баха...
Когда бы не было надежд - на черта белый свет?
К чему вино, кино, пшено, квитанции Госстраха
И вам - ботинки первый сорт, которым сносу нет?

"Не все ль равно: какой земли касаются подошвы?
Не все ль равно: какой улов из волн несет рыбак?
Не все ль равно: вернешься цел или в бою падешь ты,
И руку кто подаст в беде - товарищ или враг?.."

О, чтобы было все не так, чтоб все иначе было,
Наверно, именно затем, наверно, потому
Играет будничный оркестр привычно и вполсилы,
А мы так трудно и легко все тянемся к нему.

Ах, музыкант, мой музыкант! Играешь, да не знаешь,
Что нет печальных, и больных, и виноватых нет,
Когда в прокуренных руках так просто ты сжимаешь,
Ах, музыкант, мой музыкант, черешневый кларнет!


* * *

В нашей жизни, прекрасной, и странной,
И короткой, как росчерк пера,
Над дымящейся свежею раной
Призадуматься, право, пора.

Призадуматься и присмотреться,
Поразмыслить, покуда живой,
Что там кроется в сумерках сердца,
В самой черной его кладовой.

Пусть твердят, что дела твои плохи,
Но пора научиться, пора
Не вымаливать жалкие крохи
Милосердия, правды, добра.

Но пред ликом суровой эпохи,
Что по-своему тоже права,
Не выжуливать жалкие крохи,
А творить, засучив рукава.


* * *

Всю ночь кричали петухи
И шеями мотали,
Как будто новые стихи,
Закрыв глаза, читали.

И было что-то в крике том
От горькой той кручины,
Когда, согнувшись, входят в дом
Постылые мужчины.

И был тот крик далек-далек
И падал так же мимо,
Как гладят, глядя в потолок,
Чужих и нелюбимых.

Когда ласкать уже невмочь,
И отказаться трудно...
И потому всю ночь, всю ночь
Не наступало утро.


ГОСПОДА ЮНКЕРА

Наша жизнь не игра собираться пора
Кант малинов и лошади серы.
Господа юнкера кем вы были вчера?
А сегодня вы все офицеры.

Господа юнкера кем вы были вчера
Без лихой офицерской осанки?
Можно вспомнить опять, ах зачем вспоминать,
Как ходили гулять по Фонтанке.

Над гранитной Невой гром стоит полковой,
Да прощанье не дорого стоит.
На Германской войне только пушки в цене,
А невесту другой успокоит.

Наша жизнь - не игра. В штыковую, ура!
Замерзают окопы пустые.
Господа юнкера кем вы были вчера?
Да и нынче вы все холостые.


ГРУЗИНСКАЯ ПЕСНЯ

Виноградную косточку в теплую землю зарою,
И лозу поцелую и спелые гроздья сорву,
И друзей созову, на любовь свое сердце настрою.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?

Собирайтесь-ка гости мои на мое угощенье,
Говорите мне прямо в глаза чем пред вами слыву,
Царь небесный пошлет мне прощение за прегрешенья.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?

В темно-красном своем будет петь для меня моя дали,
В черно-белом своем преклоню перед нею главу,
И заслушаюсь я и умру от любви и печали.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?

И когда заклубится закат, по углам золотея,
Пусть опять и опять предо мной проплывут наяву,
Синий буйвол и белый орел и форель золотая.
А иначе зачем на земле этой вечной живу?


ДАВАЙТЕ ВОСКЛИЦАТЬ

Давайте восклицать, друг другом восхищаться.
Высокопарных слов не стоит опасаться.
Давайте говорить друг другу комплименты -
Ведь это все любви счастливые моменты.

Давайте горевать и плакать откровенно
То вместе, то поврозь, а то попеременно.
Не надо придавать значения злословью,
Поскольку грусть всегда соседствует с любовью.

Давайте понимать друг друга с полуслова,
Чтоб, ошибившись раз, не ошибиться снова.
Давайте жить, во всем друг другу потакая,
Тем более что жизнь короткая такая.


ДЕРЗОСТЬ, ИЛИ РАЗГОВОР ПЕРЕД БОЕМ

- Господин лейтенант, что это вы хмуры?
Аль не по сердцу вам ваше ремесло?

- Господин генерал, вспомнились амуры -
Не скажу, чтобы мне с ними не везло.

- Господин лейтенант, нынче не до шашней:
Скоро бой предстоит, а вы все про баб!

- Господин генерал, перед рукопашной
Золотые деньки вспомянуть хотя б.

- Господин лейтенант, не к добру все это!
Мы ведь здесь для того, чтобы побеждать...

- Господин генерал, будет нам победа,
Да придется ли мне с вами пировать?

- На полях, лейтенант, кровию политых,
Расцветет, лейтенант, славы торжество...

- Господин генерал, слава для убитых,
А живому нужней женщина его.

- Черт возьми, лейтенант, да что это с вами!
Где же воинский долг, ненависть к врагу?!

- Господин генерал, посудите сами:
Я и рад бы приврать, да вот не могу...

- Ну гляди, лейтенант, каяться придется!
Пускай счеты с тобой трибунал сведет...

- Видно, так, генерал: чужой промахнется,
А уж свой в своего всегда попадет.


ДЖАЗИСТЫ

С. Рассадину

Джазисты уходили в ополченье,
Цивильного не скинув облаченья.
Тромбонов и чечеток короли
В солдаты необученные шли.

Кларнетов принцы, словно принцы крови,
Магистры саксофонов шли, и, кроме,
Шли барабанных палок колдуны
Скрипучими подмостками войны.

На смену всем оставленным заботам
Единственная зрела впереди,
И скрипачи ложились к пулеметам,
И пулеметы бились на груди.

