Автор: Классика_
Рейтинг автора: 61
Рейтинг критика: 268
Дата публикации - 08.10.2017 - 19:23
Другие стихотворения автора
Рейтинг 4.3
| Дата: 06.07.2016 - 22:42
Рейтинг 5
| Дата: 29.09.2013 - 00:11
Рейтинг 5
| Дата: 07.09.2013 - 21:08
Рейтинг 5
| Дата: 15.01.2015 - 18:06
Рейтинг 5
| Дата: 04.10.2013 - 14:53
Рейтинг 4.9
| Дата: 30.01.2014 - 18:43
Рейтинг 5
| Дата: 22.11.2013 - 23:32
Рейтинг 5
| Дата: 01.02.2014 - 18:01
Рейтинг 5
| Дата: 06.02.2014 - 22:48
Рейтинг 5
| Дата: 14.07.2021 - 15:52
Поиск по сайту
на сайте: в интернете:

Болеслав Лесьмян

Болеслав Лесьмян, настоящая фамилия Лесман (годы жизни - 22.01.1877 - 05.11.1937), польский поэт еврейского происхождения, писавший на польском и русском языках. Член польской академии литературы.


КУКЛА

Я - кукла. Светятся серьги росой нездешнего мира
И сном по шелковой яви на платье вытканы маки.
Люблю фаянсовый взгляд мой и клейкий запах кармина,
Который смертным румянцем горит на матовом лаке.

Люблю в полуденном солнце лежать на стройном диване,
Где скачут зайчики света и где на выгнутой спинке
Безногий ирис витает у ног задумчивой лани,
А в тихой вечности плюша гнездо свивают пылинки.

Признательна я девчурке за то, что с таким терпеньем
Безжизненностью моею играет, не уставая,
Слова за меня лепечет и светится вдохновеньем -
И кажется временами, что я для нее живая.

И мне по руке гадая, пророчит она, что к маю,
Взяв хлеб и зарю в дорогу, предамся я воле божьей
И побреду, босоногая, по Затудальнему краю,
Чтоб на губах у бродяги поцеловать бездорожье.

Однажды судьба не взлюбит - и вот я собьюсь с дороги,
Останусь одна на свете, гонимая отовсюду,
Уйду от земли и неба и там, на чужом пороге,
Забыта жизнью и смертью, сама себя позабуду...

Подобна я человеку - тому, Который Смеется.
Я книгу эту читала... Премудростям алфавита
Я, словно грехам, училась - и мне иногда сдается,
Что я, как почтовый ящик, словами битком набита.

Хочу написать я повесть, в которой две героини.
И главная - Прадорожка, ведущая в Прадубравье,
Куда схоронилась Кукла, не найденная доныне, -
Сидит и в зеркальце смотрит, а сердце у ней купавье.

Два слова всего и знает, и смерть называет Мамой,
А Папой - могильный холмик. И всё для нее потеха...
Голодные сновиденья снуют над пустою ямой,
А кукла себе смеется и вслушивается в эхо...

Конец такой: Прадорожка теряет жизнь на уступе...
Намеки на это были. Смотри начальные главы...
И гибнет кукла-смеялка с четой родителей вкупе.
И под конец остаются лишь зеркальце да купавы...

Писать ли мне эту повесть?.. Становятся люди суше,
И сказка уже не в моде - смешней париков и мушек...
Цветного стиха не стало... Сереют сады и души.
А мне пора отправляться в лечебницу для игрушек.

Заштопают дыры в бедрах, щербины покроют лаком,
Опять наведут улыбку - такую, что станет тошно, -
И латаные красоты снесут напоказ зевакам
И выставят на витрине, чтоб выглядели роскошно.

Цена моя будет падать, а я - всё стоять в окошке,
Пока не воздену горько, налитая мглой до края,
Ладони мои - кривые и вогнутые, как ложки, -
К тому, кто шел на Голгофу, не за меня умирая.

И он, распятые руки раскрыв над смертью и тленом
И зная, что роль игрушки давно мне играть немило,
Меня на пробу бессмертья возьмет по сниженным ценам -
Всего за одну слезинку, дошедшую до могилы!


СТЕПЬ

Степь, одна только степь, ни конца ей, ни края,
И в тиши над моей, над заблудшею тенью
Лунный свет шелестит, холодком обдавая, -
Степь уснула, а я - лишь ее сновиденье.

И боюсь, что пробудится эта громада
И пушинкою сна упорхну и растаю.
Но она беспробудна - бреди кому надо, -
И бреду, а мерещится, что улетаю.

Тени тянутся в дали зеленого моря,
Где оно оторочено синей каймою,
И на краешке неба в тенетах безмолвья
Стережет бесконечность, набухшая тьмою.


ВЕЧЕРНЕЕ НЕБО

В небе вечернем, в небе недужном
Взгляд сиротеет и уплывает.
Сердцем бессонным и безоружным
Сумрак вечерний овладевает.

Вызволить душу, чтобы в полете
Бор озарила, словно зарница,
У твоих окон на повороте
Сном мимолетным себе присниться!

Пыль золотую гонит печалью -
Встречным калинам падаю в ноги
И твои губы не отличаю
От той калины на той дороге.

И твои косы путаю с ивой,
Завороженной сонным теченьем…
Тонет подолгу взгляд сиротливый
В небе недужном, в небе вечернем.


ЗАБЫТЬЕ

Если ночь я встречаю в степном запустенье
И стремлюсь угадать ее облик по тени,
Что-то в памяти будит дорога ночная,
Сокровенное что-то, а что - я не знаю.

Может быть, помолиться пытался я, грешник,
О пределах бескрайних, безвестных, нездешних,
Но слова разметало, как ветром полову,
И молиться не смог - и не помню ни слова?

Или в душу мне смерть заглянула украдкой,
Когда жизнь полагал я особенно сладкой
И забыл умереть - и не ведаю, что там,
За чертой, обозначенной вечным отлетом?

