Автор: Классика_
Рейтинг автора: 61
Рейтинг критика: 268
Дата публикации - 22.07.2016 - 00:14
Другие стихотворения автора
Рейтинг 4.3
| Дата: 06.07.2016 - 22:42
Рейтинг 5
| Дата: 29.09.2013 - 00:11
Рейтинг 5
| Дата: 07.09.2013 - 21:08
Рейтинг 5
| Дата: 15.01.2015 - 18:06
Рейтинг 5
| Дата: 04.10.2013 - 14:53
Рейтинг 4.9
| Дата: 30.01.2014 - 18:43
Рейтинг 5
| Дата: 22.11.2013 - 23:32
Рейтинг 5
| Дата: 01.02.2014 - 18:01
Рейтинг 5
| Дата: 06.02.2014 - 22:48
Рейтинг 5
| Дата: 14.07.2021 - 15:52
Поиск по сайту
на сайте: в интернете:

Игорь Царёв

Игорь Вадимович Царёв (годы жизни – 11.11.1955 – 04.04.2013), русский поэт.



ИСКРЫ ЗВЕЗДНЫЕ, ПАРОВОЗНЫЕ

Когда микросхемы были большие, а я у маменьки маленький,
Мы жили на станции у границы - провинция, губы бантиком!
Там искры звездные, паровозные сыпались в снег под валенки,
И мне казалось, что гул вокзала - это и есть романтика…

Тогда и упал уголек под сердце крупицей перца. И вот - каюк! -
То жжет и тлеет досады злее, то вспыхивает шутихою…
Его изматывал я дорогой, глушил стихами и водкою,
А тело тайком от души хотело укрыться под крышей тихою.

От Енисея до "Елисея" Рассея стократно пройдена,
Но став на тысячи верст богаче, я счастье лишь на краю настиг.
Из всех сокровищ в душе лелея два слова: "любовь" и "родина",
Камин на даче я разжигаю подшивкою старой "Юности"...

Но став счастливо-несуетливым (пусть звезды вершат кружение!),
Стараюсь гордо сквозь век стервозный себя разворотом плеч нести.
И чуя складками битой шкуры привычное с детства жжение,
В сугробы искоркой паровозной лечу я под ноги вечности.



МОЕ САТИНОВОЕ ДЕТСТВО

Мое сатиновое детство
Душе оставило в наследство
Копилку памятных узлов,
Канву сплетая временами
Из трав с чудными именами
И музыки старинных слов.

Когда в багульниках Хингана
Играет солнечная гамма,
Венчая Ору и Амур,
Я в их названия ныряю,
Как будто судьбы примеряю
Неведомые никому.

Когда на Зее спозаранок
Среди аралий и саранок
Медовый воздух ал и густ,
Так сладко языком ворочать
Полузабытый говорочек,
Созвучья пробуя на вкус.

И до сих пор еще, бывает,
Они из памяти всплывают,
Как рыбы из немых стихий:
В седой висок не барабанят,
Но лба касаются губами,
Благословляя на стихи



* * *

Когда осенней кутерьмой
Прижмет тоска невольная,
И вновь покажется тюрьмой
Москва самодовольная,

Когда друзьям и кабакам
Не радуюсь особо я,
Айда к сибирским мужикам
Гонять по сопкам соболя!

Бурятский идол видит сон,
Где спутались поземками
И век джинсы, и век кальсон
С дурацкими тесемками,

А на хребет Хамар-Дабан
Дождями небо сеется…
Там по грибам шагает БАМ,
А грибники не селятся.

От можжевельников костру
Достался дух "Бифитера".
Теченье тянет Ангару
Как ниточку из свитера.

Но отражая лики скал,
Гранит упрямых скул и щек,
Байкала каменный бокал
Не опустел пока еще.

В кармане нож, в стволе жакан,
Походочка особая...
Айда к сибирским мужикам
Гонять по сопкам соболя,

Где вьется тропка-пустельга
Распадками лиловыми,
И душу штопает тайга
Иголками еловыми.



ТАМ, ГДЕ КОНЧАЕТСЯ АСФАЛЬТ

Высокомерность городов,
Пронизанная нервным током,
Мне благодатью не воздаст,
Каких молитв ни возноси я.
Но оживают корни слов,
Лишь прикасаешься к истокам.
Там, где кончается асфальт,
И начинается Россия.

Ее березовый подол
Всевышней милостью храним был.
Ее рябиновая грусть
Светлее радостей небесных.
Над нею тысячи святых
Склоняют золотые нимбы,
За нею тысяча чертей
Следит внимательно из бездны.

