Леонид Латынин

Леонид Александрович Латынин (родился 20.07.1938), советский и российский поэт и прозаик.


УГОЛ ВИАДОЛОРОЗА

Угол Виадолороза,
Перекрёсток Бейт Хабад.
Крестный путь, стихи и проза,
Елеонский скудный сад.

Где-то в детстве эти звуки
В Плёсе слышала душа,
И молились часто руки
Над крестом карандаша.

И в углу, в тени лампады,
Мне мерцал неяркий вид
Незатейливой ограды
Храма Доминус Флевит.

А в окне моём сутулом
Церкви крест и дальний гром.
Долорозы скорбным гулом
Наполнялся отчий дом.


СКЛОНЫ ЯФФЫ. БЕРЕГ МОРЯ

Склоны Яффы. Берег моря.
Парус. Солнце и волна.
И на дне бокала - горе
Вместо красного вина.

Я запью его, пожалуй,
Минеральною водой.
А закат - больной и алый,
С Вифлеемскою звездой.

Жизнь жила себе беспечно
И споткнулась невзначай.
Все невечное невечно,
Как молва и молочай.

И летает в небе птица
В стиле ретро нотой ми.
Все не спится да не спится.
И с чего - поди пойми.


БЫТЬ ОДНОМУ НЕ ТАК УЖ ПЛОХО...

Быть одному не так уж плохо.
Не так уж страшно умереть,
Проходит мерзкая эпоха
И быть иной не будет впредь.

Зачем Вы были так ранимы
И так пошлы в своей беде.
Минули вас святые римы,
Афины, Дельфы и т. д.

Я виноват, что время оно
Не смог в иное перелить.
И бросить нежно с небосклона
К босым ногам надежды нить.

Я виноват, что был далеко
От клети скотного двора,
Где ты платила кровь оброка,
Невыносима и добра.

И что с того, что свет неярок
Над этой грязью неземной.
Я жил взахлеб и без помарок.
Как будто ты жила со мной.


ВЕРШИТСЯ НОСТАЛЬГИЧЕСКАЯ ДРАМА...

Вершится ностальгическая драма,
Венеция всплывает напоказ.
И музыка из каменного храма
Касается, наверное, и нас.

А мы себе встречаемся не часто,
А мы себе торжественно немы.
А мы любимы до конца, и баста,
Все остальное, в сущности, не мы.

Окно в Твери, в Тулузе покрывало,
Поверх мостов и прочей суеты,
И жизни всей невыносимо мало,
Что мне наотмашь подарила ты.

И я читаю бережные знаки,
Листаю текст, написанный уже,
На берегах несбывшейся Итаки,
На нашем не последнем этаже.


НАКОПИЛОСЬ ПРИЧИН И ПРИМЕТ...

Накопилось причин и примет.
Еле видимых, вдруг, оговорок.
Подари мне однажды ответ,
Что известен по имени "морок".

Да, вот так, наобум, наугад
Или лучше - протяжно и тонко.
Я оставлю родной зоосад,
В роли зверя и в роли ребенка.

И уйду в твою жаркую глушь,
В твои дебри безбожного быта.
Где я - стражник, невольник и муж,
У разбитого жизнью корыта.

И взахлеб, и в разрез ничему,
Вылью всю свою пьяную душу,
Чтобы жить в невечернем дому,
Обнимающем небо и сушу.


ПУСТА ДОРОГА И ПРОСТОРНА...

Пуста дорога и просторна,
Мертва дорога и крута.
И жернова смололи зерна.
Все мимо рта.

А где-то там, за гладью Стикса,
Живут и воют на луну.
И бедный игрек, жертва икса,
Опять играет с ним в войну.

Там строят домны и заводы,
Куют орала и мечи.
Колдуют до утра уроды
Над картой мировой в ночи.

А здесь земля и перегнои,
Здесь черепа и вечный сон,
Развалины забытой трои,
Со всех сторон.

