Уистен Хью Оден

Уистен Хью Оден (годы жизни – 21.02.1907 – 29.09.1973), англо-американский поэт, один из величайших поэтов ХХ века, писавший в жанре интеллектуальной лирики, обращаясь как к социально-радикальной, так и к философско-религиозной проблематике.



КУДА ТЫ...

"Куда ты?" - у рыцаря спрашивал ритор,
"Ужасна долина, где печи горят,
Где смрад разложенья введёт в исступленье,
Где рыцарей мощи покоятся в ряд".

"Представь же", - так трус обращался к матросу, -
"Что полночь покрыла твой призрачный путь,
Бинокли и лоты - вскрывают пустоты,
Везде ты постигнешь отсутствия суть!"

"Не птица ли там?" - страх нашептывал стражу,
"Ты видел ту тень среди тёмных ветвей?
А сзади, а с тыла - фигура застыла,
И пятнышки рака - на коже твоей…"

"Из дома и прочь" - рёк ритору рыцарь.
"А ты - никогда" - рёк трусу матрос.
"Они - за тобой" - страж ответствовал страху, -
Оставив их там, оставив их там.



КТО ЕСТЬ КТО

Грошевая биография подробно все собрала:
Как его бил отец, как он сбежал из дома,
Как в юности бедовал, какие такие дела
Его превратили в личность, которая всем знакома.
Как воевал и рыбачил, трудился дни напролет,
Морю дал имя, лез, теряя сознанье, на горы,
И даже, как мы, по свидетельству новых работ,
Рыдал от любви, хоть это и вызывает споры.

Биографы поражены лишь одною его чертой, -
Что он при всей своей славе вздыхал все время о той,
Которая содержала в идеальном порядке дом,
Свистела, блуждая по саду в сумерках скоротечных,
И отвечала на некоторые из его бесконечных
Длинных писем, которых никто не видел потом...



В МУЗЕЕ ИЗОБРАЗИТЕЛЬНЫХ ИСКУССТВ

На страданья у них был наметанный глаз.
Старые мастера, как точно они замечали,
Где у человека болит, как это в нас,
Когда кто-то ест, отворяет окно или бродит в печали,

Как рядом со старцами, которые почтительно ждут
Божественного рождения, всегда есть дети,
Которые ничего не ждут, а строгают коньками пруд
У самой опушки, - художники эти

Знали - страшные муки идут своим чередом
В каком-нибудь закоулке, а рядом
Собаки ведут свою собачью жизнь, повсюду содом,
А лошадь истязателя спокойно трется о дерево ладом.

В "Икаре" Брейгеля, в гибельный миг,
Все равнодушны, пахарь - словно незрячий:
Наверно, он слышал всплеск и отчаянный крик,
Но для него это не было смертельною неудачей, -

Под солнцем белели ноги, уходя в зеленое лоно
Воды, а изящный корабль, с которого не могли
Не видеть, как мальчик падает с небосклона,
Был занят плаваньем, все дальше уплывал от земли...



КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Любовь моя, челом уснувшим тронь
Мою предать способную ладонь.
Стирает время, сушит лихорадка
Всю красоту детей, их внешний вид,
И стылая могила говорит,
Насколько детское мгновенье кратко.
Но пусть дрожит иное существо
В моих объятьях до лучей рассветных, -
Из всех виновных, смертных, безответных
Лишь ты отрада сердца моего.

Плоть и душа не ведают преград:
Любовникам, когда они лежат
На склоне зачарованном Венеры
В очередном беспамятстве, она
Ниспосылает свет иного сна -
Зарницу истинной любви и веры.
В то время, как пустынник среди скал
С его весьма абстрактным умозреньем,
Настигнутый любовным озареньем,
Испытывает плотских чувств накал.

Уверенность и вера канут в сон,
Как ночью зыбкий колокольный звон,
Который иссякает в дальней дали.
А новомодные педанты в крик:
На все есть цены, оплати, должник,
Все, что им карты мрачно нагадали, -
Все ценности по ценнику тщеты!..
Но эта ночь пусть сохранит до крохи
Все мысли, поцелуи, взгляды, вздохи
Того, что в этом мире - я и ты.

Все бренно - красота, виденья, мгла.
Так пусть дремоту твоего чела
Рассвет ласкает ветерком спокойным,
Пусть наградит тебя он днем таким,
Чтоб взгляд и сердце восхищались им,
Найдя наш смертный мир вполне достойным.
Пусть видит полдень, полный духоты,
Что ты - источник силы животворной,
А полночь, полная обиды черной, -
Как взорами людей любима ты.