Но что поделать, что поделать, если
Атаки были в моде, а не песни?
Кто мог тогда их мужество учесть,
Когда им гибнуть выпадала честь?

Едва затихли первые сраженья,
Они рядком лежали. Без движенья.
В костюмах предвоенного шитья,
Как будто притворяясь и шутя.

Редели их ряды и убывали.
Их убивали, их позабывали.
И все-таки под музыку Земли
Их в поминанье светлое внесли,

Когда на пятачке земного шара
Под майский марш, торжественный такой,
Отбила каблуки, танцуя, пара
За упокой их душ. За упокой.


ДО СВИДАНИЯ, МАЛЬЧИКИ

Ах, война, что ж ты сделала, подлая:
Стали тихими наши дворы,
Наши мальчики головы подняли -
Повзрослели они до поры,

На пороге едва помаячили
И ушли, за солдатом - солдат...
До свидания, мальчики! Мальчики,
Постарайтесь вернуться назад.

Нет, не прячьтесь вы, будьте высокими,
Не жалейте ни пуль, ни гранат
И себя не щадите, и все-таки
Постарайтесь вернуться назад.

Ах, война, что ж ты, подлая, сделала:
Вместо свадеб - разлуки и дым,
Наши девочки платьица белые
Раздарили сестренкам своим.

Сапоги - ну куда от них денешься?
Да зеленые крылья погон...
Вы наплюйте на сплетников, девочки.
Мы сведем с ними счеты потом.

Пусть болтают, что верить вам не во что,
Что идете войной наугад...
До свидания, девочки! Девочки,
Постарайтесь вернуться назад.


ДОРОЖНАЯ ФАНТАЗИЯ

Таксомоторная кибитка,
Трясущаяся от избытка
Былых ранений и заслуг,
По сопкам ткет за кругом круг.

Миную я глухие реки,
И на каком-то там ночлеге
Мне чудится (хотя и слаб)
Переселенческой телеги
Скрип, и коней усталых храп,
И мягкий стук тигриных лап,
Напрягшихся в лихом набеге,
И крик степи о человеке,
И вдруг на океанском бреге -
Краб, распластавшийся как раб...

С фантазиями нету сладу:
Я вижу, как в чужом раю,
Перемахнув через ограду,
Отыскивая дичь свою,
Под носом у слепой двустволки
Ободранные бродят волки...
Я их сквозь полночь узнаю.

А сторож-то! Со сторожихой
С семидесятилетней, тихой!
Они под жар печной - бока,
Пока созревшей облепихой
Дурманит их издалека,
Пока им дышится, пока

Им любопытны сны и толки,
Пока еще слышны им волки,
И августа мягка рука,
Пока кленовый лист узорный
Им выпадает на двоих...
Вот так я представляю их,
Случайный бог таксомоторный,
Невыспавшийся, тощий, черный,
С дорожных облаков своих.


ДУНАЙСКАЯ ФАНТАЗИЯ

Оле

Как бы мне сейчас хотелось в Вилкове вдруг очутиться!
Там - каналы, там - гондолы, гондольеры.
Очутиться, позабыться, от печалей отшутиться:
Ими жизнь моя отравлена без меры.

Там побеленные стены и фундаменты цветные,
А по стенам плющ клубится для оправы.
И лежат на солнцепеке безопасные, цепные,
Показные, пожилые волкодавы.

Там у пристани танцуют жок, а может быть, сиртаки:
Сыновей своих в солдаты провожают.
Всё надеются: сгодятся для победы, для атаки,
А не хватит - сколько надо, нарожают.

Там опять для нас с тобою дебаркадер домом служит.
Мы гуляем вдоль Дуная, рыбу удим.
И объятья наши жарки, и над нами ангел кружит
И клянется нам, что счастливы мы будем.

Как бы мне сейчас хотелось очутиться в том, вчерашнем,
Быть влюбленным и не думать о спасенье,
Пить вино из черных кружек, хлебом заедать домашним,
Чтоб смеялась ты и плакала со всеми.

Как бы мне сейчас хотелось ускользнуть туда, в начало,
К тем ребятам уходящим приобщиться.
И с тобою так расстаться у дунайского причала,
Чтоб была еще надежда воротиться.


* * *

Ехал всадник на коне.
Артиллерия орала.
Танк стрелял. Душа сгорала.
Виселица на гумне...
Иллюстрация к войне.

Я, конечно, не помру:
Ты мне раны перевяжешь,
Слово ласковое скажешь.
Все затянется к утру...
Иллюстрация к добру.

Мир замешан на крови.
Это - наш последний берег.
Может, кто и не поверит -
ниточку не оборви...
Иллюстрация к любви.


ЖИВОПИСЦЫ

Ю. Васильеву

Живописцы, окуните ваши кисти
В суету дворов арбатских и в зарю,
Чтобы были ваши кисти словно листья.
Словно листья, словно листья к ноябрю.

Окуните ваши кисти в голубое,
По традиции забытой городской,
Нарисуйте и прилежно и с любовью,
Как с любовью мы проходим по Тверской.

Мостовая пусть качнется, как очнется!
Пусть начнется, что еще не началось!
Вы рисуйте, вы рисуйте, вам зачтется...
Что гадать нам: удалось - не удалось?

Вы, как судьи, нарисуйте наши судьбы,
Наше лето, нашу зиму и весну...
Ничего, что мы - чужие. Вы рисуйте!
Я потом, что непонятно, объясню.


ЗАЕЗЖИЙ МУЗЫКАНТ

Заезжий музыкант целуется с трубою,
В Пассаже, по утрам, так просто, ни о чем.
Он любит не тебя, опомнись, Бог с тобою,
Прижмись ко мне плечом, прижмись ко мне плечом.