Здесь надо мной кружит всевышний,
И хладна белизна ланит…
Но эвридики зов чуть слышный
На белый свет меня манит.


ПОМНИШЬ ЛИ, В УХОЖЕННОМ ПОДВАЛЕ...

Помнишь ли, в ухоженном подвале,
Средь чужих и беспросветных лиц
Нам вино в бокалы наливали
В лучшей из ужаснейших столиц.

Как потели от восторга руки,
Как текли и музыки, и речь,
По законам ласковой науки
Жить и ждать, лелеять и беречь.

А потом, средь бешеной метели,
Нас укрывшей бережно впопад,
Возникали в наступавшем теле
Наши - под, и после наши - над.

Возникали наважденья сроки,
И горели лица и глаза,
И катились по бумаге строки,
Как по коже катится слеза.


СОВРАТЬ НЕ ДАЕТ ПОТАСКУШКА...

Соврать не дает потаскушка, -
Обмолвился как-то Катулл.
Не полно налитая кружка,
И полунесломанный стул.

Сидим безмятежно просторно,
Весь мир пополам поделив.
Как в детстве светло и покорно,
Мы оба - полет и порыв.

Направо - синайские горы,
Налево - парижская глушь,
И кончены все разговоры,
И это попробуй разрушь.

И гул окаянного мира
Сюда не достанет уже.
Вздыхает Кастальская лира
На горнем шестом этаже.


ПРОНЗИТЕЛЬНО, ТОНКО, ВОЗДУШНО...

Пронзительно, тонко, воздушно
Зову я тебя и зову.
А сердцу давно равнодушно
Смотреть наугад в синеву.

Мне мнится другая неволя,
Мне мнится тяжелая медь
Средь самого дикого поля,
Где выпало петь и неметь.

И все-таки росы, и травы,
И всполохи звезд и огня,
В своем убежденье не правы,
Что держат за душу меня.

Последняя линия вздоха,
Как тени на шаг впереди,
Поскольку любовь и эпоха
Сражаются молча в груди.


ЭТА КНИГА ДИАЛОГА, СУЕТЫ И МАЯТЫ...

Эта книга диалога, суеты и маяты,
Книга строчек, точек, знаков, книга пауз и звонков,
Где на самом горизонте силуэт маячит - ты,
Чуть заметен, но отчетлив, многозначен, бестолков.

Я его не ждал, не ведал, жизнь живя в сплошном тумане,
Я б давно, конечно, умер, и развеяли мой прах
Где-нибудь в Париже, Риме или прочей глухомани,
Жизнь закончив, как и должно не герою, второпях.

Но случилось, но явилось, но стряслось - с такою силой индо стиснуло виски,
Я сижу в огромном зале, мимо рыбы и собаки, мимо гады всех мастей
Лают, плавают, несутся, и, с самцами вкупе, самки рвут другу друга на куски,
Доги, шпицы и бульдоги, осьминоги и акулы, в жанре свежих новостей.

И, середь вот этой свалки, этой судороги, боли, дележа и куража,
Смуты, лепета и крика, мировой державы бранной,
Я люблю, дышу, страдаю, этой жизнью бестолковой бесконечно дорожа,
Этой жизнью безымянной, жалкой, грешной, краткой, странной,
Различимой на полвзгляда, но до одури желанной.
В сантиметре от акулы, дога, гарпии, терьера, на пол взмаха от ножа.


ПТИЧ ЛЕТУЧИЙ, НОЖ ХОДЯЧИЙ...

Птич летучий, нож ходячий,
Ка - сидели на трубе.
Мне сказал один незрячий:
- Все кончатся в тебе.

Это лето в два обхода,
Эта ночь длиной во тьму.
Жизнь в каюте парохода
С легким креном на корму.

Этот след размером в милю,
Ветер плавный как река.
И, привязанные к килю,
Белой пеной облака.