Или, может, душа наказала мне строго
Отчий кров позабыть и пуститься в дорогу,
И куда-то брести все грустней и бездомней,
Но забылось, куда - и уже не припомню?

Это память порой оставляет, тоскуя,
На губах у беспамятства след поцелуя,
Если ночь я встречаю в степном запустенье
И стремлюсь угадать ее облик по тени.

ВРАГИ

Надо мной зеленый дуб матерый
И ларец из золота и шелка,
А в ларце том лебедь белоперый
И во рту у лебедя иголка,
А на остром кончике заклята
Жизнь моего злого супостата.

Стоит только надломить иголку -
И конец коварному злодею.
Нынче ли прикончу втихомолку
Или подождать, еще успею?
Но почуял что-то хитрый ворог
И крадется к дубу. Слышу шорох…

Притворяюсь, будто я забылся
Детским сном на луговой постели.
Майский жук мне в волосы забился.
Замер дух, и руки онемели,
Не успею выпростать наружу.
Взгляд убийцы проникает в душу.

И с ножом он надо мной клонится,
Взгляд пытлив, ни мысли о пощаде.
Оплошай на миг я, взмах ресницы
Или трепет жилки - и прощайте!..
Прячусь в сон. Дышать пытаюсь ровно.
Задыхаюсь. Дуб шумит надгробно.


* * *

Мне казалось, что в мир я вбежал из потемок,
Легконог и беспечен, резвясь, как котенок.
Да, пушинка, а все же еще полетаю
И себя сочиню и судьбу подлатаю.

А расплата, казалось, когда-то - не скоро,
Как сова, меня выследит в зарослях бора.
И недобрые сны - просто страхи ребячьи,
Все еще впереди… Оказалось иначе.

Надо вслушаться в зло, словно в шелест кипрея,
Легче зло обескровить, чем сделать добрее.
Ворожил по руке моей сумрак осенний,
И еще до удара не стало спасенья.

А на помощь позвал я и понял нежданно -
Телом после я стал, а сперва была рана.
И тоска, наконец-то я понял, напрасна,
Потому что всю жизнь погибал ежечасно.


ДОН КИХОТ

В замогильном саду, в подметенной крылами
Непоседливых ангелов жухлой аллее,
С деревами в наследственном лиственном хламе,
Нелюдимо, с душою свинца тяжелее,
Хоть и сбросившей иго житейского гнета,
На скамейке сутулится тень Дон Кихота,
И задумчиво - зная, что думать не надо, -
Взгляд посмертный, не дальше ладони простертый,
Мерит тьму над песчаной дорожкою сада,
Где следы прожитого старательно стерты.

А из тьмы к нему с ласковым отчим укором
Приглашая к полезным душе разговорам,
Милосердно протянута божья десница,
И, крестясь, ангелок ради гостя хлопочет,
Разгоняя потемки. Но гость сторонится
И как будто не видит и видеть не хочет.

Обращали когда-то весенние полдни
Крылья мельниц в литые мечи великаньи,
А теперь ему кажутся руки господни
Тенью мельничных крыльев в коварном мельканьи,
И с недоброй усмешкой он гонит, отпрянув,
Искушение новых безумств и обманов.

И едва замечает, как, медленно рея,
Ангел алую розу на щит ему ладит,
Знак мадонны, что помнит его в эмпирее
И за верность ему благодарностью платит.
Только рыцарь, недавно еще безупречный,
Оскорбив равнодушьем посланца и даму,

Отвернулся, доверье утратив навечно
И к цветам, и к дурманному их фимиаму.
Белый ангел клонится над жертвой неверья
И стыдливо целует, овеянный светом,
Прошептав: "От нее", - и бесшумные перья
На лету растворяются в небе. И следом
Рыцарь, искоса глянув на вестника рая
И теряя неверье, и вновь умирая,
Забывается смертью последней, такою,
Что и в день воскрешенья оставит в покое.


ГОРБУН

Горбун прощается с полем
И бабьим летом погожим
И смертью своей доволен,
Горбатой, как то, что прожил.

Затих, как перед разгадкой,
Которую жизнь искала.
А что в ней и было, краткой?
Таскала горб и таскала.

Горбом и тешил и клянчил,
Вдвоем мечтали, бывало,
Баюкал его и нянчил,
Собой кормил приживала.

И смерть заработав честно,
О прожитом не жалеет.
А горб, которому тесно,
Живет себе и жиреет.

А горб пережил верблюда
На срок, отмеренный плоти,
И тот глядит ниоткуда,
А он - на птичку в полете.

Грозит носильщику ношей,
Свою навьючив колоду:
"Уткнулся лбом в бездорожье,
Живым не давая ходу?

Лазейки во тьму так колки,
Что медлит нога босая?
На черта брал на закорки,
На полдороге бросая?

Уволь меня, ради бога,
Торчать на тебе, ледащем!
Берись за гуж, лежебока!
Куда поклажу потащим?"


СОВРЕМЕННЫЙ ПЕЙЗАЖ

Протрезвеет наш век, когда кровью упьется.
Жить так больше нельзя - и однако живется.
Что нас ждет? Есть гадалка в Париже и где-то.
Все разгадано, нет у загадки ответа.

В кабаре аплодируют так потаскухе,
Что трясутся прилипшие к лысинам мухи,
А в палатах напротив решает собранье,
Как избрать в экономике курс вымиранья.

Душегуб, в темноте поджидая клиента,
Распознал безошибочно интеллигента -
Саданул - и не в душу, витавшую где-то,
А в обличье, что так и просило кастета.

В преисподней питейной под гомон и топот
Безработную дурочку тискает робот,
Ржавый идол в любовном чесоточном зуде
Усмиряет клешнями строптивые груди.