НЕИЗВЕСТНЫЙ ГРАЖДАНИН

Этот мраморный монумент воздвигнут за счет государства в честь ХС/07/М/378

Бюро статистики он найден был не зря -
Единственный, кто был без компромата.
Все данные послушно подтвердят,
До грешника ему далековато.
Находка, как пример для дикаря.
Он до войны, на фабрике трудясь,
Не будучи лентяем отродясь,
Нашел на "Фуджи Моторс" перспективу.
С Законом не вступая в диалог,
Поскольку вовремя платил налог,
(свидетельствуют этому счета),
Докажет вам психолог без труда -
С коллегами легко мог выпить пива.
Газеты покупая каждый день,
Не пропускал рекламный бюллетень.
Он, застрахованный на всякий случай,
Здоровьем был почти благополучен.
Используя кредиты и рассрочку,
И не пытаясь снизить аппетит,
Имел, как современный индивид,
Авто и граммофон с радиоточкой.
Загладив социологи вину,
Воссоздали прошедшего цепочку.
Мир потеряв, ушел он на войну.
Оставив на Отчизну пять детей,
Не зная лично их учителей,
Он заслужил внимание властей,
Он был свободен? Счастлив? Кто всерьез
Ответит на поставленный вопрос.



ПЛЯСКА СМЕРТИ

Это прощальный в гостиной цивилизованный крик,
Профессорский благоразумный бзик,
Прикрытый дипломатией социальный апломб,
Теперь решают дела при помощи газа и бомб.

Красивые истории про добрых великанов
И удивительных фей, сочинения для двух фортепьяно,
Хрупкий фарфор, картины с мазней, как фейерверк,
И оливковые ветви отнесены наверх.

Дьявол поклялся, но клятвам взамен
Он вышел на волю, взорвав гексоген.
В темнице держал его Папа давно,
Ангел мятежный всплыл все равно.

Гуляя, как грипп, повсюду, где хочет,
Стоит на мосту, торчит между строчек;
Как гусь или чайка летит высоко,
Таится в буфете, под кроватью, в трюмо.

Под маской весенней, с сединой на висках,
В голубых маскирует враждебность глазах.
Он может в коляске вопить, как дитя,
Или ехать в трамвае последнего дня.

Водопроводчик, доктор, поскольку привык
Владеть профессией, как болезнью старик;
Лучший танцор, лучший в хоккей игрок,
Как разведчик скрытен, как тигр жесток.

Он пришел победить, ты знаешь, мой друг,
К каким глубинам позора он тащит вдруг;
Он украл бы тебя у меня, мой дорогой,
Чтобы отрезать твой волос прекрасный густой.

Миллионы уже пали в пасть толчеи,
Уступая, как голубь обаянью змеи;
Сотни деревьев растут в мире зря:
Я, как топор, что в руках дикаря.

Поскольку я, в конце концов, недаром Третий Сын
Испорченный, беспечный, везуч, как Алладин;
Был для меня подробный план написан Сатаной
От человека навсегда избавить шар земной.

Поведение человека - сумасшедший дом,
Восстановленная Гоморра и типичный Содом;
Я должен взять спасительный огонь,
Чтоб смыть желаний человечьих вонь.

Покупка и продажа, еда и питье,
Вероломные механизмы и непочтительное нытье.
Симпатичные тупицы без лишних слов
Вдохновляют своих честолюбивых мужиков.

Я прибуду, я накажу, Сатана умрёт,
Я намажу на хлеб свой икру и мёд,
Дом, где на почетном месте пылесос,
В собор превратить для меня не вопрос.

Буду, как суперстар, в платиновом авто
Выезжать на парад, меня не затмит никто,
Весь день и всю ночь продлится мой бенефис,
Покатится колесо по длинной улице вниз.

Маленький Иоанн, Иоанн большой, Павел и Петр с ключом,
И бедный маленький Хорас, разбитый параличом,
Оставьте свой завтрак, парту, игрушки в войну,
Чтоб летним прекрасным утром убить Сатану.

Поскольку слава, гнев, труба и барабан
И власть восстать приказывают вам;
Могилы взлетят, открывшись, вверх,
Искупит земля свой смертный грех.

Рыбы затихли глубоко в морях,
Небо, как елка 25 декабря,
Звезда на Западе полыхает, как нефть:
"Человечество живо, но должно умереть".