Живет он третий день в гостинице районной,
Где койка у окна всего лишь по рублю.
И на своей трубе, как чайник, раскаленной,
Вздыхает тяжело. А я тебя люблю.

Трубач играет гимн, трубач потеет в гамме.
Трубач хрипит свое, и кашляет хрипя,
Но, словно лик судьбы, он весь в оконной раме.
Он любит не тебя, а я люблю тебя.

Дождусь я ль лучших дней, и новый плащ одену,
Чтоб пред толпой проплыть, как поздний лист кружа?
Не многого ль хочу, всему давая цену?
Не сладко ль я живу, тобой лишь дорожа?..

Тебя не соблазнить ни платьями, ни снедью.
Заезжий музыкант играет на трубе.
Что мир весь рядом с ним, с его горячей медью?
Судьба, судьбы, судьбе, судьбою, о судьбе.


* * *

Земля изрыта вкривь и вкось.
Ее, сквозь выстрелы и пенье,
Я спрашиваю: "Как терпенье?
Хватает? Не оборвалось -
Выслушивать все наши бредни
О том, кто первый, кто последний?"

Она мне шепчет горячо:
"Я вас жалею, дурачье.
Пока вы топчетесь в крови,
Пока друг другу глотки рвете,
Я вся в тревоге и в заботе.
Изнемогаю от любви.

Зерно спалите - морем трав
Взойду над мором и разрухой,
Чтоб было чем наполнить брюхо,
Покуда спорите, кто прав..."

Мы все - трибуны, смельчаки,
Все для свершений народились,
А для нее - озорники,
Что попросту от рук отбились.

Мы для нее как детвора,
Что средь двора друг друга валит
И всяк свои игрушки хвалит...
Какая глупая игра!


* * *

Е. Рейну

Из окон корочкой несет поджаристой.
За занавесками - мельканье рук.
Здесь остановки нет, а мне - пожалуйста:
Шофер в автобусе - мой лучший друг.

А кони в сумерках колышут гривами.
Автобус новенький, спеши, спеши!
Ах, Надя, Наденька, мне б за двугривенный
В любую сторону твоей души.

Я знаю, вечером ты в платье шелковом
Пойдешь по улице гулять с другим...
Ах, Надя, брось коней кнутом нащелкивать,
Попридержи-ка их, поговорим!

Она в спецовочке, в такой промасленной,
Берет немыслимый такой на ней...
Ах Надя, Наденька, мы были б счастливы...
Куда же гонишь ты своих коней!

Но кони в сумерках колышут гривами.
Автобус новенький спешит-спешит.
Ах, Надя, Наденька, мне б за двугривенный
В любую сторону твоей души!


ИСКАЛА ПРАЧКА КЛАД

На дне глубокого корыта
Так много лет подряд
Не погребенный, не зарытый
Искала прачка клад.

Корыто от прикосновенья
Звенело под струну,
И плыли пальцы, розовея,
И шарили по дну.

Корыта стенки как откосы,
Омытые волной.
Ей снился сын беловолосый
Над этой глубиной

И что-то очень золотое,
Как в осень листопад...
И билась пена о ладони -
Искала прачка клад.


КАПЛИ ДАТСКОГО КОРОЛЯ

В. Мотылю

В раннем детстве верил я,
Что от всех болезней
Капель Датского короля
Не найти полезней.
И с тех пор горит во мне
Огонек той веры...
Капли Датского короля
Пейте, кавалеры!

Капли Датского короля
Или королевы -
Это крепче, чем вино,
Слаще карамели
И сильнее клеветы,
Страха и холеры...
Капли Датского короля
Пейте, кавалеры!

Рев орудий, посвист пуль,
Звон штыков и сабель
Растворяются легко
В звоне этих капель,
Солнце, май, Арбат, любовь -
Выше нет карьеры...
Капли Датского короля
Пейте, кавалеры!

Слава головы кружит,
Власть сердца щекочет.
Грош цена тому, кто встать
Над другим захочет.
Укрепляйте организм,
Принимайте меры...
Капли Датского короля
Пейте, кавалеры!

Если правду прокричать
Вам мешает кашель,
Не забудьте отхлебнуть
Этих чудных капель.
Перед вами пусть встают
Прошлого примеры...
Капли Датского короля
Пейте, кавалеры!


* * *

Кричат за лесом электрички,
От лампы - тени по стене,
И бабочки, как еретички,
Горят на медленном огне.

Сойди к реке по тропке топкой,
И понесет сквозь тишину
Зари вечерней голос тонкий,
Ее последнюю струну.

Там отпечатаны коленей
Остроконечные следы,
Как будто молятся олени,
Чтоб не остаться без воды...

По берегам, луной залитым,
Они стоят: глаза - к реке,
Твердя вечерние молитвы
На тарабарском языке.

Там птицы каркают и стонут.
Синеют к ночи камыши,
И ветры с грустною истомой
Все дуют в дудочку души...


МАРТ ВЕЛИКОДУШНЫЙ

У отворенных у ворот лесных,
Откуда пахнет сыростью, где звуки
Стекают по стволам, стоит лесник,
И у него - мои глаза и руки.

А лесу платья старые тесны.
Лесник качается на качкой кочке
И все старается не прозевать весны
И первенца принять у первой почки.

Он наклоняется - помочь готов,
Он вслушивается, лесник тревожный,
Как надрывается среди стволов
Какой-то стебелек неосторожный.

Давайте же не будем обижать
Сосновых бабок и еловых внучек,
Пока они друг друга учат,
Как под открытым небом март рожать!