А в кафе выпирает из тесного фрака
Депутатский загривок дородного хряка,
И с торговкою в пудре, как в белой метели,
Крутит танго трибун, наконец-то при деле.

Выступает министр, и еще спозаранку
Озабочен одним - не утратить осанку,
И с улыбкою, впрок заготовленной прежде,
Заверяет, что каждому даст по надежде.

А в серебряной слякоти жертву скитанья,
Злобе дня присягнувшего певчей гортанью
Аритмия двух крылышек мучит поэта
В долгих поисках рифмы, утерянной где-то.

Разлучая слова с бытием бессловесным,
Поскупилось прощание с ликом небесным
На посмертную маску его по затонам.
И поэт копошится в быту фельетонном.

Облегченно разделался с тайной полета
И так рад возвращению с неба в болото,
Но поскольку не греет его мостовая,
Семенит он во тьму, на бегу отставая.

И витрины манят лучезарней утопий,
И деревья горды, что торчат по Европе,
И на крышах луна, ходовая монета,
А над крышами ночь, и не будет рассвета.


ВИФЛЕЕМ

Разбудил меня сон… Явь под звездной порошей
Отоснилась. Зачем было сниться, пугая?..
За волхвами спешу в мир иной и не схожий
Ни с одним из миров. Ни с одним, присягаю!

Не догнать караван! А догнать его надо,
Хоть растет от недобрых предчувствий тревога!
Вот и первые встречные - сонное стадо
И коптилки в оконцах, не видящих Бога.

И пещера. Немедля, не то будет поздно,
Слишком поздно! Не мешкай, недоля земная!
Пастуха одинокого ночью морозной
Я бужу, вифлеемской звездой заклиная.

Где волхвы? - "Ладан, мирра и злато уплыли, -
Чужеземные гости помедлили малость
У корчмы и растаяли облаком пыли
На пути в никуда. Вот и все, что осталось".

Где Мария? - "Не знает никто в этом мире,
У небес и надгробий не спрашивай - глухи".
А Спаситель? - "Давно его нет и в помине.
Да и был ли он? Разные носятся слухи".

Магдалина? "Я пнул ее как-то - стерпела,
Заглядевшись на смерть… Возвращайся, приблуда,
Здешним нет до тебя, запоздалого, дела".
Но зачем он, возврат никуда ниоткуда?


КРЫЛАТЫЙ ДЕНЬ

Озарились две бездны - два мира в едином, -
Мы вошли в них. А день был крылом лебединым.
Никого не отпели, ни над кем не рыдали.
Помню, как размечтались о заоблачной дали,

И не молвив ни слова, понимали друг друга…
Он явился нежданно. И вздохнула округа.
Был таким он невзрачным. И венец был терновым.
На колени мы встали под сосновым покровом.

Под сосновым покровом, у зеленого лога.
И одно нас дивило - что предстал так убого.
Но глядел и глядел он. Мы клонились бурьяном,
Удивленье стихало. Все вокруг было странным…

Так и должно - вдруг поняли мы, замирая,
И что можно без счастья, и что можно без рая.
Умаляйся и никни под безмерной любовью.
Это было ответом и концом суесловью.

Что-то с этой минуты в нас навек замолчало.
Мы вернулись на место. Снова время журчало,
Зачерпнуть, искушая, как детишек обновой.
Но глядел и глядел он. И венец был терновый.


СЛОВА ДЛЯ ПЕСНИ БЕЗ СЛОВ

Вечная жизнь, обернись молодою в могиле
И дохни своим жаром в угасшие зори!
Я безумный рассказчик какой-то несбыточной были,
А к тебе прикасался лишь во сне или в горе.

Не было поля - а горести выросли в поле.
Нет и колдуний - а столько наколдовали…
Отсвет сирени на облаке, как в ореоле,
Ввысь уплывает. Но доплывет едва ли.

В водоворотах ночи все беззащитней тело,
Хоть бы лоскут небес - опоясать чресла.
Что-то в саду стряслось и зашелестело -
Так расшумелось, будто и впрямь воскресло.

Вспомнил ту девушку, что навсегда любима,
Кроткие губы, что не таят секрета.
Кроме улыбки и встречной судьбы помимо,
Не было в ней ничего. И любил за это.

Помню ту душу, что смерть без бумажной розы
Не представляла. Ладить венки привыкла…
Кто мы, откуда и птицы - и чьи-то слезы -
И я - и цветок бумажный - и все возникло?

Ту золотистость помню, что кажется сном небесным.
Лживые сны людские - такая малость…
Гас над рекою вечер. И лодка навстречу безднам
Канула в золотистость. И там осталась.

Изнемогают зори на пустошах неба синих,
Слезы кровавые долго не унимая…
Чем же меня - или озеро - или осинник -
Приворожила вечность глухонемая?

Как расплескал я тайну, ту, что едва пригубил
Ночью, когда твое тело я ласкам вверил?..
Мир меня вдоволь и намытарил, и наголубил,
Вдоволь и я в нем начеловечил и нахимерил.

Мне бы увидеть, как воскресает ракита,
Та, что во сне шумела над обреченным кровом.
Мне бы у звезд дознаться, где та недоля скрыта,
Что суждено мне мыкать, не попрекнув ни словом.

Что после смерти будет со мною - и с белым светом?
Слезы твои затеплю? Мглой засинею?
Тьма без просвета в саду сомкнулась над первоцветом.
Мы в ней были когда-то - и встретимся с нею.


НИЩЕТА

Каждый умер иначе, по-своему трудно…
В тусклой памяти меркнут угасшие лица.
Брат, сестра и родители спят беспробудно,
И во сне умирание все еще длится.

Вновь увидеть улыбку сестры не сумею
И как на пол упала она, затихая.
Мельком брат возникает, все реже, смутнее,
И не слышит его моя память глухая.