Так прощайте дом с красными обоями внутри,
На теплой двуспальной кровати черновики,
Настенный полет прекрасных птиц,
Это - прощание, прелестная душа, без границ.



ДЕНЬ ОТДОХНОВЕНИЯ

Проснувшись на утро седьмого дня, огляделись,
Осторожно понюхали воздух, и тот, чья ноздря
Была самой чуткой, признал, что этого парня
Больше нет, - опасаются зря.

Травоядные, паразиты и хищники вели наблюденье,
Перелетные птицы поведали, возвратясь:
Как сгинул, - повсюду одни лишь воронки
И на пляжах чернеет мазутная грязь.

Везде железное крошево и руины -
Вот все, что осталось в память о том,
Чье рожденье на шестой день сделало
Ненужным временем то, что было потом.

Ну что ж, этот парень никогда не казался
Творением, которое было бы всех умней:
Ни изящества, ни разуменья в отличие
От рожденных в предшествующие пять дней.

Теперь все вернется в свое натуральное русло -
Его Наглейшество обратилось в бесплотную тень.
Наконец-то выглядит, как ему подобает,
День отдохновения - Седьмой День,

Самый прекрасный, счастливый и беззаботный…
Вот тут-то и грянул выстрел, как гром!
И вся субботняя белиберда пошла прахом,
И вместо Аркадии получился Содом:

Ибо тот, кого они создали, - этот парень
Не сгинул, а возвратился в их дни,
И был еще беспощаднее, чем он им казался,
Еще богоподобнее, чем полагали они.



БАРД

Он был слугой - его не замечали,
Он тенью был людских страстей, тревог.
Но в нем, как ветер, пели все печали -
Вздыхали люди: это плачет бог!

А бога славят. И тщеславным стал он,
Стал почитать за песни сущий бред,
Рождавшийся в его уме усталом
Среди домашней суеты сует.

Поэзия не шла к нему, хоть плачь,
Теперь он изучал свои невзгоды
И безделушки гладкие строгал.
По городу бродил он, как палач,
Людей встречая, думал: вот уроды!
А если встречный злился, - убегал.



БОЛЕЕ ЛЮБЯЩИЙ

Глядя вверх на звезды легко понять,
Что им на меня глубоко плевать.
Но равнодушья людей и зверья
Стоит меньше всего бояться, друзья.

Разве лучше бы было гореть звездам
Безответной и вечной любовью к нам?
Раз уж равенства в чувствах достичь нельзя,
Пусть более любящим буду я.

Но и я, восхищающийся давно
Звездами, коим все равно,
Все ж не могу, глядя в звездный рой,
Сказать, что тоскую лишь по одной.

Когда бы последнюю стерли звезду,
Я б научился смотреть в пустоту
И чувствовать, как ее тьма высока…
Хоть к этому надо привыкнуть слегка.



НА ВЕЛИКОСВЕТСКОМ ПРИЕМЕ

Без рифм и ритма болтовня соседей,
Но каждый мнит, что он поэт в беседе.
В любой из тем, хотя и в разной мере,
Как бассо-остинато - недоверье.
Большие люди, взмокнув от снованья,
Дают понять в процессе узнаванья:
"Я вам не книга, чтоб во мне читали.
Я в полном здравии, а вы устали.
Хотите завести со мной беседу?
А вот возьму и тотчас же уеду…"
Мольба, призыв, чтобы тебя признали
И потеснились в этом тесном зале,
Где каждый, словно слон, свое трубя,
Глух, потому что слышит лишь себя.



ТАЙНОЕ СТАНОВИТСЯ ЯВНЫМ

Тайное становится явным, причин замыкая круг,
Восхитительную историю готов узнать твой друг;
Языки от нетерпения чешутся, чайные чашки - звенят,
Неподвижность воды обманчива, как дым без огня.

За трупом в бассейне, за призраком на потолке,
За танцующей леди и мужчиной с виски в руке,
За потухшим взором и атакой мигрени подчас
Скрывается нечто большее, чем видит глаз.

За внезапной песней из-за стен женского монастыря,
За ароматом старого куста в начале сентября,
За рукопожатием, кашлем, поцелуем, игрой в крокет
Преступная подоплека, свой повод хранить секрет.



САМОУВЕРЕННЫЙ

Глупцы открыли, девственность нужна,
Чтоб в западню загнать единорога,
Прошляпив, между прочим, как страшна
Лицом бывает часто недотрога.

Герой был смел, силен, как полубог,
Он с детских лет качал свой пресс и плечи,
Упавший ангел преподал урок,
Как падая, не получить увечий.