Я сказал ему: - Бедняга,
Все кончается в любви -
Письма, кольца и бумага,
Как ты их не назови.

И кончается не сразу,
После длится и поет
Незаконченную фразу
Дни и ночи напролет.


САД ТЫ МОЙ, БОЛЬНОЙ И БЕЛЫЙ…

М. Тереховой

Сад ты мой, больной и белый,
Свет ты мой - на склоне дня.
Жест по-детски неумелый...
Вспоминай меня.

Двор. И выход в переулок.
Вечер долгий без огня.
Лес не прибран, гол и гулок...
Вспоминай меня.

Все неправедные речи.
Речка. Полынья -
Место нашей главной встречи...
Вспоминай меня.

Позабудешь - Бог с тобою,
Все у нас равно.
Опускаюсь с головою
В трезвое вино.

Ах, какая там удача
Среди бела дня -
Вечер. Снег. Чужая дача...
Вспоминай меня.

Что за сила мчит нас лихо,
В разны стороны гоня?
Еле слышно. Еле. Тихо.
Вспоминай меня.


КАК ДОЛГО Я ЛАДИЛ ОСКОЛКИ…

Как долго я ладил осколки
С консоли слетевшей главы -
Изгиб золотой треуголки
И крохи забытой молвы,
Избегнувших полного тлена...
Святая Елена, Святая Елена.

Я ладил и плакал не мрамора ради,
Не этих затейливых век -
В забавной, забытой, старинной тираде
Опять умирал человек.
Забыли Москва, и Калуга, и Вена.
Святая Елена. Святая Елена.

А клей натекал на разбитые брови,
Желтел, костенел, безобразил чело.
В чужом и забытом затасканном слове
Нас нынче, как братьев, сплело и свело.
Нет выше, достойней, бессмысленней плена.
Святая Елена. Святая Елена.

Пусть скальпель трудится, расчищу наплывы
И трещины мраморной крошкой набью -
Вы были прекрасны, мы станем счастливы,
Напротив консоли за здравие пью.
Да светит как солнце нам близких измена.
Святая Елена. Святая Елена.

Наутро осколки в совок собираю,
На красном столе, не спеша, разложу.
Я так в воскресенье прилежно играю,
Как лошадь хозяину, верно служу
И вам, всех величий огрызки, ошметки,
И этой прекрасной священной кокотке.
Но близко уже впереди перемена.
Святая Мария. Святая Елена.


ЕСТЬ В РУССКОЙ ОСЕНИ ОСОБЫЕ ЧАСЫ…

Есть в русской осени особые часы,
Когда сады пусты, но снега нет в помине
И небо полно холода и сини.
Избытки безразличья и гордыни
Ложатся с виду равно на весы.

Уже зима живет, еще трепещет лето,
То - равновесья чудная пора,
В любовь и смерть высокая игра.
Пусть дождик льет как из ведра.
Ты перерос единственность ответа.

Тебя уже теплом не обмануть,
И холодом не вызвать больше страха,
Ах, баба белая, метель, слепая пряха,
Тебе достанется сухая горстка праха,
А мне - судьба и свет, не обессудь.

А поначалу тот осенний час,
В котором передышка от предела,
Пусть роща над откосом поредела,
Ведь до конца листва не облетела
И тихий свет над рощей не погас.

ПОРЫЖЕЛА РЖА ЗА ЛЕТО…

Порыжела ржа за лето,
Волос рыжий поседел.
Истрепалась Лизавета
От своих болтливых дел,
Губы - воск, а щеки - мел.

Но еще в словесной силе
Виртуозней, нескромней,
Видно, лихо бабку били,
Много брошено камней -
Мальчик сжалился над ней.

И идут они за ручку,
По Садовой - мостовой,
Он ведет вот эту штучку
Лапой спело-восковой,
Нотой нежно-басовой.

То ли пел ли, мил ли, ты ли, -
Лизаветин голосок.
Мы то да, а вы-то пили?
От любви на волосок,
От людей наискосок?