Словно на небе знаки сквозят водяные…
Вы мертвы и еще раз умрете в могиле,
Обделенные прошлым, уже неродные,
Будто не было вас, будто вы и не жили.

Нет как не было! Пусто! Любил я химеры!
Силюсь боль сохранить еще, вымолить слезно -
Сумасброд, в силу слез не утративший веры!
Нет их. Память мертва. Горевать уже поздно.

Ночь, в небесную твердь всеребренная властно,
Если в сердце свой сумрак нацелила стылый,
Бей наотмашь, безжалостно и безучастно!
Все снесу! Человек я! Померимся силой!

Тот и жгучие слезы в ладонях остудит,
Кто уходит во тьму по следам человечьим,
Тот, кому дорожить на земле уже нечем,
У кого уже нет ничего и не будет.


ЛЮБЯЩИЕ

Лишь появилась из лесосеки,
Словно пришла с поминок,
Затрепетали мертвые веки,
Взглядом прожгли суглинок.

"Рад повидаться! Без толку тлею,
Да и не жду свиданья.
Где я - не знаю, но не в земле я,
Здесь - лишь мои страданья.

Может, поведаешь над могилой,
Над богадельней гноя,
Где захоронено то, что было,
Больше не будет мною?"

В детском испуге она склонилась,
Рухнула и застыла.
Видно, любила сильней, чем мнилось,
И не права могила.

В вечной той осени, где и летом
Страшно цветам и птахам,
Стихло все тело ее ответом
Над уязвленным прахом.


ЛЕС

Что припомнишь ты в час накануне кончины,
Когда память твоя, в ожиданье пучины,
На прощанье весь мир обнимает земной?
Может, юности день, самый давний, чудесный -
Ибо день этот в край отлетел поднебесный,
Ибо он не угас и порою ночной?

Или явятся вдруг чьи-то смутные лица?
Или лишь одному суждено появиться,
Только это лицо ты успеешь узнать?
Иль с могильною тьмой в поединке суровом
Свою память запрешь ты скрипучим засовом
И не станешь, скупец, ничего вспоминать?

Иль увидишь сквозь мглу - как зеленое злато -
Лес, что видел мельком, мимолетом, когда-то,
Лес, что ныне опять увидать суждено?..
И, глазами скользнув по небесным просторам,
Ты покинешь сей мир, глядя радостным взором
В неожиданный лес, позабытый давно!..


ВСТРЕЧА - ЗАВТРА, ХОТЬ ЧАС И НЕВЕДОМ

Покосился твой дом под ветрами,
Дым не вьется давно над трубою:
Я - не дома! Я здесь, не с тобою,
Я - где пусто, темно вечерами!
Ты узнаешь меня и приветишь
Вопреки всем лишеньям и бедам;
Жди, на тени взирая, - и встретишь:
Встреча - завтра, хоть час и неведом...

Так укрась же прическу цветами,
Возле входа пусть свечка лучится,
Вспоминайте меня с сыновьями,
Сохраните мне место в светлице!
От ладоней твоих на дорогу
Тень ложится синеющим следом:
В ожиданье пробудешь немного:
Встреча - завтра, хоть час и неведом.

Исцеленья средь бури ревущей
Ищет дух мой, покоя лишённый!
Мне неведом мой голос грядущий,
Мне неведом мой лик изменённый, -
Но узнаешь меня ты повсюду,
Днем и ночью, зимою и летом,
Пусть иным я, израненным буду...
Встреча - завтра, хоть час и неведом.


ТЕНЬ

Не глядел я на солнце сквозь лён,
Не искал я в дубраве свой сон, -
Но увидел, как встала с земли
Тень моя, что лежала в пыли.

Тень прозрела и стала живой,
Прах стряхнула с себя вековой,
И вгляделась в минувшие дни -
С острой саблей и в блеске брони.

Дивный витязь вскочил на коня,
Улыбнулся - и прочь от меня;
В зелень втаптывал конь на бегу
Солнца утренний свет на лугу!

Тень, мой всадник, куда ты спешишь?
Может, розам войною грозишь?
Может, в сказку нездешних сторон?
Может, звездным блужданьям вдогон?

"Что мне звезд над землею полёт
И цветок, что под солнцем растёт;
Возвращаюсь в изведанный край -
Вспомни лесу дарованный Май!

Вспомни: рос над долиною дуб,
Слушал пенье заоблачных труб,
Там, в долине, вдали от лучей,
Был я тенью лесною твоей!

Вспомни сонный, заброшенный сад:
У ворот, по ту сторону хат,
Был я, брошен на землю и тих,
Блёклой тенью раздумий твоих!.."

Ну, так мчись же, лети, моя тень,
Через розы - в пылающий день,
Через яблонь белеющий пух -
В темный бор, где скитался мой дух!

Не глядел я на солнце сквозь лён,
Не искал я в дубраве свой сон, -
Но увидел, как в гуще ветвей
Бог навстречу шел тени моей.


ВОРОЖБА

Жажду выведать тайны грядущих свершений,
Дни далекие видеть сквозь время мечтаю;
Вот в руках моих карты - листвою осенней;
От волшбы пожелтели. На них я гадаю...

Древний спор разгорелся, как прежде бывало;
Запылал сквозь дремоту он пламенем новым.
Стала комната залом блестящим дворцовым;
Всё, что в комнате, - древним сказанием стало.

Древних призраков в картах сокрыты портреты;
Там дворов королевских четверка таится;
Сновидений четверка невиданных снится, -
Королей я встречаю; вот дамы, валеты!

Чародеек истлевших нездешние чада,
В бирюзе и топазах, в шелках, позолоте,
Предо мной разместились, в извечной дремоте;
На тоску мою смотрят их мертвые взгляды.

Вижу в скипетрах отблеск извечного света...
В дивном танце по залу без устали мчатся
Дамы, словно тюльпаны, - как злато, валеты, -
Короли, как лилеи, что жаждой томятся!

