Деревенька, моя деревенька

Деревенька моя, деревенька, семь избёнок, у каждой скамейка.
И живут на земле не спеша шесть старух, дед Парфирий – душа.
Жизнь познавши, с судьбою не спорят. Тихо шепчут: «На всё божья воля».
И тревогу храня в душе, ищут радость в грядущем дне.

Летний полдень, в тишине, дед Парфирий скучал в избе.
Голову склонил седую, думу думал он такую:
«Ох, и дрянь мои дела. Дом без бабы – сирота!»
На икону помолился да и сватать снарядился,
Но задумался чуток: «Ведь женюсь не на годок,
С ходу дела не решать, тут же надо рассуждать;

Вот Анисия, к примеру, хороша бабёнка, в теле,
Но ворчлива, язве ж мать, разойдётся - не унять!
Пелагея спокойнее, так опять же горе с нею -
Сколько с тестом не возилась, а стряпне не научилась,
Пирожочек испечёт, так гляди, кого убьёт!

Вот Лукерьюшка к душе. Было …с нею в полосе,
Много лет тому назад, а приятно вспоминать!
И Анфису тоже жалко, с двадцати годков солдатка.
Бабой год всего была и детей не завела.
Тут сомненье, грех сказать, а вдруг станет приставать !

Нет, посватаюсь к Раиске, вроде бы поменьше риску.
И опять же есть коза, нам ведь с нею за глаза
Молочка-то на двоих и хлопот ведь никаких.
Ну, а как же тогда Фрося? Кто же ей дровец наносит?
Не бабёка, просто клад! Я всегда ходить к ней рад.
А бражонка у неё, пьёшь - и хочется ещё!»

Думал дед и час, и два, разболелась голова,
Как на лавочке сидел, так и сидя захрапел.
Растворился летний день, солнце село за плетень.
И туман седой овчиной расстилался по лощине,
Петухов горланил хор, речки слышен разговор.

Вдруг над лесом пыль столбом, мчит машина бугорком.
И из всех сутулых хат устремился бабий взгляд:
«Кто? Откуда и к кому? Здесь живут все на виду.
Ба, да то Парфишки внучка! Кандебоберная штучка.
Сразу видно неспроста прилетела стерва та»

И Анисья, хоть толста, но в разведку все ж пошла.
Где ползком, а где, пригнувшись, добиралась да избушки
И в крапиве у плетня притаилась, чуть дыша.
Видит - внучка из машины вышла с доброю корзиной.

«Вот лахудра, вот плутовка, едет, прям как на оптовку.
Всё в корзиночку кладёт и домой к себе везёт.
А корзинища огромна! Поросёнку в ней просторно.
Глянь, а это что за баба? Выплывает чисто пава.
В белой шляпе и в штанах, и ногти красны на ногах.
Выступает, крендель гнёт, а рукой всё спину трёт.
Да старуха, как и мы, хоть напялила штаны!»

Внучка в хату забежала, быстро деда растолкала.
Вот стоит он на крыльце в шапке и одном носке
И спросонья - то видать, ни чего не мог понять.
«Дед, дедуленька, проснись, и вокруг ты оглядись,
Я невесту привезла. Погляди-ка, вот она!»

Толь от горя, толь от чуда стало тут Анисье худо
И в исподнем как была, так в крапиву и легла.
Плача к баба прибежала, всё подробно рассказала
Про Парфишкины дела: «Так и так – сошёл с ума,
Дал нам, бабоньки, отставку и теперь уж хоть на свалку,
А себе нашёл мадам, не чита, конечно, нам;
В белой шляпе и в штанах, и ногти красны на ногах!»

Бабы сразу присмирели, потом дружно загалдели,
А потом начался рёв и с надрывом и в причёт:
«Ах, ты старый образина, на кого ты нас покинул?»
Тяжело Анисья стонет. Ей, скуля, Лукерья вторит:
«Ишь, кобель, придумал что! С нами было не житьё?
И обстиран, и обмыт, будто кот на пасху сыт».
Пелагея не смолчала: «Пирожочком угощала,
Может твёрдый был порой, но пекла то я с душой!»


Тут Анфиса, хоть тихоня, но решила верховодить:
«Хватит, бабы, слёзы лить. Тут слезой не прошибить.
По домам скорей бегите, сундуки порастрясите,
И в наряды, что добрей, одевайтесь побыстрей.
А потом к Парфишке в хату, отстоим мы супостата.
И невесте будет горе, пусть не трогает чужое»!

Хоть Парфирий был в сомненье, всё же принял предложенье.
И решили - дом продать, что пустому - то стоять. Переехать жить в квартиру, ближе к тёплому сартиру.
А невесту Анной звать. Хороша на первый взгляд,
Аккуратненькая, в теле, уважительна в беседе.
Худо деду одному, век достойно доживу.

Засветили в доме лампы, на столе шипели шкварки
И пузатый самовар всех на ужин приглашал.
Дверь тихонько заскрипела, заплывает Пелагея,
Разодета вся в цветастом, в юбке розовой атласной,
А на кофте васильки, будто только расцвели!
«Здравствуйте»,- на лавку села, на Парфишу посмотрела.

Не успел ни кто ответить, дверь чуть не слетела с петель
И Анисия крестясь, на ступеньки поднялась,
А за нею по одной собрались бабоньки гурьбой ,
В шерстяных платках и юбках. Ну не бабки, а голубки!

Внучка деду «Глянь, картина. У тебя ведь тут смотрины!»
Бабы сразу присмирели, потом дружно загалдели,
А потом начался рёв и с надрывом, и в причёт,
«Ах, ты старый образина, на кого ты нас покинул?»

Дед Парфирий хоть старик, но пошёл он напрямик,
По столу рукой как ахнет «Ну-ка, бабы, не кудахтать!
Всё, даю я отказную, не поеду, вдаль такую.
С вами буду доживать, но что б больше не ворчать!»

Бабы высморкались лихо, в хате сразу стало тихо.
Анна слушала, смотрела, потом тихо вдруг запела
Про рябину и про дуб, про тяжёлую тоску.
Ей подпели бабы, дед. Так не пели много лет.


Тут Парфирий взял гармошку, пальцы поразмял немножко,
Левой, правой пробежал, да плясовую заиграл.
И Лукерья с Пелагеей задробили, кто быстрее
Тут и Анна поднялась, из- под рученьки прошлась.

До утра плясали, пели. Время быстро пролетело.
«Хорошо - то как у вас!»- Анна молвила, садясь.
«На миру и смерть красна, а я как в клетке там - одна»
Бабы все наперебой приглашают на постой-
«В четырёх стенах немайся, приезжай к нам, не стесняйся».
На заре они решили - жить в согласье, долго в мире.
Ведь не старость всем страшна, одиночество беда