Леонид Губанов

Леонид Георгиевич Губанов, (годы жизни - 20.07.1946 - 08.09.1983), русский поэт, создатель неофициального литературного кружка СМОГ. При жизни за исключением самиздата практически не публиковался.


* * *

Разорвали меня пополам
Проходимцы и купола,
И, растраченный догола,
Я уже ничего не сыграю
На гитаре своей - Бордо,
Где натянуты волосы Музы,
И ныряют с моих бортов,
Словно с башни с тяжелым грузом,
Обнаженные, без порток,
Мысли - светлые карапузы...

Я иду поперек волны,
И от груза трещит спина,
Нет ни берега, ни жены,
Только тень того пацана,
Что нырнул с меня глубоко
И не выплыл, совсем пропал...
А писал стихи так легко,
Словно в речке коня купал!...


* * *

Ни Сатане, ни Богу, ни друзьям,
Ни женщине, с которой век расторгнут,
Ни небесам, которым лгать нельзя,
Ни золотым колоколам Ростова,

Ни первому признанью светлых рек,
Ни локонам восторженного моря,
Ни лепесткам всех благодарных век,
Ни белоснежным пикам сна и горя,

Ни пьяному румянцу дней моих,
Ни водопаду юности греховной,
Ни жарким бусам трепетных молитв,
Что разбежались по плечам иконы,

Ни часу славы в гордой вышине,
Ни идолам таинственного гнёта,
Нет нет... и в непорочной тишине
Свою печаль я посвящаю Гёте!


* * *

Непригоже жить впотьмах,
Словно клавиши рояля.
Темно-синий почерк птах.
Мы - бояре, мы - бояре.

Пусть поженятся бинты
В серебре всплакнувшей рощи.
Посмотрю, какая ты,
Если кровь - плохая теща.

Этот соболь, как собор, -
Весь в минувшем, милом, мятом.
Не покончишь ты с собой,
Ваши ягоды - не яды.

Мы макаем хлеб в одно -
Если Каин, то от бритвы.
Ты выходишь, как окно,
В черноглазый лес обиды.

Из нечаянных начал
Наша родина больнее.
Хорошея, как колчан,
Ты стрелу бери умнее.

Что нам свет и что нам смерть,
Что нам Слава эта... та еще!
Наши души - наша сеть,
Золотою рыбкой давишься.

Гребешком ли грешен чуб
Или поясом волненья.
Если родине я - чужд,
Пусть не лопает варенья!


ОСКОЛКИ ДЕТСТВА

Наш тротуар в морщинах-трещинах,
Избитый вдоволь каблуками.
Он шумных улиц руки скрещивает -
Большие, твёрдые, как камни.

Он постарел и сильно вылинял,
От времени неровным сделавшись,
Он стал альбомом первых линий
Голубоглазых, хрупких девочек.

Шли дни и годы, камень старый
Не может под дождём согреться,
Не может он стучать заставить
Своё исписанное сердце.

Мне страшно, что, листву ворочая
И спрятав по карманам булки,
Придут жестокие рабочие
И ломом разобьют рисунки.

Что с безразличием усталым
Они девчонок не поймут,
На синих спинах самосвалы
Осколки детства увезут!


О ТВОРЧЕСТВЕ

М. Врубелю

Над серыми глазами улицы -
Спор допотопных башмаков.
Изнемогая, как натурщица,
В кувшине бродит молоко.

А там, внизу, - карета подана,
Перчатки, кони горячи.
По лестнице ваятель тронутый
Всю слякоть тела волочит.

Дошёл и сел. Давай до кладбища, -
Там поворот в предместье мести,
Где каждый ландыш умирающий
Вновь на холстах моих воскреснет.

Я только что из смерти, парень.
Я умер с краской нестерпимою.
Вот, рук не покладая, память
То боль, то детство перестирывает.

Вон там был Август, рукомойник.
А там вон - на чердачном сенце
Я выкамаривал гармонию
Каморки собственного сердца.

Там, пот ладони разбояривая,
У жутких замыслов в жару
Просили кисти подаяние
На Вознесенье и жратву.