Вот и музыка - слышу - для них зазвучала,
Донеслась из какой-то неведомой дали,
Звуки в танце волшебном имеют начало
И слышны, если даже уже замолчали.

И поют о воротах они, о порогах,
Где одно ожиданье лишь может случиться,
И о странах, где ночью и днем на дорогах
Танец сам, без танцоров, так весело мчится...

Танец сам, без танцоров, как страсть без причины;
И поет он, и длится, - и вдруг исчезает.
Вместе с ним моя сказка навек пропадает -
То был сон ниоткуда, из звездной пучины!

Снова комната та же, исполнена теней,
Где увидел я замок, в заклятьях блуждая;
Вот в руках моих карты - листвою осенней;
От волшбы пожелтели. На них я гадаю...


* * *

Им только тайные страсти - услада;
И до безумия всякий трепещет,
Рыцаря встретив, что саблею блещет
Иль безоружную деву средь сада.

Стали доступными бешеной страсти
Реки широкие, горные пики,
Мертвый и выживший, слабый, великий,
Те, кто повержены, те, кто у власти!

Жадными взглядами всюду взирая,
Самое малое видят созданье!
Нет в них томления - только вниманье,
Нет у внимания грани и края!

Ибо провинность их края не знала -
Кроме границы, где счастья начало.


* * *

Чьей же любовью дано им рожденье?
Кто им придумал такое названье -
Так, что в груди их - немолчное пенье,
Так, что не стихнет их крыльев шуршанье?

Кто их создал из мечтаний чудесных?
Ради каких же причин в подземелье?
Ради какого земного веселья?
Ради каких же событий небесных?

Кто же впервые, над чьей же могилой
Вымолвил "ангел" - крылатое слово,
Вымолвил странно - и слово то было
Древнего старше, святее святого?

Как же - столетьям назло скоротечным -
Сказку назвал он сим именем вечным?


ИХ ДЬЯВОЛ

Сатана их утратил азарт прегрешений,
И огнем недоволен, и запахом серы.
Стали чаще возвраты надежды и веры;
Хохот тише; и реже успех искушений.

Он мечтает добавить поболее жару,
И бесцельно он бродит в своем размышленьи, -
И его, как Селена в извечном вращеньи,
Мысль печальная мучит - с тоскою на пару.

Ищет факелу пламя их дьявол напрасно,
Да и адскую краску, что флагу сгодится:
Как же выбрать злодейство - злодею неясно;
Этот выбор - как сабля, что в ножнах таится!

Привередлив их дьявол - и связаны руки...
Но он весел, как житель веселого рая, -
Вспоминает счастливо он прежние трюки,
На былые делишки, прищурясь, взирая.

Он свободен, как бедный пастух в пасторали:
Волен он воздержаться от злобной затеи;
Эта воля - и ада, и пыток страшнее:
И святых так нигде, никогда не пытали!

Враг себе - прекратил он творить преступленья,
Но надеется все же, что некогда сгубит
Новой пыткой несчастных - пусть только полюбят
Заколдованный круг и небесное пенье!..

Вышивая одежды под звон колокольный,
Чтобы выглядеть ангелов стойких не хуже,
Этот трутень, паденьем победным довольный,
Выпить неба остатки мечтает из лужи!

Ибо дьявол, на ада разруху взирая,
О небесном отныне мечтает величье;
Лишь небесные ныне он носит обличья,
Все различия с богом навеки стирая!


ГАД

Шла с грудью млечной в зеленый сад -
Внезапно выполз из кущи гад.
Давил в объятьях, что было сил,
И ей всё тело ласкал, травил.

Учил, как вместе забыться сном,
Как груди гладить змеиным лбом,
От неги - долгой, как смертный сон, -
Шипеть и виться, дрожать, как он.

Фантазий в страсти я не стыжусь,
Я с королевским лицом явлюсь.
Дарую клады тебе со дна,
То явью будет - не будет сна!

Змеиной кожи снимать не смей!
Других не надо. Мне нужен змей.
О, гладь мне жалом, как прежде, бровь,
Впивайся в губы, отведай кровь,

И извивайся, и задевай
Башкой змеиной о ложа край.
Прошу, прильни же к моей груди,
К чему мне клады? Не уходи!

В слюне змеиной есть вкус любви -
Останься гадом, ласкай, трави.


* * *

Мчусь душою к тебе я - над пургой ошалелой,
Прямо к свету, что брезжит за буранной куртиной.
Каменеет кручина чья-то статуей белой,
Белой статуей скорбной - там, над черной долиной.

Старых створок объятья тебя некогда скрыли -
Ты с тех пор в моих мыслях бледно-призрачной стала;
С того часа так странно и так страшно забыли
Мы друг друга, как будто нас совсем не бывало.

Так найдем же друг друга средь метелей круженья,
Над вечерней пучиной сможем снова влюбиться
Той повторной любовью, что не хочет спасенья,
Тем последним желаньем, что не знает границы!

Мы полюбим мученьем, кровью нашей потери -
Но про счастья утрату пусть никто не узнает,
Мы полюбим прозреньем: смерть приблизилась к двери -
Обе смерти, что вместе совершиться желают.

Шум и треск по-над лесом, в клочьях - грива бурана,
Словно вихри о сучья в темных зарослях рвутся.
Жизнь из жил вытекает - это давняя рана...
Не посметь улыбнуться, не успеть улыбнуться.

Мчусь душою к тебе я - над пургой ошалелой,
Прямо к свету, что брезжит за буранной куртиной.
Каменеет кручина чья-то статуей белой,
Белой статуей скорбной - там, над черной долиной.


ИДУТ СУМЕРКИ

От околицы сумерки - с поля - от пруда -
Отовсюду крадутся, идут ниоткуда,
Чем сонливей нездешний их путь неприметный,
Тем снесут они легче свой груз беспросветный.