Все снова выстроить - нелегкий срок,
Как зиму выстоять, хоть и знакома...
И почве выстрелить свой стебелек,
Как рамы выставить хозяйке дома...

... Лес не кончается. И под его рукой
Лесник качается, как лист послушный...
Зачем отчаиваться, мой дорогой?
Март намечается великодушный!


* * *

На белый бал берез не соберу.
Холодный хор хвои хранит молчанье.
Кукушки крик, как камешек отчаянья,
Все катится и катится в бору.

И все-таки я жду из тишины
(как тот актер, который знает цену
чужим словам, что он несет на сцену)
Каких-то слов, которым нет цены.

Ведь у надежд всегда счастливый цвет,
Надежный и таинственный немного,
Особенно когда глядишь с порога,
Особенно когда надежды нет.


* * *

На полотне у Аллы Беляковой,
Где темный сад немного бестолковый,
Где из окна, дразня и завораживая,
Выплескивается пятно оранжевое,
Где все имеет первозданный вид
И ветви, как зеленая оправа,
Где кто-то бодрствует, а кто-то спит
В том домике, изображенном справа,-
Там я бываю запросто в гостях,
И надобности нет о новостях
Выспрашивать дотошно и лукаво.
По лесенке скрипучей в сад схожу
И выгляжу, быть может, даже хмурым;
Потом сажусь и за столом сижу
Под лампою с зеленым абажуром.
Я на виду, я чем-то удручен,
А может, восхищен, но тем не мене
Никто, никто не ведает, о чем
Я размышляю в данное мгновенье,
Совсем один в той странной тишине,
Которою вселенная объята...
И что-то есть, наверное, во мне
От старого глехо и от Сократа.


* * *

Надежда, белою рукою
Сыграй мне что-нибудь такое,
Чтоб краска схлынула с лица,
Как будто кони от крыльца.

Сыграй мне что-нибудь такое,
Чтоб ни печали, ни покоя,
Ни нот, ни клавиш и ни рук...
О том, что я несчастен, врут.

Еще нам плакать и смеяться,
Но не смиряться, не смиряться.
Еще не пройден тот подъем.
Еще друг друга мы найдем...

Все эти улицы - как сестры.
Твоя игра - их говор пестрый,
Их каблуков полночный стук...
Я жаден до всего вокруг.

Ты так играешь, так играешь,
Как будто медленно сгораешь.
Но что-то есть в твоем огне,
Еще неведомое мне.


* * *

Не сольются никогда зимы долгие и лета:
У них разные привычки и совсем несхожий вид.
Не случайны на земле две дороги - та и эта,
Та натруживает ноги, эта душу бередит.

Эта женщина в окне в платье розового цвета
Утверждает, что в разлуке невозможно жить без слез,
Потому что перед ней две дороги - та и эта,
Та прекрасна, но напрасна, эта, видимо, всерьез.

Хоть разбейся, хоть умри - не найти верней ответа,
И куда бы наши страсти нас с тобой не завели,
Неизменно впереди две дороги - та и эта,
Без которых невозможно, как без неба и земли.


НОЧНОЙ РАЗГОВОР

- Мой конь притомился, Стоптались мои башмаки.
Куда же мне ехать? Скажите мне, будьте добры.
- Вдоль Красной реки, моя радость, вдоль Красной реки,
До Синей горы, моя радость, до Синей горы.

- А как мне проехать туда? Притомился мой конь.
Скажите, пожалуйста, как мне проехать туда?
- На ясный огонь, моя радость, на ясный огонь,
Езжай на огонь, моя радость, найдешь без труда.

- А где же тот ясный огонь? Почему не горит?
Сто лет подпираю я небо ночное плечом...
- Фонарщик был должен зажечь, да, наверное, спит,
Фонарщик-то спит, моя радость... А я ни при чем.

И снова он едет один, без дороги, во тьму.
Куда же он едет, ведь ночь подступила к глазам!..
- Ты что потерял, моя радость? - кричу я ему.
И он отвечает: Ах, если б я знал это сам...


* * *

Ю. Киму

Ну чем тебе потрафить, мой кузнечик,
Едва твой гимн пространство огласит?
Прислушайся - он от скорбей излечит,
А вслушайся - из мертвых воскресит.

Какой струны касаешься прекрасной,
Что тотчас за тобой вступает хор
Возвышенный, таинственный и страстный
Твоих зеленых братьев и сестер?

Какое чудо обещает скоро
Слететь на нашу землю с высоты,
Что так легко в сопровожденьи хора,
Так звонко исповедуешься ты?

Ты тоже из когорты стихотворной,
Из нашего бессмертного полка...
Кричи и плачь. Авось твой труд упорный
Потомки не оценят свысока.

Поэту настоящему спасибо,
Руке его, безумию его
И голосу, когда, взлетев до хрипа,
Он достигает неба своего.


ОЛОВЯННЫЙ СОЛДАТИК МОЕГО СЫНА

Земля гудит под соловьями,
Под майским нежится дождем,
А вот солдатик оловянный
На вечный подвиг осужден.

Его, наверно, грустный мастер
Пустил по свету невзлюбя.
Спроси солдатика: "Ты счастлив?"
И он прицелится в тебя.

И в смене праздников и буден,
В нестройном шествии веков
Смеются люди, плачут люди,
А он все ждет своих врагов.

Он ждет упрямо и пристрастно,
Когда накинутся трубя...
Спроси его: "Тебе не страшно?"
И он прицелится в тебя.

Живет солдатик оловянный
Предвестником больших разлук
И автоматик окаянный
Боится выпустить из рук.

Живет защитник мой, невольно
Сигнал к сраженью торопя.
Спроси его: "Тебе не больно?"
И он прицелится в тебя.