Каблуки, как губошлепы,
И прижаты бок о бок.
Ну, прошли, пройдут потопы,
Коль не жалок к людям Бог, -
Лизаветин голосок.

- Что нам дело до потопа, -
Из его румяных уст?
Как потоп, пройдет Европа,
Коль ее загашник пуст,
Под ногами - скользь и хруст.

- Ну а дале, тем же чином?
- Нет другим и даже вбок.
Мне поздравить Вас с почином, -
Лизаветин голосок -
От любви на волосок.

Тоже вроде, как и даве.
Все слова, слова, слова,
Но в резиновом удаве,
Чья-то дышит голова,
Что была и нежива.

Но у них-то лепет, нега,
Разбежанье недобра.
Фарой - сверк, летит телега,
Без оглоблей и одра,
Словно брызги из ведра.

И чему уроды рады,
Кто ведет их род туда,
Где не льды и маринады,
А соленая вода
Вытекает без стыда.

И как дышат хрипло, разом,
Как, ощерясь, кожу жмут.
Разве мог бы равно разум -
Он как шут при Боге тут.
Умирают - не умрут.


ОБОРВАНА НИТЬ, И НАДЕЯТЬСЯ ТОЛЬКО НА ЧУДО…

Оборвана нить, и надеяться только на чудо
Осталось судьбе и особой закваски строке.
И чашу поднес и уже прикоснулся губами Иуда,
И плата за это зажата в его кулаке.

И крест натирает плечо, и простуда глаза наслезила,
Какая работа - исполнить искомый завет.
Уже и копье подымает в сверкающем шлеме верзила -
Вот сердце стучало, надеялось. Вот его нет.

Теперь, отстрадав, и не худо подумать о страхе,
Который осилило сердце в последний момент.
И мертвому телу приятна шершавая шкура рубахи
Приколот к кресту, как к столу под ножом пациент.

А ну как не выйдет затея с твоим воскрешеньем,
Волнуется Бог, и волнуются, маются мать и отец.
И все же - о чудо! - верховным и умным решеньем
Ты встал и идешь, и летишь надо мной наконец.

Но время проходит, и эта иссякла развязка.
Бессмертных судьба для имеющих смерть - не урок.
Ни ада ни рая, лишь в Риме покоится мертвая маска.
Которую там обронил улетающий в небо пророк.


УЗНАЛ - НЕ УМЕР, НЕ СОШЕЛ С УМА…

Узнал - не умер, не сошел с ума,
Не вбил в висок назойливый свинец,
Не сжег судьбы и не спалил дома,
А просто стал свободен, наконец.

Лишь в первый раз я сердце раскачал,
Чтоб лопнул шар, кровавый, как ракета.
Я каждый день, как судный день, встречал,
И дожил вдруг до нового завета -

Беги людей, коль хочешь уцелеть,
Не требуй с них ни истины, ни платы,
Уходит все, лишь остается медь,
В которой мы предавшими распяты.

Чем ближе ты, тем кара тяжелей,
Тем беззащитней перед каждой тварью,
Но ты живи, и сердца не разлей
На тротуаре теплой киноварью.

Ты их люби, прощая до конца,
Предавшую не оставляя душу.
Коль не случилось кары от творца,
Я тоже их за это не разрушу.

Всей самой белой памятью своей,
И черною - дотла и без остатка -
Жалей людей, воистину жалей,
Всю жизнь жалей, и медленно, и кратко.

ЗАСЫПАНА СНЕГОМ АЛЛЕЯ…

Засыпана снегом аллея,
Темны и глубоки следы,
Отсюда сегодня виднее
Деревья у сонной воды.

Под той монастырской стеною,
Под той жестяною трубой.
И это пребудет со мною,
И это пребудет с тобой.

Пока я скитаюсь по свету,
Пока я надеюсь и жду,
Пока еще канули в Лету
Лишь листья в осеннем саду.

