Гатте (чабанская притча)

"Время молиться и спать, сынок", - сказал старый чабан своему племяннику-подпаску, устилая маленьким молитвенным ковриком землю неподалеку от тлеющего очага. Тишину пастбища нарушают размеренное ночное пение сверчков и заученные слова молитвы двух сидящих рядом мужчин. Их глаза, обращенные к обильно усыпанному звездами сентябрьскому небу, периодически скрываются в глубоком поклоне. Неподалеку, возле одинокого развесистого дуба, разместилась отара овец, в глазах стерегущих её собак блестящими искрами отражается горение очага.
Во время произнесения молитвы со стороны отары настойчиво и громко разносится блеяние. Собаки с интересом вглядываются вглубь отары, однако, остаются сидеть на своих местах. "Гатте, бедняга, кается", - произнес старый чабан, сворачивая коврик и готовя себе и племяннику место для сна. Он разбросал у очага несколько овечьих шкур и старую износившуюся просаленную насквозь бурку. "Что Вы имеете в виду, говоря так, дедушка?" - спросил юноша, вороша веточкой тлеющие угли. "Ты, наверное, слышал, сынок, громкое блеяние во время молитвы? Когда это происходит, люди говорят, что Гатте кается. Приляг, я расскажу тебе эту притчу.
Когда это было, уже никто и не помнит, но некоторые аксакалы* утверждают, что были знакомы с героем этой притчи, чабаном, лично.
Его звали Гатте. Так вот, собравшись на летние пастбища с небольшой отарой, он взял с собой в помощники своего младшего брата Наби. Небольшую поклажу составляли канистра воды, кусок соленого овечьего сыра, полмешка муки, соль, спички, немного риса и свежеиспеченные лепешки. Три дня они двигались в направлении прошлогодней стоянки, однако, решили идти дальше, в сторону скалистых гор, так как растительности для длительной стоянки на прежнем месте было недостаточно. Еще через день чабаны со своей отарой подобрались к подножию гор, где обилие сочной травы позволяло устроить стоянку.
Через две недели пребывания на пастбище Гатте заметил, что одна и та же овца постоянно уходит в скалы и приходится всякий раз устраивать поиски и возвращать беглянку в отару. Как-то он решил проследить, что притягивает эту путешественницу в скалах, и последовал за ней. Долго ему ходить не пришлось. Под ручьем, спадающим водопадом с небольшой скалы, в его разноцветных брызгах он увидел омывающуюся девушку ослепительной красоты. Её кожа была цвета топленого молока, а по плечам опускались ослепительные светлые локоны. Девушка была абсолютно нага, но увидев чабана, как будто не испугалась. "Вы не видели здесь овцу, ханум **?» - в оцепенении обратился Гатте к девушке. Девушка, улыбнувшись, ничего не ответила и пошла прочь, невольно увлекая потрясенного чабана в скалы. Замученный долгими переходами и длительным одиночеством, чабан не смог удержаться и приобнял удаляющуюся девушку. Девушка как будто замерла и не сопротивлялась настойчивому желанию чабана насладиться ее красотой и негой.
Когда Гатте пришел в себя, перед ним сидела затерявшаяся овца, которая что-то блеяла у его головы. Недолго поискав в скалах свою пропавшую белокурую грацию, чабан взял на руки овцу и спустился вниз к отаре. Брат в тени дерева уже готовил полуденный обед: рисовый суп с мясом аппетитно дымил в котелке над костром.
На следующее утро Гатте пошел на поиски пристанища повстречавшейся ему девушки. Однако, увидев уходящую в скалы овцу, решил снова проследить за ней. Овца пробиралась вдоль скалы к знакомому чабану ручью и, чуть коснувшись струящейся воды, преобразилась во вчерашнюю незнакомку. Он был так шокирован увиденным, что мог только еле слышно произнести: «Так вот ты кто?» Девушка решилась бежать и, беспорядочно передвигая ноги, упала. Гатте приподнял ее на руки, омыл раны, нанесенные острыми камнями, и снова не смог удержать нахлынувших его чувств.
Ничего не говоря напарнику, чабан стал каждый день приходить к ниспадающему роднику и наслаждаться красотой обращающейся из овцы девушки. Он даже оборудовал у родника некоторое подобие шалаша, устелив его нежнейшей травой. Однако, в один из дней, встречаясь с девушкой, он проспал до самого вечера, проснувшись от удара хворостиной. Над ним стоял младший брат Наби и негодовал: "Ах вот ты где, негодник!" В следующую секунду брат схватил его за рога, приподнял и потащил в сторону отары.
Да, мой дорогой племянник, чабан Гатте превратился в самого настоящего барана. Если ты видишь в овце женщину своей мечты, помолись Всевышнему, чтобы он отвел твои помыслы от нее, не будь бараном. С тех пор, когда во время молитвы, кто-то в отаре громко блеет, говорят: "Гатте, бедняга, кается".
С севера надвигаются хмурые облака. По ночам становится прохладно. Наш старый чабан с подпаском и вверенной им отарой спускаются с гор в низину, к своим семьям и уютному домашнему очагу. Овцы, нагуляв вес, как будто тоже рады возвращению и делятся между собой впечатлениями от проведенного путешествия.

Аксакал* – почтенный старец на Кавказе;
Ханум ** - почтительное обращение к женщине на Кавказе.

За стихотворение голосовали: Mary March: 5 ; Мистерия: 5 ;