ОПУСТИТЕ, ПОЖАЛУЙСТА, СИНИЕ ШТОРЫ

Опустите, пожалуйста, синие шторы.
Медсестра, всяких снадобий мне не готовь.
Вот стоят у постели моей кредиторы
Молчаливые: Вера, Надежда, Любовь.

Раскошелиться б сыну недолгого века,
Да пусты кошельки упадают с руки...
Не грусти, не печалься, о моя Вера,-
Остаются еще у тебя должники!

И еще я скажу и бессильно и нежно,
Две руки виновато губами ловя:
- Не грусти, не печалься, матерь Надежда,-
Есть еще на земле у тебя сыновья!

Протяну я Любови ладони пустые,
Покаянный услышу я голос ее:
- Не грусти, не печалься, память не стынет,
Я себя раздарила во имя твое.

Но какие бы руки тебя ни ласкали,
Как бы пламень тебя ни сжигал неземной,
В троекратном размере болтливость людская
За тебя расплатилась... Ты чист предо мной!

Чистый, чистый лежу я в наплывах рассветных,
Перед самым рожденьем нового дня...
Три сестры, три жены, три судьи милосердных
Открывают последний кредит для меня.



ПАРИЖСКИЕ ФАНТАЗИИ

Т. Кулымановой

У парижского спаниеля лик французского короля,
Не погибшего на эшафоте, а достигшего славы и лени:
На бочок парик рыжеватый, милосердие в каждом движеньи,
А в глазах, голубых и счастливых, отражаются жизнь и земля.

На бульваре Распай, как обычно, господин Доминик у руля.
И в его ресторанчике тесном заправляют полдневные тени,
Петербургскою ветхой салфеткой прикрывая от пятен колени,
Розу красную в лацкан вонзая, скатерть белую с хрустом стеля.

Эту землю с отливом зеленым между нами по горсти деля,
Как стараются неутомимо Бог, Природа, Судьба, Провиденье,
Короли, спаниели и розы, и питейные все заведенья,
Сколько мудрости в этом законе! Но и грусти порой... Voila.

Если есть еще позднее слово, пусть замолвят его обо мне.
Я прошу не о вечном блаженстве, о минуте возвышенной пробы,
Где уместны, конечно, утраты и отчаянье даже, но чтобы
Милосердие в каждом движеньи и красавица в каждом окне.


ПЕСЕНКА КАВАЛЕРГАРДА

Кавалергарды, век недолог,
И потому так сладок он.
Поет труба, откинут полог,
И где-то слышен сабель звон.
Еще рокочет голос струнный,
Но командир уже в седле...
Не обещайте деве юной
Любови вечной на земле!

Течет шампанское рекою,
И взгляд туманится слегка,
И все как будто под рукою,
И все как будто на века.
Но как ни сладок мир подлунный -
Лежит тревога на челе...
Не обещайте деве юной
Любови вечной на земле!

Напрасно мирные забавы
Продлить пытаетесь, смеясь.
Не раздобыть надежной славы,
Покуда кровь не пролилась...
Крест деревянный иль чугунный
Назначен нам в грядущей мгле...
Не обещайте деве юной
Любови вечной на земле!


ПЕСЕНКА О КОМСОМОЛЬСКОЙ БОГИНЕ

Я смотрю на фотокарточку:
Две косички, строгий взгляд,
И мальчишеская курточка,
И друзья кругом стоят.

За окном все дождик тенькает:
Там ненастье во дворе.
Но привычно пальцы тонкие
Прикоснулись к кобуре.

Вот скоро дом она покинет,
Вот скоро вспыхнет гром кругом,
Но комсомольская богиня...
Ах, это, братцы, о другом!

На углу у старой булочной,
Там, где лето пыль метет,
В синей маечке-футболочке
Комсомолочка идет.

А ее коса острижена,
В парикмахерской лежит.
Лишь одно колечко рыжее
На виске ее дрожит.

И никаких богов в помине,
Лишь только дела гром кругом,
Но комсомольская богиня...
Ах, это, братцы, о другом!


ПЕСЕНКА ОБ АРБАТЕ

Ты течешь, как река. Странное название!
И прозрачен асфальт, как в реке вода.
Ах, Арбат, мой Арбат, ты - мое призвание.
Ты - и радость моя, и моя беда.

Пешеходы твои - люди невеликие,
Каблуками стучат - по делам спешат.
Ах, Арбат, мой Арбат, ты - моя религия,
Мостовые твои подо мной лежат.

От любови твоей вовсе не излечишься,
Сорок тысяч других мостовых любя.
Ах, Арбат, мой Арбат, ты - мое отечество,
Никогда до конца не пройти тебя.


ПЕСЕНКА ОБ ОТКРЫТОЙ ДВЕРИ

Когда метель кричит, как зверь -
Протяжно и сердито,
Не запирайте вашу дверь,
Пусть будет дверь открыта.

И если ляжет дальний путь
Нелегкий путь, представьте,
Дверь не забудьте распахнуть,
Открытой дверь оставьте.

И, уходя в ночной тиши,
Без лишних слов решайте:
Огонь сосны с огнем души
В печи перемешайте.

Пусть будет теплою стена
И мягкою - скамейка...
Дверям закрытым - грош цена,
Замку цена - копейка!


ПЕСНЯ О МОСКОВСКОМ МУРАВЬЕ

Мне нужно на кого-нибудь молиться.
Подумайте, простому муравью
Вдруг захотелось в ноженьки валиться,
Поверить в очарованность свою!

И муравья тогда покой покинул,
Все показалось будничным ему,
И муравей создал себе богиню
По образу и духу своему.