Пока еще канули в Лету
Лишь тропы, стена и трава,
Лишь то, в чем бессмертия нету,
А только природа жива.

Прижми поплотнее ладони
К шершавой и теплой коре,
Постой на осеннем перроне
В последнем святом сентябре.

И слушай, как движутся крови,
Как ухает сердце в груди -
Так сумрачно, нежно, так внове,
Что жизнь не страшна впереди.

Как падает снег осторожно,
Как тихо проходят года,
Как было бы все же безбожно,
Не встретить тебя никогда.


НАС НЕЧЕГО ЖАЛЕТЬ И СОБИРАТЬ ПО КРОХЕ…

"...Да, скифы мы..."
А. Блок

Нас нечего жалеть и собирать по крохе
Сиротские пайки и драное сукно,
На жертвенном огне очередной эпохи
Нам место главное не зря отведено.

Мы только вширь росли от каждого удара,
Великие в мече, убогие в речах,
И бешеный замах - страна земного шара -
Немного подувял, но вовсе не зачах.

Мы в малый срок прошли от Эльбы до Аляски,
Раскол перенеся по суше в Новый Свет,
Швыряя динамит под царские коляски,
Двуглавому орлу переломив хребет.

И не меняет суть очередная смута,
Разлад и передел, бегущих череда.
Уже не изменить грядущего маршрута,
Как не меняет путь весенняя вода.

И пусть купцы спешат, свою добычу множа,
Трясут себе мошной и радуются всласть,
Под снятою - у нас другая лезет кожа,
Под сброшенной - уже другая зреет власть.

Оставленный простор, шутя, вернется снова,
Окажется внутри железного кольца.
И жертвенная кровь преобразится в Слово,
Которой - ни границ, ни края, ни конца...


ЭТА НЕЖНОСТЬ ПОХОЖА НА ВЕТКУ...

Эта нежность похожа на ветку
Наклоненную сонно к воде,
На корову в зеленую клетку,
Не живущую нынче нигде.

На росу в нержавеющей раме,
В незатейливой плошке цветок,
Что однажды в двуцветной панаме
Позвонил в мой короткий звонок.

Где вы пестрые годы разлуки,
Где нелепая речь ни о чем,
Только сон да случайные руки,
Да последний приют за плечом,

Да еще безнадежнее плена,
Темной пряди в седой голове -
Голый остров, Святая Елена,
Император ничком на траве.


КОСНУТЬСЯ НЕВЗНАЧАЙ ПРОСТРАНСТВА ВОЗЛЕ СЛУХА...

Коснуться невзначай пространства возле слуха.
Чуть выше головы, внезапнее лица,
И не переводя, ни помысла ни духа,
Сойти не на простор, но все - таки с крыльца.

И не неторопя внезапно наклониться,
Спросить, о чем уже не спрошено давно,
И медленно смотреть, как неподвижна птица,
А небо все летит и падает в окно.

И как звенит в тени прозрачно паутина,
Как ветер в волосах шуршит и не поет,
Как кисти Лякруа волнуется картина,
И будущий закат горит наоборот,

Хрустальный башмачек налез наполовину,
А пряжку расстегнуть, намылить и уже -
Пора на божий свет отцу, а следом сыну,
Возникнуть и мелькнуть на пятом этаже.

Скрипит себе ольха поверх березы вздоха,
Собак далекий лай, нездешний перебрех...
- Ну как тебе, мой друг, текущая эпоха,
Да так себе, мой друг, не гаже всех эпох.


ДО СТА, ДО СОРОКА ДОЖИТЬ КАК ДОЛЕТЕТЬ...

До ста, до сорока дожить - как долететь,
Немного опоздать и все-таки дождаться.
Смотри, как тяжела и неуклюжа медь -
Под плесенью веков изысканная цаца.