Там, где кончается асфальт -
И начинается Россия!



ПЛАЧ ДЕРЕВЕНСКОГО ДОМОВОГО

У некошеной межи
Старый клен сутулится,
Потянулись журавли
В теплые места,
Ни одной живой души -
Опустела улица,
Лишь колодезный журавль
Улетать не стал.

Заморочены быльем
Нелюдимой вотчины
Изможденные поля -
Сныть из края в край.
По деревне горбылем
Ставни заколочены -
Кто-то выбрался в райцентр,
Кто-то сразу в рай.

Самодельное винцо
Пьется - не кончается,
Вот и чудится порой
Силуэт в окне.
Выбегаю на крыльцо -
Это клен качается,
Да колодезный журавль
Кланяется мне.



ВАЛДАЙ

У берез косы русы,
Ноги белые босы,
Васильковые бусы
На валдайских покосах,

Где заря-ворожея
Капли талого воска
Обронила в траншеи
Муравьиного войска.

Я тебя обнимаю
Под высокой рябиной,
Перед небом и маем
Нарекая любимой.

И волною напева
Медоносные травы
Поднимаются слева,
Расстилаются справа…

Срубы древних церквушек,
Крест, парящий над чащей...
Родниковые души
Здесь встречаются чаще.

И ржаные дороги
Преисполнены сути
Словно вещие строки,
Или линии судеб.



СЕВЕРНАЯ ПЕСНЯ

Над Печорой ночь глухая -
Злым угаром из печи.
Заскучали вертухаи,
Лесорубы и бичи.

И уже не понарошку,
Проклиная Севера,
Под моченую морошку
И печеную картошку
Пьют с утра и до утра.

А по небу над Онегой,
Как разлившийся мазут,
Тучи грузные от снега
Черной ветошью ползут.

И беспутная морока
Укатала старый "ЗИЛ"...
Ведь не всякий путь от Бога,
А особенно дорога
По архангельской грязи.

Здесь не Ялта и не Сочи,
Даже, скажем, не Чита.
И народец, между прочим,
Тем, кто в Сочи - не чета:

Не архангелы, конечно,
Пьют в архангельской глуши,
Но по всем законам здешним
Помогать таким же грешным
Им - отрада для души.

Аты-баты, все дебаты
Прекращая до поры,
Взяли слеги и лопаты,
Разобрали топоры,

Пошутили: "Ты ж не катер!",
Приподняли целиком,
Отнесли к надежной гати -
И опять машина катит
С ветерком и с матерком.

И уже иной виною
Ощущается гульба
Там, где Северной Двиною
Причащается судьба,

Где любви на рваный рубль,
А на тысячу - тоски,
Где печные воют трубы,
И гуляют лесорубы,
Как по скулам желваки.



КУДА ВЕДУТ ГРУНТОВЫЕ ДОРОГИ

Крепдешиновая глушь.
Дождь прошел и... стоп, машина!
До чего ж непостижима
Глубина расейских луж:

В каждой свой таится черт.
Без подмоги из ловушки
Не уйти, а в деревушке
Мужики наперечет.

Вроде, сил полна сума,
Каждый - вылитый Гагарин,
Но с утра лежат в угаре,
Потому, как пьют весьма.

Над сараем дровяным,
Над овином и загоном
Небо пахнет самогоном
И законным выходным.

Значит, будем куковать,
Может час, а может сутки,
И на редкие попутки,
Как на Бога уповать.

Бабы смотрят из-за штор…
В глухомани под Рязанью
Жизнь - сплошное наказанье.
Вот бы знать еще, за что?



УЛИЦА ПОБЕДЫ, ДОМ 8

Картошка с луком, кисель из ревня,
Стоит над лугом моя деревня,
Кругом природа, как чудо света,
А вот народа, считай, что нету.

Был дядя Коля - пропал в Анголе.
Был дядя Ваня - убит в Афгане,
А нынче Вовка погиб у Нинки…
Налейте водки, у нас поминки!

А что мы ждали - бальзам, да мирру,
Раз принуждали кого-то к миру?
Держава станет сильнее что ли,
Без дяди Вани и дяди Коли?

В сарае - куры, в телеге - кляча,
Мужчины курят, а бабы плачут.
У нас тут вольно, кругом природа…
Но больно мало уже народа.