Безумцы, становясь себе врагами,
Хотя никто к тому не принуждал их:
Бросали дом, селились под землей,
Где грозно львы рычали по соседству,
Или бесстрашно уходили в бой,
Встречали Зло и превращались в камень.



БЛЮЗ У РИМСКОЙ СТЕНЫ

Вереск дрожит на ветру неуклюже.
Вши в моей тунике, нос мой простужен.
Дождь все сильней барабанит из тучи.
Я здесь солдат и охранник до кучи.

По серому камню туман ползет боком.
Невеста в Тунгрии, я сплю одиноко.
Олус ее поиметь решил твердо.
Его мне противны манеры и морда.

Пизо поклоняется рыбе, как богу.
Ему целовать я не дам даже ногу.
Продул от любимой подарок солдату.
Хочу мою кралю, не меньше зарплаты.

Как превращусь в ветерана без глаза,
Начну я бездельничать счастливо сразу.



РАСКОЛ

Он прибыл в страну, объятую недовольством.
Он не был здесь прежде и сразу замучил посольство
По делу туземцев с нунчаками наперевес:
У них диеты разные и жители небес.

"Время", - инструктировали в Лондоне дипломата -
"Не ждет". Поздно согласовывать и проводить дебаты:
Единственный выход - оформить развод.
Будет лучше, просит их вице-король,
Если никто не узнает, какова Ваша роль.
Что ж, для консультации найдем иной подход.

За вами, по любому, последнее слово».
Прочесав сады, опасаясь кинжала убийцы,
Он приступил к решению судеб индийцев.
К его услугам были устаревшие карты, законы,
Противоречивые данные переписи миллионов,
Уточнить их, впрочем, как и спорные районы,

Было уже поздновато, а тут еще не кстати
Дизентерия устроила пати,
Но семь недель спустя он свой поймал момент,
Границы разделили континент.
На следующий день, отчаливая в Англию, цинично
Забыв о прошлом, как опытный юрист. "Вернуться мне лично
Не страшно", - храбрился он в Клубе, - "Стреляю я отлично."



ПОХОРОННЫЙ БЛЮЗ

На смерть друга

Часы не бейте. Смолкни, телефон.
Псу киньте кости, чтоб не лаял он.
Молчи, рояль. Пусть барабаны бьют,
Выносят гроб, и плакальщиц ведут.

Аэропланы пусть кружат, скорбя,
Царапая на небе: "Нет тебя".
Наденьте черный креп на белых голубей,
Поставьте в черном постовых средь площадей.

Он был мой Юг и Север, Запад и Восток,
Мой каждодневный труд и мой воскресный вздох.
Мой полдень, полночь, речь и песнь моя.
Я думал, навсегда любовь. Ошибся я.

Не надо больше звезд - снимите все с небес,
Пролейте океан и вырубите лес,
Луну сорвите вниз и Солнце бросьте мгле:
Ни в чем теперь нет смысла на земле.



ПАДЕНИЕ РИМА

Пирс нещадно волны бьют;
На равнине дождь всерьез
Лупит брошенный обоз;
Каторжане в горы прут.

В сером платье вечерок.
Фиск агентов шлет отряд:
Недоимщики шалят,
Игнорируя налог.

Завершив с Богиней спор,
Проститутки в храме спят;
В подсознании вершат
Два поэта разговор.

Пусть Утический Катон
Древние законы чтит,
Но мятеж легко творит
Мускулистое никто.

В спальне Цезаря уют.
Цезарь, словно мелкий клерк,
Пишет в розовый конверт:
"Ненавижу царский труд".

Кушая не хлеб один,
Стаи красноногих птиц
Грея скорлупу яиц
Сверлят взглядом чахлый Рим.

А на севере пустом,
Где вокруг лишь желтый мох,
Двигается без дорог
Северных оленей гон.



КОКАИНОВАЯ ЛИЛИ И МОРФИЙ

Ты когда-нибудь слышал о кокаиновой Лили?
Она жила в Кокаин-сити на кокаиновой горке земли,
Ее кокаиновая собака и кокаиновый кот,
Дрались с кокаиновой крысой всю ночь напролет.

Ее кокаиновые волосы развевались, как кокаиновый флаг.
Она носила кокаиновое платье красное, как мак:
Шляпу кокаиниста, костюм для скачки в санях,
Кокаиновую розу, к пальто приколотую на днях.