И в день седьмой, в какое-то мгновенье,
Она возникла из ночных огней
Без всякого небесного знаменья...
Пальтишко было легкое на ней.

Все позабыв - и радости и муки,
Он двери распахнул в свое жилье
И целовал обветренные руки
И старенькие туфельки ее.

И тени их качались на пороге.
Безмолвный разговор они вели,
Красивые и мудрые, как боги,
И грустные, как жители земли.


ПОЛНОЧНЫЙ ТРОЛЛЕЙБУС

Когда мне невмочь пересилить беду,
Когда подступает отчаянье,
Я в синий троллейбус сажусь на ходу,
В последний, в случайный.

Полночный троллейбус, по улице мчи,
Верши по бульварам круженье,
Чтоб всех подобрать, потерпевших в ночи
Крушенье, крушенье.

Полночный троллейбус, мне дверь отвори!
Я знаю, как в зябкую полночь
Твои пассажиры - матросы твои -
Приходят на помощь.

Я с ними не раз уходил от беды,
Я к ним прикасался плечами...
Как много, представьте себе, доброты
В молчанье, в молчанье.

Полночный троллейбус плывет по Москве,
Москва, как река, затухает,
И боль, что скворчонком стучала в виске,
Стихает, стихает.


ПОСЛЕ ДОЖДИЧКА

После дождичка небеса просторней,
Голубей вода, зеленее медь.
В городском саду флейты, да валторны.
Капельмейстеру хочется взлететь.

Ах, как помнятся прежние оркестры,
Не военные, а из мирных лет.
Расплескалася в уличках окрестных
Та мелодия, а поющих нет.

С нами женщины, все они красивы,
И черемуха - вся она в цвету.
Может жребий нам выпадет счастливый,
Снова встретимся в городском саду.

Но из прошлого, из былой печали,
Как не сетую, как там не молю,
Проливается черными ручьями
Эта музыка прямо в кровь мою.


* * *

Почему мы исчезаем,
Превращаясь в дым и пепел,
В глинозем, в солончаки,
В дух, что так неосязаем,
В прах, что выглядит нелепым,-
Нытики и остряки?

Почему мы исчезаем
Так внезапно, так жестоко,
Даже слишком, может быть?
Потому что притязаем,
Докопавшись до истока,
Миру истину открыть.

Вот она в руках как будто,
Можно, кажется, потрогать,
Свет ее слепит глаза...
В ту же самую минуту
Некто нас берет под локоть
И уводит в небеса.

Это так несправедливо,
Горько и невероятно -
Невозможно осознать:
Был счастливым, жил красиво,
Но уже нельзя обратно,
Чтоб по-умному начать.

Может быть, идущий следом,
Зная обо всем об этом,
Изберет надежный путь?
Может, новая когорта
Из людей иного сорта
Изловчится как-нибудь?

Все чревато повтореньем.
Он, объятый вдохновеньем,
Зорко с облака следит.
И грядущим поколеньям,
Обожженным нетерпеньем,
Тоже это предстоит.


* * *

Пробралась в нашу жизнь клевета,
Как кликуша глаза закатила,
И прикрыла морщинку у рта,
И на тонких ногах заходила.

От раскрытых дверей - до стола,
От стола - до дверей, как больная,
Все ходила она и плела,
Поминая тебя, проклиная.

И стучала о грудь кулаком,
И от тонкого крика синела,
И кричала она о таком,
Что посуда в буфете звенела.

От Воздвиженки и до Филей,
От Потылихи до Самотечной
Все клялась она ложью твоей
И своей правотой суматошной...

Отчего же тогда проношу
Как стекло твое имя? Спасаюсь?
Словно ногтем веду по ножу -
Снова губ твоих горьких касаюсь.

И смеюсь над ее правотой,
Хрипотою ее, слепотою,
Как пропойца - над чистой водою.
Клевета. Клеветы. Клеветой.


ПУТЕШЕСТВИЕ ПО НОЧНОЙ ВАРШАВЕ В ДРОЖКАХ

Варшава, я тебя люблю легко, печально и навеки.
Хоть в арсенале слов, наверно, слова есть тоньше и верней,
Но та, что с левой стороны, святая мышца в человеке
Как бьется, как она тоскует!.. И ничего не сделать с ней.

Трясутся дрожки. Ночь плывет. Отбушевал в Варшаве полдень.
Она пропитана любовью и муками обожжена,
Как веточка в Лазенках та, которую я нынче поднял,
Как 3игмунта поклон неловкий, как пани странная одна.

Забытый Богом и людьми, спит офицер в конфедератке.
Над ним шумят леса чужие, чужая плещется река.
Пройдут недолгие века - напишут школьники в тетрадке
Про все, что нам не позволяет писать дрожащая рука.

Невыносимо, как в раю, добро просеивать сквозь сито,
Слова процеживать сквозь зубы, сквозь недоверие - любовь...
Фортуну верткую свою воспитываю жить открыто,
Надежду - не терять надежды, доверие - проснуться вновь.

Извозчик, зажигай фонарь на старомодных крыльях дрожек.
Неправда, будто бы он прожит, наш главный полдень на земле!
Варшава, мальчики твои прически модные ерошат,
Но тянется одна сплошная раздумья складка на челе.

Трясутся дрожки. Ночь плывет. Я еду Краковским Предместьем,
Я захожу во мрак каверни, где пани странная поет,
Где мак червонный вновь цветет уже иной любви предвестьем...
Я еду Краковским Предместьем. Трясутся дрожки. Ночь плывет.


РОМАНС

К чему нам быть на ты, к чему
Мы искушаем расстоянья?
Милее сердцу и уму
Старинное: вы - пан, я - пани.