А, впрочем, брат, потому и вольно,
Что мы еще побеждаем в войнах.
Стакан граненый накрыт горбушкой…
Поджарь, Матрена, нам ножки Буша!



ПОЕЗД № 126

Мечты отпетого лунатика -
Дорожный гул, вагонный чад...
Колеса круглые, а, нате-ка,
Стучат, родимые, стучат,

Несут подальше от Гольяново
Через реклам шара-бара
Меня веселого и пьяного
На Севера! На Севера!

Столица дышит заполошенно,
А в этом поезде - покой
И все по полочкам разложено,
Чтоб быть у Бога под рукой.

И вольно всякому попутчику
Свою судьбу перевирать,
И рифмы к слову "жизнь" по ключику
Под стук колес перебирать,

Чтоб даже мысли коробейные
И выше стали, и честней,
Как сны и сосны корабельные,
Родившиеся на Шексне.



КОЛОКОЛЬНАЯ И КАНДАЛЬНАЯ

Перепахана, перекошена,
Колесована, облапошена,
Русь, расхристанная просторами,
Четвертована на все стороны.

И великая, и дремучая,
Ты и любишь так, словно мучаешь -
Ноги бражников и острожников
Зацелованы подорожником.

Но над пропастью или в пропасти
Мужики здесь не мрут от робости -
И с метелями зло метелятся,
И рубахой последней делятся.

Бесшабашная и мятежная,
Даже в радости безутешная,
Покаянная доля пьяная,
Да и трезвая - окаянная.

Хорохоримся жить по совести -
Не винцо с дрянцой на крыльцо нести.
Но болит душа - не погост, поди! -
Все равно грешим. Прости, Господи!

Колокольная и кандальная,
И святая Русь, и скандальная,
Не обносит судьбой пудовою,
Ни медовою, ни бедовою.

И морозные сорок градусов
То ли с горя пьем, то ли с радости,
На закуску капуста хрусткая
Да протяжная песня русская.

И не важно даже, про что поют,
Если душу песнями штопают.
Пусть лишь звонами, Русь, да трелями
Будет сердце твое прострелено.



УРОК ИСТОРИИ

Стихийный митинг у завода,
Флаг кумачовый на столбе,
Новорожденная свобода
Кружила голову толпе.

И на детей страны навечно
Легла багровая печать -
Отцы все видели, конечно,
Но не хотели замечать.

Вперед шагая дружным строем,
В бою не ведая преград,
Сгибались бывшие герои
Под звездной тяжестью наград.

Страшней арестов на рассвете
Была неясная вина -
Слепых отцов немые дети
Стояли молча у окна.

Но голод после жидкой каши
И суету житейских бед
Глушили лозунги и марши,
И гром общественных побед.

Меняются на сцене лица,
Приходят новые века.
Урок истории все длится,
Но перемены нет пока.

Былое солнце в окна светит,
Сердца стучат все злей и злей -
Немых отцов глухие дети
Не слышат слов учителей…



НАЛЕДИ

Господи, поди пройди - не упади!
Наледи вокруг, сплошные наледи.
Наледи… не выйти на люди.
Наледи...

На душе похолодало.
Дерева в хрустальной сбруе.
До зеркального накала
Ветер Землю полирует.

Поскользнувшийся прохожий,
Собирая синяки,
До костей сдирает кожу
О замерзшие плевки.

Дворник мудрый, дворник старый,
Сам нападавшись до боли,
Сеет соль на тротуары,
Чтоб никто не падал боле.

Мчит Земля юлою синей,
Кружит в вальсе неизбежном,
Нас разбрасывая силой
Центробежной, центробежной...

Лютый холод тянет жилы,
Острым настом душу режет...
Не пойму - какие силы
На Земле еще нас держат?

Не пойму, какие путы,
Не пойму, какая вера,
Если свора лилипутов
Верх взяла над Гулливером...



АЭРОПОРТ ИНТА

Если налить коньяк или водку в пластиковый стаканчик, опустить в него палочку и выставить на снег при сорокаградусном морозе, то вскоре получится сногсшибательное эскимо.
(из личного опыта)

Опустив уныло долу винты,
На поляне загрустил вертолет -
И хотел бы улететь из Инты,
Да погода третий день не дает.

Нас обильно кормит снегом зенит,
Гонит тучи из Ухты на Читу…
И мобильный мой уже не звонит,
Потому что ни рубля - на счету.

Знает каждый - от бича до мента -
Кто с понтами здесь, кто честный герой,
Потому что это город Инта,
Где и водка замерзает порой.