Большие золотые колесницы на Млечном пути,
Серебряные змеи, слоны, куропатки, снегири.
О кокаиновый блюз, они печалят меня,
Под кокаиновый блюз плывет из-под ног земля.

Однажды холодной ночью Лили вышла гулять в метель,
Нюхая воздух испуганно, дышала, как загнанный зверь.
Там были наркотическая легкость и пьяный бред,
На кокаиновой дорожке оставался кокаиновый след.

Там Мак с лицом ребенка и Морфий, предъявляющий счет,
Поднявшись по снежной лестнице, веселили народ.
Стремянка в небо была метра два в высоту,
Огромные сани скользили в черную пустоту.

По утру в половине четвертого без ощущенья вины
Они, как Рождественская елка, были освещены;
Как только Лили возвратилась домой и упала в кровать,
Она засопела быстро и перестала дышать.

Сняли с нее изношенное кокаиновое пальто:
Оно износилось, как шляпа с розой цвета бордо;
На ее надгробном камне ты читал не один:
Она умерла, поскольку нюхала кокаин.



БЛЮЗ

Дамы и господа сидящие здесь -
Любители выпить, покурить, поесть.
Не глядя на то, что давление скачет.
Кто сидит рядом? Смерть, не иначе.

Как блондин длинноногий с небесным взглядом,
В метро и на пляже Смерть всегда рядом.
Одиноки или женаты, молоды или стары,
Вы будете танцевать под звуки ее гитары.

Смерть, словно доктор высшего класса.
В приемной торчит день и ночь биомасса.
"Вы еще дышите? Это пройдет!" -
Толкает она пациента в гроб.

Смерть, как риэлтер мест за оградой
Дёшево. Дорого ей и не надо.
Сделка легка и стара, словно мир,
Достаточно подпись чиркнуть, где пунктир.

Смерть гениальный и мудрый учитель,
Для тупых и горбатых друг и спаситель,
С урока сбежать под названьем "Могила"
Никому даже в голову не приходило.

В покер играете, в рулетку ли в казино,
Мокнете под дождем или пьете вино,
Смерть наблюдает за вами, смотрит на вас,
Готова нагрянуть завтра или прямо сейчас.



ОСЕННЯЯ ПЕСНЬ

Листья падают - не счесть.
И лугам не долго цвесть.
Няньки вечным сном уснут,
Лишь колясочки бегут.

Шепотком соседский рот
Нашу радость отпугнет,
В ледяной ввергая плен,
Так, что рук не снять с колен.

Сзади толпы мертвецов
К небу обращают зов,
Руки вытянув свои
Пантомимою любви.

На охоту чередой
Выйдут тролли в лес пустой.
Соловей, как сыч, смолчит,
С неба ангел не слетит.

Впереди величьем стен
Высится гора Взамен,
К чьим прохладным родникам
Не припасть живым устам.



КОРАБЛЬ

На улицах светло, повсюду чистота,
Мухлюет в карты третий класс, а в первом ставки бьют;
Никто из нищих на носу не видел никогда,
Что происходит - и зачем - внутри кают.

Строчит письмо любовник, спортсмен бежит с мячом,
Кто не уверен в чистоте, кто в красоте жены,
Юнец амбиций полон, капитан давно ни в чем
Не видит смысла, кажется; а кто-то видит сны.

Так наш культурный мир плывет, путем прогресса
Вперед по глади волн, и где-то там нас ждет
Восток септический, цветов и платьев вид чудесный;
И Завтра хитроумное в постель свою идет,
Задумав испытать мужей Европы; неизвестно,
Кто будет низок, кто богат, а кто - умрет.



* * *

Когда ловлю я, садом окружен,
Все те шумы, что порождает он,
Мне справедливым кажется, что слов
Нет у пернатых или у кустов.

Вот безымянный воробей пропел
Псалом свой воробьиный, как умел,
И ждут цветы, когда из отдаленья
К ним кто-нибудь слетит для опыленья.

Никто из них о лжи не помышляет,
Не ведает никто, что умирает,
И ни один, звук рифмы полюбя,
Груз времени не взвалит на себя.

Пусть речь оставят лучшим, одиноким,
Кто писем ждет, или считает сроки.
Мы тоже, плача и смеясь, шумим;
Слова - для тех, кто знает цену им.

За стихотворение голосовали: Игорь Гарде: 5 ; Ingmar Dawigadow: 5 ; Cold Ways: 5 ; Санди Зырянова: 5 ; margo.matv: 5 ; Vladimir Matveev: 1 ;