Какими прежде были мы?
Приятно, что ни говорите,
Услышать из вечерней тьмы -
Пожалуйста не уходите

Я муки адские терплю,
А нужно в сущности немного:
Лишь прошептать - я вас люблю,
Мой друг, без вас мне одиноко.

Зачем мы перешли на ты?
За это нам и перепало
На грош любви и простоты,
Но что-то главное пропало.



СИТЦЕВЫЕ ЖЕНЩИНЫ

О. Батраковой

...И когда под вечер над тобою
Журавли охрипшие летят,
Ситцевые женщины толпою
Сходятся - затмить тебя хотят.

Молчаливы. Ко всему готовы.
Ходят, ходят, красотой соря...
Ситцевые, ситцевые, что вы!
Вы с ума сошли - она ж своя!

Там, за поворотом Малой Бронной,
Где распахнуто окно на юг,
За ее испуганные брови
Десять пар непуганых дают.

Тех, которые ее любили,
Навсегда связала с ней судьба.
И за голубями голубыми
Больше не уходят ястреба.

Вот и мне не вырваться из плена.
Так кружиться мне и так мне жить...
Я - алхимик. Ты - моя проблема
Вечная... Тебя не разрешить.


СТАРЫЙ КОРОЛЬ

В поход на чужую страну собирался король.
Ему королева мешок сухарей насушила
И старую мантию так аккуратно зашила,
Дала ему пачку махорки и в тряпочке соль.

И руки свои королю положила на грудь,
Сказала ему, обласкав его взором лучистым:
"Получше их бей, а не то прослывешь пацифистом,
И пряников сладких отнять у врага не забудь".

И видит король - его войско стоит средь двора.
Пять грустных солдат, пять веселых солдат и ефрейтор.
Сказал им король: "Не страшны нам ни пресса, ни ветер,
врага мы побьем, и с победой придем, и ура!"

Но вот отгремело прощальных речей торжество.
В походе король свою армию переиначил:
Веселых солдат интендантами сразу назначил,
А грустных оставил в солдатах - "Авось, ничего".

Представьте себе, наступили победные дни.
Пять грустных солдат не вернулись из схватки военной.
Ефрейтор, морально нестойкий, женился на пленной,
Но пряников целый мешок захватили они.

Играйте, оркестры, звучите, и песни, и смех.
Минутной печали не стоит, друзья, предаваться.
Ведь грустным солдатам нет смысла в живых оставаться,
И пряников, кстати, всегда не хватает на всех.


* * *

Строитель, возведи мне дом,
Без шуток, в самом деле,
Чтобы леса росли на нем
И чтобы птицы пели.

Построй мне дом, меня любя,
Построй, продумав тонко,
Чтоб был похож он на себя
На самого, и только.

Ты не по схемам строй его,
Ты строй не по стандарту, -
По силе чувства своего,
По сердцу, по азарту.

Ты строй его - как стих пиши,
Как по холсту - рисуя.
По чертежам своей души,
От всей души, рискуя.


ТРАМВАИ

Москва все строится, торопится.
И выкатив свои глаза,
Трамваи красные сторонятся,
Как лошади - когда гроза.

Они сдают свой мир без жалобы.
А просто: будьте так добры!
И сходят с рельс. И, словно жаворонки,
Влетают в старые дворы.

И, пряча что-то дилижансовое,
Сворачивают у моста,
Как с папиросы искры сбрасывая,
Туда, где старая Москва,

Откуда им уже не вылезти,
Не выползти на белый свет,
Где старые грохочут вывески,
Как полоумные, им вслед.

В те переулочки заученные,
Где рыжая по крышам жесть,
В которых что-то есть задумчивое
И что-то крендельное есть.


ФОТОГРАФИИ ДРУЗЕЙ

Деньги тратятся и рвутся,
Забываются слова,
Приминается трава,
Только лица остаются
И знакомые глаза...
Плачут ли они, смеются -
Не слышны их голоса.

Льются с этих фотографий
Океаны биографий,
Жизнь, в которых вся, до дна,
С нашей переплетена.

И не муки, и не слезы
Остаются на виду,
И не зависть и беду
Выражают эти позы,
Не случайный интерес
И не сожаленья снова...

Свет - и ничего другого,
Век - и никаких чудес.
Мы живых их обнимаем,
Любим их и пьем за них...

... только жаль, что понимаем
С опозданием на миг!


* * *

А. Кушнеру

Хочу воскресить своих предков,
Хоть что-нибудь в сердце сберечь.
Они - словно птицы на ветках,
И мне непонятна их речь.

Живут в небесах мои бабки
И ангелов кормят с руки.
На райское пение падки,
На доброе слово легки.

Не слышно им плача и грома,
И это уже на века.
И нет у них отчего дома,
А только одни облака.

Они в кринолины одеты.
И льется божественный свет
От бабушки Елизаветы
К прабабушке Элисабет.


ЧАЕПИТИЕ НА АРБАТЕ

Пейте чай, мой друг старинный,
забывая бег минут.
Желтой свечкой стеаринной
я украшу ваш уют.

Не грустите о поленьях,
О камине и огне...
Плед шотландский - на коленях,
Занавеска - на окне.

Самовар, как бас из хора,
Напевает в вашу честь.
Даже чашка из фарфора
У меня, представьте, есть.

В жизни выбора не много:
Кому - день, а кому - ночь.
Две дороги от порога:
Одна - в дом, другая - прочь.

Нынче мы - в дому прогретом,
А не в поле фронтовом,
Не в шинелях, и об этом
Лучше как-нибудь потом.

Мы не будем наши раны
Пересчитывать опять.
Просто будем, как ни странно,
Улыбаться и молчать.