Тут играются в орлянку с судьбой
И милуются с ней на брудершафт,
И в забой уходят, словно в запой,
Иногда не возвращаясь из шахт.

Без рубашки хоть вообще не родись,
Да и ту поставить лучше на мех.
По Инте зимой без меха пройдись -
Дальше сможешь танцевать без помех.

Что нам Вена и Париж, мы не те,
Тут залетного собьет на лету!
И я точно это понял в Инте,
Застревая по пути в Воркуту.

Рынок - Западу, Востоку - базар,
Нам же северный ломоть мерзлоты
И особый леденящий азарт
Быть с курносою подругой "на ты".

Угловат народ и норовом крут,
Но и жизнь - не театральный бурлеск.
И поэтому - бессмысленный труд
Наводить на русский валенок блеск.



ВРЕМЯ ОДНОРАЗОВЫХ СТАКАНЧИКОВ

Нас отучили строить на века...
Играет легкомысленный канканчик.
Дешевый одноразовый стаканчик
Безбожно портит вкус у коньяка.

Соотнося величие с мошной,
Мы сами одноразовы по сути -
Пируя на пластмассовой посуде,
О вечном рассуждать уже смешно.

Подружка на ночь. Туфли на сезон.
Коротких дружб заплечный груз не тяжек.
И горизонты тряпками растяжек
От взоров прячет город-фармазон.

И бьют часы, и стрелками секут
Не для того, чтоб о душе напомнить,
А фаршем человеческим наполнить
Бездонное зияние секунд.



СМЕРТЬ МУЗЫКАНТА

Колыма - и конец, и начало,
Всех крестов не сочтешь, не увидишь.
Столько всякого тут прозвучало
И на русском, тебе, и на идиш...

Тени призрачны, полупрозрачны,
Силуэты неявны и зыбки,
Под чахоточный кашель барачный
Стылый ветер играет на скрипке,

И конвойным ознобом по коже
Пробирает до дрожи, до боли...
В эту ночь помолиться бы, Боже,
Да молитвы не помнятся боле,

Хоть глаза закрывай - бесполезно!
Пляшут в памяти желтые вспышки…
Или это сквозь морок болезный
Злой прожектор мерцает на вышке?

А во рту третьи сутки - ни крошки...
Заполярной метели бельканто...
Но синкопы шагов за окошком
Не пугают уже музыканта:

Смертный пульс камертоном ударил,
Громыхнул барабаном нагана,
И буржуйка в органном угаре
Заиграла концерт Иоганна,

И заухали ангелы в трубы,
И врата в небеса отворили...
И его помертвевшие губы
Тихо дрогнули: Аве Мария!



НА ВАСИЛЬЕВСКОМ

Линии жизни пересекая, ларьков обходя паршу,
Призрак Иосифа бродит любимым островом...
Если однажды встретится, пусть бестактно, но я спрошу:
Шпилька Адмиралтейства - не слишком остро Вам?

Улиц названия, лиц вереница, глянцевый переплет,
Не целиком история, только выборка.
Бармен под злую музыку розоватый кронштадтский лед
Крошит в стакан бурбона быку из Выборга.

Черные тучи и белые ночи - гренки и молоко,
Каменный фрак потерт, но оправлен золотом.
Что старый век не вытравил, новый выправит кулаком.
И кошельком. И просто ячменным солодом.



У ТУЧКОВА МОСТА

Этот город (гранит - вода - и опять гранит)
Как награду носит северную звезду.
И на черный день свечи белых ночей хранит,
Так как видит солнце от силы сто раз в году...

Книгочей, привыкший к выездам и балам,
Старый франт, сумевший гордости вопреки
Научиться жить разрезанным пополам
Беспощадным течением времени и реки.

Холодна Нева и жилиста от дождя -
То с ленцой выгрызает черствый кронштадтский бок,
То мосты как вставные челюсти разведя,
Хочет Бога уже попробовать на зубок...

А цепные львы по набережным сидят
И следят за тобой с прищуром, мол, кто таков?
Будешь выглядеть как еда - и тебя съедят,
Не оставив на память и эха твоих шагов.

По весне во дворах-колодцах стоит вода,
Голубей на блокадных крышах победный гимн...
Но порой в темных окнах такая мелькнет беда,
Что и крох ее не дай Бог городам другим.



СИРОККО

Над Севильей морока и, куда ни причаль,
Ветерок из Марокко нагоняет печаль.
И в дешевой кофейне, душным чадом дыша,
На простуженной фене чья-то плачет душа.