Расплющенный Роден. Парижский палисад.
Решетки. Рыжий хмель. Неловкая беседа.
Я лучше бы с тобой уехал в Петроград,
Чем здесь торчать тайком в преддверии обеда.

Дышать и ворожить и в павловской дыре
Под шпилем и листвой сквозь землю провалиться -
В осенней той живой заутренней поре
Лететь, не торопясь, как может наша птица.

Тихонько наклонись за именем вослед,
Слетевшем с теплых губ невольно и случайно,
Как будто тот немой немедленный ответ
Для каждого из нас - не истина, а тайна.

Как будто книжный мир, стоящий на холсте,
Не видел и не знал, что мы неразлучимы.
Ни там, где влаги ток, ни после - на листе,
Где мы давно равны и родом пилигримы.


ВО САДУ ЛИ, В ОГОРОДЕ БУЗИНА ГНЕЗДО КАЧАЛА

Во саду ли, в огороде бузина гнездо качала,
Одинокая принцесса наблюдала за птенцом,
Уходила, засыпала, начинала все сначала,
С бесконечно равнодушным, замечательным лицом,

Так прошли века и годы, и минуты, и недели,
Промелькнули незаметно и исчезли в никогда,
Так же точно птицы пели, и свистели свиристели,
И текла себе беззвучно одинокая вода.

Я, конечно, был не против принимать участье в деле
Наблюдения над бездной бесконечных перемен,
Но участники процесса этой цели не имели,
Поелику не поднялся я в развитии с колен.

Новодевичее поле возле кладбища кружило,
Соловьева прах развеян был в окрестности стены,
И в ладони помещалось то, что медленнее жило,
Чем обычное пространство ниже солнца и луны.

Шел монах с улыбкой мимо, мать игуменья спешила
По своим заботам важным, как столетие назад,
Где когда-то, может статься, будут плавать в дебрях ила -
Может, рыбы, может, люди, может, целый зоосад.


ШЕРШАВО МНЕ С ТОБОЙ И НЕУЮТНО...

Шершаво мне с тобой и неуютно,
Еще вполне забавно и светло
Невечно, но, конечно, неминутно
Смотреть невдаль сквозь желтое стекло.

Мы вытекли вчера из преисподней
Ивановского тесного мирка,
И вот, рабы и неучи Господни,
Течем туда, куда влечет река -

В неновый мир со смертью и распадом,
В нестарый свет с надеждой и вином,
Домашним, в клетку, но уютным адом
И черным псом под крашенным окном,

Котом печальным с мордой страстотерпца,
Свечой и фейерверком на ветру
И черногорской музычкою Герца,
Лабающего простенько муру.

Крутя наш танец незамысловатый,
Огней бенгальских кружевом кропя,
Тот наш мирок, до жути не крылатый,
Я не забуду лишь из-за тебя.

Скрипит вагон по ржавому железу,
Грызун внизу созвездие грызет,
Где я-бемоль усердно ты-диезу
В подпеве разевает влажный рот.


ПРОГОРКЛЫЙ ВОЗДУХ ОСЕНИ СУХОЙ...

Прогорклый воздух осени сухой,
Тяжелый плащ и легонькое тело.
И двое нас под спиленной ольхой,
Живущих день светло и неумело.

Я каждый луч рукой переберу,
Вплету в твои расплывчатые косы,
Потом проснусь и невзначай умру
Под тление изящной папиросы.

Потом, воскреснув, захочу вина
И посмотреть на солнечные блики,
Забыв, что мне принадлежит страна
И каждый куст засохшей повилики.

Еще забыв, что жил себе века,
Что не сказал обыденное слово,
Не накопил Харону пятака -
Непразднично, поспешно, бестолково.


ВИРТУАЛЬНОЕ ПРОСТРАНСТВО ПРОМЕЖУТОЧНОГО РАЯ...

Виртуальное пространство промежуточного рая,
Накануне недосыпа, недоеда, недогляда.
Что ты вспомнишь, полуночник, незаметно умирая,
Пребывая в предвкушеньи промежуточного ада.