Мы с трудом свои судьбы сплели и связали,
Видя взгляды косые тоски и печали.
Ты ушла - и вослед светлый день наш сокрылся,
Но, с земли уходя, он на небе светился...

Бродят в небе остатки его без дороги.
Снизу мрак; день живет лишь в пылающем стоге.
И еще раз живу - хоть и нет тебя боле -
Днем минувшим, что светится в стоге на поле.


НОЧЬ

Огнем трепещет ночь, и мрак-звездопоклонник
Чуть-чуть колышется под говор тишины -
Луною мраморной обрызган подоконник,
И тени наших рук на нем удлинены...

Теперь - виднее сон, теперь - забота краше,
И полусветит мир в эфире полутьмы,
И тени наших рук нам кажутся не наши,
Как будто у окна сошлись не только мы!..

Как будто, кроме нас - любовней и бессонней,
Заслушались мечтой немые существа,
Что с небом связаны мечтой потусторонней
И шаткой тайною воздушного родства!

Для них сплетеньями серебряных извилин
Туманится ручей в полуночном огне,
Он углублен в себя и грезой обессилен,
И край русалочный он видит в полусне.

Привольней облакам блестится и живется,
Слышнее, как цветы, задумавшись, цветут...
Душа внимательно и жутко спознается
С неуловимостью восторгов и причуд!

Теперь - виднее сон, теперь - забота краше,
И полусветит мир в эфире полутьмы,
И тени наших рук нам кажутся не наши,
Как будто у окна сошлись не только мы...


НОЧЬЮ

Нечто без лица, навзничь в звездах, непреложно
Дремлет в метели искр, никак не проснется.
Тебе в доме над рекой за меня тревожно.
Завтра точно буду! Нынче грустить придется.

Сиротский ствол березы в слезах у дороги.
Крест на пригорке в пропасть хочет провалиться!
Этой ночью как один вымерли все боги.
Теперь нет никого, кому бы мог молиться!

Ни поклона вечности, ни стона из горла!
После гибели молитв рук не поднять к свету!
А ты сейчас за меня ладони простерла,
Зная: кроме них, ничего надо мной нету!

Лишь одна пустота, куда солнце струится
Чарами, чтоб ублажить мглу, склонить к покою.
Эта пустота, цветы, деревья, птицы,
Птицы, деревья, цветы - и дом над рекою...


* * *

Возвращусь после долгой разлуки -
Вот твои торопливые руки.
Все как раньше, но начато снова,
Пыль дороги, и жест твой, и слово.

Вот проходим просторами дома
Снова вместе по комнатам оба.
Не заметил я нового платья,
Ты смеешься, что гость без понятья.

Вон в цветочках, укажешь рукою,
Переклеила всюду обои.
Вот письмо мне, чуть начато раньше:
"Пустяки… Только жалобы… Дальше…"

Вдруг наотмашь окно и прохлада -
Вроде, незачем, вроде, так надо.
Руку к сердцу - как быстрые волны,
Бьется, слышу, но губы безмолвны.


* * *

Изменила тебя разлука? Нет, неправда!
Лишь цветок из волос пал к ступени алтарной.
Но хотя лица не исказила утрата,
Пред твоим мое сердце обмирает тайной.

Душа твоя верит, что вновь сумеет в пенной
Метели звезд восстать в иной личине, маске.
Но тело? Кто о нем вспомнит в этой вселенной,
Если не я, не щадящий на него ласки?

И когда страстно, в зное слов, что словно сами
Льются из уст, ты ласке уступаешь смело,
Над родником грудей умолкшими губами
Я молюсь о бессмертии твоего тела.


ДЕВУШКА

Двенадцать братьев, веря снам, пришли к стене тропой обмана.
И голос плакал за стеной, девичий голос, непрестанно.
И полюбили грустный звук и мысль о девушке из грезы,
Воссоздавая форму губ и глаз по голосу сквозь слезы.

Сказали: "Плачет - значит, есть". И больше слова не сказали.
Перекрестили целый мир, и мир задумался в печали.
Схватили молоты - и в бой, взялись дробить могильный холод -
Поди пойми, слепая ночь, кто человек и кто здесь молот.

"Нет, прежде сокрушим гранит, чем ржа и смерть смежит объятья!" -
Двенадцатый клянется брат своим одиннадцати братьям.
Напрасен подвиг их и труд, с гранитом в спор вступать опасно -
В дар искусительному сну сложили головы напрасно.

Сдавило сердце, кость в куски, ладони в пыль, бледнеют лица -
Скончались все в единый день, одна над всеми ночь струится.
Но тени павших, Боже мой, верны поставленной задаче.
Лишь время движется не так, и молоты звенят иначе.

Звенят вперед, звенят назад и камнем утоляют голод,
Поди пойми, слепая ночь, кто тень из них и кто здесь молот.
"Нет, прежде сокрушим гранит, чем ржа и смерть смежит объятья!" -
Двенадцатая молвит тень своим одиннадцати братьям.

Но не хватило теням сил, от тени тьма не убывает, -
Скончались вновь, ведь смерть щедра, мертвее мертвых убивает,
А все не вдоволь и не всласть, бывало, умирал бы вечно.
Конец всему, всем след простыл, и повести конец, конечно.

Но молоты, велик Господь, от неудач не приуныли
И стали сами в камень бить, сквозь бронзовые брызги пыли.
Звенели в гром, звенели в блеск, презрев, как люди, пот и холод -
Поди пойми, слепая ночь, кто молот, если он не молот.

"Нет, прежде сокрушим гранит, чем ржа и смерть смежит объятья!" -
Кричит двенадцатый из них своим одиннадцати братьям.
И пала с грохотом стена, сдвигая горы и пустыни,
Но ничего за ней нигде - ни слез, ни девушки в помине.