Это кто ж там тоскует по чужим берегам,
По лугам Акатуя, таганайским снегам,
Где звенит от морозов сизый дым по утру,
И восток бледно-розов как скула на ветру?..

Ты послушай, матросик, чью-то старость уважь:
Дым заснеженных просек - нехорошая блажь,
Хоть и ростом ты вышел, и с ножом в сапоге,
Но и дня бы не выжил в таганайской тайге.

Пусть себе в Акатуе, утопая в снега,
По дворам колядует - то пурга, то цинга,
Допивай чарку граппы и отчаливай в порт...
Осторожней по трапу поднимайся на борт…

Это просто сирокко гонит тучи песка
И на сердце до срока навалилась тоска...
Это мир на попкорне тихо съехал с ума…
Это русские корни разбудила зима…



ЭТОТ СТРЕЛЯНЫЙ ГОРОД

Этот стреляный город, ученый, крученый, копченый,
Всякой краскою мазан - и красной, и белой, и черной,
И на веки веков обрученный с надеждой небесной,
Он и бездна сама, и спасительный мостик над бездной.

Здесь живут мудрецы и купцы, и глупцы, и схоласты,
Мы сюда же однажды явились - юны и скуласты,
И смеялся над нашим нахальством, сиятельный город,
Леденящею змейкой дождя заползая за ворот.

Сколько раз мы его проклинали и снова прощали,
Сообща с ним нищали и вновь обрастали вещами,
И топтали его, горделиво задрав подбородок,
И душой прикипали к асфальту его сковородок...

Но слепая судьба по живому безжалостно режет,
И мелодии века все больше похожи на скрежет,
И все громче ночные вороны горланят картаво,
Подводя на соседнем погосте итоги квартала...

Ах, какая компания снова сошлась за рекою,
С поднебесного берега весело машет рукою...
Закупить бы "пивка для рывка", и с земными дарами
Оторваться к ушедшим друзьям проходными дворами...

Этот стреляный город бессмертен, а значит бесстрашен.
И двуглавые тени с высот государевых башен
Снисходительно смотрят, как говором дальних провинций
Прорастают в столице другие певцы и провидцы.



ТВЕР-БУЛЬ

Играют витринные грани
В столично-ларечном бреду,
Где я не последний, но крайний,
По краю бульвара бреду.

Под гам воробьиной семейки -
Узнали меня и галдят -
Привстали на лапах скамейки
И вслед дружелюбно глядят.

И Вася какой-то в "Ливайсе",
Бутылку с винтом раскрутив,
Сигналит рукою: "Вливайся
В проверенный наш коллектив!"

И сам я не свой от досады,
За воротом пряча скулу,
Людей сторонюсь, как засады -
Во вражьем глубоком тылу.

А ветер и зол, и неистов
Со свистом качая дома,
Мне желтые мокрые листья
В пустой задувает карман,
И тучи проносятся молча
У кромки холодной воды,
Все крепче сжимает кадык.



ГОРОДСКОЙ МОЛЛЮСК

Разве в раковине море шумит? -
Там вчерашняя посуда горой.
Ну, а то, что душу с телом штормит,
Ты с моё попробуй выпить, герой!

И не хвастайся холеной Москвой,
Ты влюблен в нее, а сам-то любим?
Губы эти горше пены морской,
Холоднее океанских глубин.

Близоруким небесам не молюсь -
Кто я есть на этом дне городском? -
Безымянный брюхоногий моллюск,
Но с жемчужиною под языком.



ЧИСТЫЕ ПРУДЫ, ТРАМВАЙ № 3

Путь-дорожка казенная, январем занесенная,
Допотопный трамвай колесит у Покровских ворот.
И со мною в вагончике покупает талончики -
Кто от Сима, но чаще от Хама - столичный народ.

На окошке протаяны иероглифы тайные,
Кто сумеет прочесть их - навек прослывет мудрецом.
Я простужен, и кажется, что ледовая кашица
Пробивая стекло, холодком обжигает лицо.

Мимо кухонь и спаленок, мимо бункера Сталина,
Закоулков истории, на перепутье ветров,
По бульвару, как по миру, мой трамвай с третьим номером
Ищет к храму дорогу и вновь попадает к метро.

Там старушки на паперти - словно крошки на скатерти,
Их смахнуть со стола для зимы не составит труда.
Дай им, Боже, везения вновь увидеть весеннее
Воскресение ивовых листьев на Чистых прудах.