Я для вас, мой друг, смешаю
В самый редкостный букет
Пять различных видов чая
По рецептам прежних лет.

Кипятком крутым, бурлящим
Эту смесь залью для вас,
Чтоб былое с настоящим
Не сливалось хоть сейчас.

Настояться дам немножко,
Осторожно процежу
И серебряную ложку
Рядом с чашкой положу.

Это тоже вдохновенье...
Но, склонившись над столом,
На какое-то мгновенье
Все же вспомним о былом:

Над безумною рекою
Пулеметный ливень сек,
И холодною щекою
Смерть касалась наших щек.

В битве выбор прост до боли:
Или пан, или пропал...
А потом, живые, в поле
Мы устроили привал.

Нет, не то чтоб пировали,
А, очухавшись слегка,
Просто душу согревали
Кипятком из котелка.

Разве есть напиток краше?
Благодарствуй, котелок!
Но встревал в блаженство наше
Чей-то горький монолог:

"Как бы ни были вы святы,
Как ни праведно житье,
Вы с ума сошли, солдаты:
Это - дрянь, а не питье!

Вас забывчивость погубит,
Равнодушье вас убьет:
Тот, кто крепкий чай разлюбит,
Сам предаст и не поймет..."

Вы представьте, друг любезный,
Как казались нам смешны
парадоксы те из бездны
Фронтового сатаны.

В самом деле, что - крученый
Чайный лист - трава и сор
Пред планетой, обреченной
На страданье и разор?

Что - напиток именитый?..
Но, средь крови и разлук,
Целый мир полузабытый
Перед нами ожил вдруг.

Был он теплый и прекрасный...
Как обида нас ни жгла,
Та сентенция напрасной,
Очевидно, не была.

Я клянусь вам, друг мой давний,
Не случайны с древних лет
Эти чашки, эти ставни,
Полумрак и старый плед,

И счастливый час покоя,
И заварки колдовство,
И завидное такое
Мирной ночи торжество;
Разговор, текущий скупо,
И как будто даже скука,
Но... не скука - естество.


ЧАСОВЫЕ ЛЮБВИ

Часовые любви на Смоленской стоят.
Часовые любви у Никитских не спят.
Часовые любви по Петровке идут неизменно...
Часовым полагается смена.

О, великая вечная армия, где не властны слова и рубли,
Где все - рядовые: ведь маршалов нет у любви!
Пусть поход никогда ваш не кончится. О, когда б только эти войска!..
Сквозь зимы и вьюги к Москве подступает весна.

Часовые любви на Волхонке стоят.
Часовые любви на Неглинной не спят.
Часовые любви по Арбату идут неизменно...
Часовым полагается смена.


* * *

Черный ворон сквозь белое облако глянет -
Значит, скоро кровавая музыка грянет.
В генеральском мундире стоит дирижер,
Перед ним - под машинку остриженный хор.
У него - руки в белых перчатках.
Песнопенье, знакомое с давешних пор,
Возникает из слов непечатных.

Постепенно вступают штыки и мортиры -
Значит, скоро по швам расползутся мундиры,
Значит, скоро сподобимся есть за двоих,
Забывать мертвецов и бояться живых,
Прикрываться истлевшею рванью...
Лишь бы только не спутать своих и чужих,
То проклятья, то гимны горланя.

Разыгрался на славу оркестр допотопный.
Все наелись от пуза музыки окопной.
Дирижер дирижера спешит заменить.
Те, что в поле вповалку (прошу извинить),
С того ворона взоров не сводят,
И кого хоронить, и кому хоронить -
Непонятно... А годы уходят.

Все кончается в срок. Лишней крови хватает.
Род людской ведь не сахар: авось не растает.
Двое живы (покуда их вексель продлен),
Третий (лишний, наверно) в раю погребен,
И земля словно пух под лопатой...
А над ними с прадедовых самых времен -
Черный ворон, во всем виноватый.


* * *

Читаю мемуары разных лиц.
Сопоставляю прошлого картины,
Что удается мне не без труда.
Из вороха распавшихся страниц
Соорудить пытаюсь мир единый,
А из тряпья одежки обветшалой -
Блистательный ваш облик, господа.
Из полусгнивших кружев паутины -
Вдруг аромат антоновки лежалой,
Какие-то деревни, города,
А в них - разлуки, встречи, именины,
Родная речь и свадеб поезда;
Сражения, сомнения, проклятья,
И кринолины, и крестьянок платья...
Как медуница перед розой алой -
Фигуры ваших женщин, господа...
И не хватает мелочи, пожалуй,
Чтоб слиться с этим миром навсегда.


Я ПИШУ ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН

В. Аксенову

В склянке темного стекла
Из-под импортного пива
Роза красная цвела
Гордо и неторопливо.

Исторический роман
Сочинял я понемногу,
Пробиваясь как в туман
От пролога к эпилогу.

Были дали голубы,
Было вымысла в избытке,
И из собственной судьбы
Я выдергивал по нитке.

В путь героев снаряжал,
Наводил о прошлом справки
И поручиком в отставке
Сам себя воображал.

Вымысел - не есть обман.
Замысел - еще не точка.
Дайте дописать роман
До последнего листочка.

И пока еще жива
Роза красная в бутылке,
Дайте выкрикнуть слова,
Что давно лежат в копилке:

Каждый пишет, как он слышит.
Каждый слышит, как он дышит.
Как он дышит, так и пишет,
Не стараясь угодить...
Так природа захотела.
Почему? Не наше дело.
Для чего? Не нам судить.

За стихотворение голосовали: Zalina: 5 ; margo.matv: 5 ;