Нигде ни губ ее, ни глаз, судьбы, освобожденной снова,
Там только голос был, и все, был плач - и ничего другого.
Был только плач, и грусть, и боль - позор, не призванный к ответу.
Таков наш мир. Недобрый мир. Зачем иного мира нету?

Среди юдоли тщетных снов, где чудо - плач или кручина,
Двенадцать молотов легли в знак завершения почина.
Нежданная настала тишь, и пустота закрыла небо.
Зачем над пустотой язвишь, пока она внимает немо?


КЛАДБИЩЕ

Путник, искоса глянув на существованье,
Пришел на кладбище: смерти укрыться не в чем.
Кладбище кораблей. Под землей трепетанье
Парусов, раздуваемых посмертным смерчем.

Чует путник, как вечность из травы струится,
И, топя свою тишь в кладбищенском покое,
Перекрестил, что видит: пчелы, в кустах птица -
И на первом надгробье читает такое:

Я погиб не наугад - в дар вихрю и ливню,
И верил, что второй раз уже не погибну,
Что найду причал в смерти и смерть у причала,
Только умер не для смерти, смерть подкачала.

Все тот же встречный ветер, угрозы нависли,
И испуг, и неизвестность, и все, кроме жизни.
Мой остов подземный, пусть порожняя форма,
Еще достоин штурвала, достоин шторма.

Кто знает, где этот вечный ветер таится?
Кто однажды тронулся в путь, не застоится.
Я познал глубь, где правит неживое судно.
Сна - нет. Вечность - начеку. И мертвым быть трудно.

За смерть в моих парусах, за мачты немые
Прочти, прохожий, прошу, три "Аве Марии"!
Путник нарвал никому свежих листьев горстью
И встал на колени, чтобы выполнить просьбу.


БЕЗДНА

Внося в лес зной моей жизни палящий
И лицо, что на все лесное так не похоже,
Вижу бездну, что там, скуля, мечется чащей,
С язвами сучьев в безбрежной скорби, как в коже.

Вся дрожа в зеленом, полном росы плаче,
В испуге от мнимой близости неба, рая,
Гибнет от мук, тоскует, не умея иначе,
От желанья упасть крестом наземь, сгорая.

И не знает, каким ей сном забыться, что ли,
Ищет балки или оврага, чтобы вжаться
Всей своей огромностью, укрыться от боли
И застыть на минуту, в тишину вдрожаться.

Чую страх ее нагой, ее босой голод,
Бездомность в шелесте ветвистого покоя
И глаза, которые сквозь росистый холод
Видят здесь другого, совсем не того, кто я.


* * *

Что за свечи надо мною, что за лица?
С моим телом больше горя не случится.
Все стоят, один лежу я в этом теле -
Жалость лжива, умираешь в самом деле.

Вот лежу себе в листве венков зеленой,
Так достойно, вечно, собственной персоной.
Смерть притихшая в висках заныла снова,
Знаю, что не нужно понимать ни слова.

Тяжело к тебе на подступах, могила,
Привыкать к тому, что будет, а не было!


У МОРЯ

Рыбаки, оробев перед бурей грядущей,
И понявши все то, что понятно на свете,
Вперекор глубине - бездоходные сети
Распинают шатром над иссохшею пущей.

"Только олух живет недопевком прилива,
Богатеет сбогата, нищеет изнища;
Ну а мы понимаем, что жизнь двуречива,
Мы умеем из неводов - делать жилища!

Бесполезен шатер! Но над миром стожалым
Его грива развеяна так долгополо,
Что тоскливому веку не будет измола!" -
Поясняет бахвал молчаливым бахвалам...

Отрекшись от себя, отрекшись от былого,
Из своей чужедальности в тутошность вчужен
Каждый прежний ловец золотого улова,
И ныряльщик во тьму, и покрадчик жемчужин!

И ничто их не тешит: им видеть не надо
Беломлечную чайку, моллюска-багрянку;
И раздувшийся парус для них не отрада,
И подобно их время улитке-подранку.

Проползает оно в распотешном величье,
Где прозрачнее тени, ажурнее ветки.
А заслыша вопрос, как же звались их предки, -
Вместо отзыва щерят колючки уличьи.

Но в ночи никому не чинится обиды,
Отворится родник, среди дня незнакомый, -
И срываются с губ, зацелованных дремой,
Жемчуга-шепотки, янтари-полувзрыды.

И в такую-то ночь им не будет пощады,
И выходят их мучить их души егозьи -
И сновидят себя, как подводные гады,
Что бывают собой только в собственной грезе.


БАЛЛАДА О ЗАНОСЧИВОМ РЫЦАРЕ

Чуждый спеси, чуждый злобе,
Рыцарь спит в дубовом гробе.
К дреме вечной и порожней -
Он улегся поулежней.

А любовница младая
Муслит четки, причитая:
"Мне гадать не стало мочи,
Как ты там проводишь ночи!...

Разлучила домовина
То, что было двуедино.
Эти руки, эти губы
Ныне страшны, а не любы!

И боюсь тебя позвать я,
Шелестнуть подолом платья!
Не делю с тобою ложа,
На себя я не похожа -

И натуживаю тело,
Чтоб тебя оно хотело!
И живу теперь на свете
Я с мечтою - кануть в нети!"

Он решил, что в том измена,
И глаголет ей из тлена:
"Зачервивел я глазами,
Но лежу я не во сраме!

Принекчемившись к никчемью,
Не стыжусь я - что под земью!
Все мне стало посторонне,
Будто Господу на троне!

Я таким предался негам,
Что весь мир - моим ночлегом!
Здесь ни солнышка, ни сада,
Ни любви твоей не надо!

Кровь, пресытясь бесшелестий,
Не нашептывает мести!
Где же большее надменье,
Чем у легших под каменья?