НА БОЖЕДОМКЕ БОГА НЕТ

На Божедомке Бога нет.
И пешим ходом до Варварки
Я тщетно вглядываюсь в арки,
Ища хоть отраженный свет...

Но свежесваренным борщом
Из общежития напротив
Москва дохнет в лицо и, вроде,
Ты к высшей тайне приобщен.

Вот тут и жить бы лет до ста,
Несуетливо строя планы,
Стареть размеренно и плавно
Как мудрый тополь у моста.

В саду, где фонари растут,
Под ночь выгуливать шарпея,
А после пить настой шалфея
Во избежание простуд...

Столица праздная течет,
Лукаво проникая в поры:
И ворот жмет, да город впору,
Чего ж, казалось бы, еще?

Зачем по тысяче примет
Искать следы иного света?
Но кто-то ж нашептал мне это:
На Божедомке Бога нет...



ХАБАНЕРА

Хмурый вяз узлом завязан сквозняками в парке старом,
Как нахохленные ноты воробьи - на проводах,
А под ними на скамейке человек сидит с футляром,
Зажимая пальцем струны на невидимых ладах.

Опустевшая аллея незлопамятного года,
Милосердная погода, позабытая давно -
Здесь когда-то наши мамы танцевали до восхода,
И смотрели наши папы черно-белое кино.

Над эстрадою фанерной громыхала хабанера,
Медной музыкой качало фонари над головой,
И по небу проплывала желтоглазая Венера,
Словно тоже танцевала под оркестрик духовой...

Кружит памяти иголка по пластинке тротуара,
Пляшут призрачные тени в близоруком свете фар...
Музыкант достанет скрипку из потертого футляра,
И она негромко вскрикнет, узнавая старый парк.



КОЛОКОЛ

Молодой нахал языком махал,
В небесах лакал облака.
Медный колокол, бедный колокол -
Все бока теперь в синяках.

Не из шалости бьют без жалости,
Тяжела рука звонаря…
Пусть в кости хрустит, коли Бог простит,
Значит, били тебя не зря.

От затрещины брызнут трещины,
Станешь голосом дик и зык.
Меднолобая деревенщина,
Кто ж тянул тебя за язык?

Из-под полога стянут волоком,
Сбросят олуха с высока.
Бедный колокол, медный колокол,
Домолчишь свое в стариках...

Отзвенит щегол, станет нищ и гол -
Пощадить бы ему бока,
Но грохочет в полнеба колокол
Раскалившись от языка!

Суп фасолевый, шут гороховый,
Флаг сатиновый на ветру,
С колоколенки на Елоховой
Звон малиновый поутру...



АПОКАЛИПСИС

На седьмом ли, на пятом небе ли,
Не о стол кулаком, а по столу,
Не жалея казенной мебели,
Что-то Бог объяснял апостолу.

Горячился, теряя выдержку,
Не стесняя себя цензурою,
А апостол стоял навытяжку,
И покорно потел тонзурою.

Он за нас отдувался, каинов,
Не ища в этом левой выгоды.
А Господь, сняв с него окалину,
На крутые пошел оргвыводы.

И от грешной Тверской до Сокола
Птичий гомон стих в палисадниках,
Над лукавой Москвой зацокало,
И явились четыре всадника.

В это время, приняв по разу, мы
Упражнялись с дружком в иронии,
А пока расслабляли разумы,
Апокалипсис проворонили.

Всё понять не могли - живые ли?
Даже спорили с кем-то в "Опеле":
То ли черти нам душу выели,
То ли мы ее просто пропили.

А вокруг - не ползком, так волоком -
Не одна беда, сразу ворохом.
Но язык прикусил Царь-колокол,
И в Царь-пушке ни грамма пороха...

Только мне ли бояться адского?
Кочегарил пять лет в Капотне я
И в общаге жил на Вернадского -
Тоже, та еще преисподняя!

Тьма сгущается над подъездами,
Буква нашей судьбы - "и-краткая".
Не пугал бы ты, Отче, безднами,
И без этого жизнь не сладкая.

Может быть, и не так я верую,
Без креста хожу под одеждою,
Но назвал одну дочку Верою,
А другую зову Надеждою.

За стихотворение голосовали: Игорь Гарде: 5 ;

  • Currently 5.00/5

Рейтинг стихотворения: 5.0
1 человек проголосовал

Голосовать имеют возможность только зарегистрированные пользователи!
зарегистрироваться

 

Добавить свой комментарий:
Оставлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи

Ваш комментарий может быть первым