Рожь и утро, сквозь туманы тихий бульк ползущей Тахи,
Скрип телеги по откосу, силуэт прозрачной клячи,
Те немыслимые веры, те неведомые страхи,
Обещавшие дорогу в направлении удачи.

За окном среди пространства красный зрак живого марса,
Звук пилы и лепет птицы, и еще забор в полсвета.
Легкий облак распростертый, силуэт прозрачный барса,
Беглый миг исхода ночи в обрамленьи сна и лета.

Шип листвы такой дрожащий, лезущий в тугое ухо,
Свиристели крик протяжный в осторожных лапах кошки.
И томление не плоти, и томление не духа,
А отсутствие пространства у живой сороконожки.


НАВЫЛЕТ ВЗДОХ, НАВЫВОРОТ ДУША...

Навылет вздох, навыворот душа.
Семнадцать лун завиты в хоровод.
Промчался мир, неуцелеть спеша,
А может быть совсем наоборот.

И кошки ком, вцепившись в сучий зад,
Промчался также за минувшим вслед.
Оставив мне небезнадежный ад,
Небезызвестной сущности ответ.

Под фонарем и поперек дождя,
Не на свету, но вовсе не во тьме,
Блестел полуустало бюст вождя,
Реальнее, чем в жизни и уме.

Сова кричала медленно и зло,
И лаяла назойливо лиса.
И мнилось мне, что снова повезло
Услышать ниоткуда голоса.


ЖИВУЩЕЙ НАПРОТИВ N

В своем дому устала и бездомна,
Бокал вина и пачка сигарет,
Настасья одиночество Петровна
Встречает день в бессолнечный рассвет.

Шуршит сосед за стенкой еле-еле,
Пустая память жмется по углам,
А за окном бесцеремонно ели
Стучатся с тишиною пополам.

И песни звук, унылый и протяжный,
Плывет себе в скучающей тиши.
Журавлик безыскусный и бумажный,
Синоним безнадежности души,

Уже летит, маша себе крылами,
Уже трубит про череду забот.
И силуэт в неосвещенной раме
Который год…


КРУЖИТСЯ ДЕНЬ НАД КРУЖЕВОМ ДОРОГ...

Кружится день над кружевом дорог,
Ложится тень на желтые луга.
Как этот звук звенящ и одинок,
Оставивший родные берега.

На лицах пыль, и Ницца горяча,
Песок тягуч и ветер невесом,
И быстрый взгляд насквозь из-за плеча,
И мельк руки над быстрым колесом.

Зачем сюда приспичило вам звать,
Колен ребро. И брови напрокат,
Гостиницы трехзвездная кровать,
Замызганная миром многократ.

Налитый до упора шардане,
Совсем в углу мерцающий ночник.
И грязный свет на незнакомом дне
Из хаоса заморского возник.

Черты и резы высветила грязь,
В короткий, мертвый, полуночный час,
На белом - в черном растворился князь,
И грязный свет, не догорев, погас.


МНЕ ХОЛОДНО С ТОБОЮ, МИЛЫЙ ДРУГ...

Мне холодно с тобою, милый друг,
Ушедший вдруг за тридевять земель.
Стоим во тьме, не расплетая рук,
Вокруг горчит растаявший апрель.

Глаза теплы, и щеки не горят,
И слог цветист, и юбка коротка.
И Падуя таинственный обряд
Творит сквозь нас мелькнувшие века.

Поют дрозды навстречу невпопад,
И папоротник бешено цветет,
И пух летит на острия оград,
Играя в недолет и перелет.

И в горле ком, и слезы на губах.
И все сейчас свершается давно.
И да и нет, где было только - ах,
Где да и нет - бессмысленное - но…

За стихотворение голосовали: olenvik: 5 ; милоки7: 5 ; bvlack night: 5 ;