Над мрачным их триумфом, кружился дым столетий.

Клубился дым баталий,
над кудрями Амуров,
окутав Позументы,
средь белизны Колонн,
младенцы их играли,
на плечах Демиургов,
на них сквозь Элиаду взирал Амфитрион.
Вокруг неслись эпохи,
мелькали Эполеты,
и шелком шелестели,
пурпурные плащи,
печальными глазами,
ласкали Генриетты,
отсветы изваяний,
в пылающей ночи.
Адепторы Элегий,
и призраки страдальцев,
из огненых пределов,
кроваво диких смут,
они вознесший очи,
тянули свои пальцы,
к кудрям младенцев этих,
на несколько минут.
А бездны разверзали,
Шакальи свои зевы,
алканий Якобинских,
над кровью что лилась,
и мрачный Триумфатор,
к ногам печальной девы,
клал целые народы,
не слишком мелочась.
Отмеченый Змеею,
и Гектою трехликой,
он выкативший очи,
отмеривал разя,
и словно на прилавок,
валились среди прочих,
угоднический трепет,
и то чего нельзя.
Уже не Гениохой,
но раненной Минервой,
понурилось столетье,
над жребием своим,
как будто очутилось ,
в подагре старой стервы,
снедаемо проклятьем,
и поглащая дым.
Но разве наше время,
в руках Богини Эос,
сим Карлой честолюбий,
не заполонено,
дворцы не опустели,
и тычет ножка в стремя,
и требует к обеду,
Бургундское вино.
У Фресок Генриетта,
с судьбою Прозерпины,
которую в исподню,
Аидос уволок,
припала головою,
как Санти из Урбино,
с подобным выраженьем,
к мощам в которых Бог.
Веселые Амуры,
дурачась как Котята,
срываясь с позументов,
кружилися над ней,
а Деспот кровожадный,
с гримасой виноватой,
ее спешил заверить,
что думает о ней.
Что в Гетевском именьи,
бродил семинаристом,
как будто заблудился,
и не нашел свой класс,
и возвращался снова,
с гримасой фаталиста,
при том что он не Вертер,
и не Торквато Тассо.
А вечное проклятье,
как ржавчина вьедалась,
в его узкие вены,
его зажатый рот,
Амуры улыбались,им словно показалось,
что это был возможно банальный Санкюлот.
Нет он банален небыл,
хотя имел он случай,
в Замоскворецких снегах,
забыть о грабеже,
и даже насекунду,
представить что он Вертер,
наедине с печалью,
и трещиной в душе.
И вспомнить клубья дыма,
где утопил столетье,
которое ослепло,
не вскорости прозрев,
то что невыразимо,
осталось в междометьях,
а то что остальное,
хранит лишь Барельеф.

За стихотворение голосовали: mmoshenkov: 5 ;