Спим так тихо, безымянно:
Ни искуса, ни обмана.
С губ, распяленных бездонно,
Не сорвется даже стона!

Тут спознался я с соседом -
Тленье ест его изъедом.
И распаду не переча,
Он во смерти - мой предтеча!

Об ужасном, спеклокровом
Не обмолвился ни словом!
И ни возгласом, ни взрыдом
Не заискивал обидам!

А останкам - хватит силы,
Чтоб завыть со дна могилы!
Но однажды мы воспрянем -
Все мы Господа помянем!"

И скончавши эти речи,
Замер так же, как предтечи.
А любовница младая
Удалилась, причитая...


ПАНТЕРА

Я не буду рабыней завистливых зорей,
Я не буду поддувщицей солнечным горнам.
Этим зорям на горе и солнцу на горе,
Мой хребет неизменно пятнеется черным!...

Порвала бы я солнце на мелкие клочья,
И мой рык - на земле, а молчанье - в зените.
Я тебя стерегу из таких инобытий,
Где мой танец - повсюду, но смерть - в средоточье.

Умыкни же меня - я избавлю от порчи.
Я пожру твою жизнь и несчастье впридачу.
Буду чуять ноздрями предсмертные корчи:
Перезлатила мир - и тебя перезлачу!

Увенчай меня розами. В тихом уюте
Проводи по дворцу, где резьба и букеты,
Где пурпурным вином пересмехи согреты,
Чтобы хляби житья - расхлебались до сути!

Лишь девица одна там давно погрустнела,
Вопрошает у судеб, пытает у мрака...
Вся она - лишь мечта белоснежного тела,
И, объятая сном, дожидается знака!

И пока ее горе не сделалось горче,
Ты швырни ее мне, потеплу-погорячу:
Я почую любовей предсмертные корчи,
Когда солнцу златому я противозлачу!

Он, меня предназначивший пляскам стокровым,
Дал мне взвивный прыжок, доносящий к загробьям,
Изнатужил мне легкие собственным ревом
И мне выострил клык - своей жажды подобьем!

Он рыдает во мне, словно чуя капканы
В густоте моих жил и в костей переплетах!
Он страдает во мне, нанося мои раны,
Что отсчитывал мне на безжалостных счетах!

Он со мною теряется в диких трущобах,
Он со мной поджидает скупую удачу,
Мы изгубную жизнь загоняем под обух,
Когда солнцу златому я противозлачу!

Тебя Львом ли прозвать в поклонении робком,
Называть ли всесущим тебя Ягуаром -
Но к твоим я пытаюсь причуяться тропкам
И маню духовитого тела распаром!

Возжелай же меня кровожадною хотью!
Будет свадебный пир, тебе выкликну клич я!
Ублажу твои когти - расшарпанной плотью,
Упою своей кровью - бессмертные клычья!

А потом - изменю, напущу тебе порчи,
Искромсаю всю вечность, как дряхлую клячу, -
Чтобы чуялись Бога предсмертные корчи,
Когда солнцу златому я противозлачу!


P.S. К сожалению не могу указать имена всех переводчиков данных стихов Б. Лесьмяна, ибо часть этих стихов написана автором по-русски (Лесьмян двадцать лет жил и учился в Киеве, поэтому русский - его второй родной язык), часть переведена А. Гелескулом, а остальных переводчиков я не знаю. Поэтому решил вообще не указывать переводчиков.

За стихотворение голосовали: Игорь Гарде: 5 ; Ingmar Dawigadow: 5 ; Таракан Чик: 5 ; olenvik: 5 ;

  • Currently 5.00/5

Рейтинг стихотворения: 5.0
4 человек проголосовало

Голосовать имеют возможность только зарегистрированные пользователи!
зарегистрироваться

 

Добавить свой комментарий:
Оставлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи
  • Игорь Гарде   ip адрес:37.146.147.255
    дата:2017-10-08 19:55

    "Кукла" вроде была в переводе Гелескула, и вроде бы именно этот перевод Гелескула и прославил. Но вот, что Лесьмян на русском писал - я впервые слышу. Знаю, что Венцлова писал.

    В закладки.
  • 79108147822   ip адрес:178.57.27.38
    дата:2017-10-08 20:00

    Ну, здесь порядка десятка стихотворений, написанных Лесьмяном на русском, и это, кстати, чувствуется...

    С уважением, Сергей
  • Таракан Чик   ip адрес:213.87.155.125
    дата:2017-10-09 13:55

    Впервые читаю.
    Понравились "ночь" и "крылатый день"

    (Все стихи не осилил...)

  • Таракан Чик   ip адрес:213.87.155.125
    дата:2017-10-09 13:57

    Спасибо!
  • Ingmar Dawigadow   ip адрес:171.33.254.36
    дата:2017-10-12 13:24

    Чувствуется что этот человек опережал мыслью своё время, но в тоже время стиль неразрывно связан с его эпохой.
  • Гость    дата:2018-10-08 15:43
    комментарий удален модератором
  •     дата:2018-11-13 08:09
    Не упустите свой шанс, возможно, это именно он!

    Независимое Издательство "Первая Книга" с радостью сообщаем Вам о выпуске новых сборников современных поэтов!

    Ваша индивидуальная экономия 20% при указывании этого промокода: LIAOHN

    Вся информация о сроках, тематике и о том, как подать заявку, указана на нашем официальном сайте: www.перваякнига.рф

    С нетерпением ждем Вашей заявки на участие!
  •     дата:2019-02-20 20:53
    Независимое Издательство "Первая Книга" предлагает Вам осуществить публикацию в новых сборниках современных авторов!

    Ваши произведения могут быть частью сборника современных писателей! Открыт прием заявок на новые сборники стихотворений и прозы!

    Ваш индивидуальный промокод для экономии в 20%: LICOTR

    Новый сайт: www.перваякнига.рф

    С радостью ждем Вас в качестве Автора!