Был холст и робок и велик.
И страх начала стыл и стаптывался.
И ожидание белил
Росло, как ожиданье станции.

И вот тогда, как под пинками,
Мазок за каждый крик свой клялся.
Я душу покрывать венками
И надписями не стеснялся.

И начиналось то, что в осень
Изменнику простой земли
И невозможно было бросить,
И невозможно объяснить!!!


* * *

Над питейным домом
Дым стоит лопатой.
Пахнет пятым томом
И солдатским матом,

И зимой сосновой
В кабаках хрустальных,
И бессмертным словом:
"Как же мы устали!"


СВЕТЛАЯ СЕДМИЦА

На что мне адская печать
На окровавленные крылья?
Когда приходится кричать,
Мычать, чтоб душу не убили.

Когда задуется свеча
У лебединой нашей песни,
Услышу как бы невзначай -
Христос Воскрес! и ты - воскресни!


* * *

Мы себя похоронили -
Ни уздечки, ни седла,
Только крылья, только крылья,
Только песня нам - с утра.

Только птицею взвиваться,
Небеса благодарить,
Никогда за хлеб не драться,
А парить, парить, парить!

И своим орлиным оком
Видеть то, что проще нас, -
Люди ходят ведь под Богом,
Мы живем у Божьих глаз.

И летаем, и воркуем
Гимн неслыханный вдвоём,
Нас стреляют, мы - ликуем!
Распинают, мы - поём.

И, сгорев, мы воскресаем
Вознесенья вешним днём.
Небо с синими глазами
В сердце плещется моём!...


* * *

Мы идём с тобой низами,
Дивный друг мой Низами.
Я с подбитыми глазами
Вечность взял себе взаймы.

По карманам мелочь тужит,
Как бы мне помочь в тиши.
Не спасайте наши души,
Не спасайте наши души,
Потому что нет души.

Потому что есть лишь воля,
Сердца дрогнувшая власть,
Потому что в чистом поле
Мне, как волку, не упасть

И в грязи не пачкать лапы.
Господи! Когда любил,
Никого я не царапал
И в бессилье слёз не лил.

И своих любимых вздорных
Не валил я на кровать,
А хотел лишь, как икону,
Их в плечо поцеловать.

Так целует грешник в страхе
Ножки стёртые - мадонн,
Изнывая, как на плахе,
Когда совесть бьют кнутом.

Подо мной земля не гнётся,
Подо мной она - горит.
Милый друг! Я жгу, как солнце,
Плавлю мрамор и гранит.

Мы идём с тобой низами
Нашей бронзовой семьи,
И моих друзей слезами
Смоет смерть моя с земли,

Как ненужных, как недужных,
С кем я пил и глотку драл,
С кем я слов своих жемчужных
Никогда не продавал.

Кто останется в послушных,
Вспомнит про мои грехи.
Не спасайте ваши души,
Не спасайте ваши души,
А спасайте лишь стихи!

Подо мной земля не гнётся,
Подо мной она - горит.
Ухожу я, словно солнце,
Ад не принял, Рай - смеётся,
Может, Бог и сохранит!...


* * *

Моя свеча, ну как тебе горится?
Вязанья пса - на исповедь костей.
Пусть кровь покажет, где моя граница.
Пусть кровь подскажет, где моя постель.

Моя свеча, ну как тебе теряется?
Не слёзы это - вишни карие.
И я словоохотлив, как терраса, -
В цветные стекла жду цветные камни.

В саду прохладно, как в библиотеке.
В библиотеке сладко, как в саду...
И кодеин расплачется в аптеке,
Как Троцкий в восемнадцатом году.


НА ПОВОРОТЕ

Может, мне вниманье уделите,
Я для вас, что для Христа - купель,
Сам закат багрово удивителен
На моей разодранной губе.

И, взбираясь выше новоявленным,
Где в морщинах выломали лаз,
Брови-ветви дарят вам по яблоку
Прошлогодних переспевших глаз.

Вот я весь, от корки и до корки,
Фонарём горит моя щека,
И меня читать, как чтить наколки
На спине остывшего ЧеКа.

Переплёт сей ноженьками били мне,
Я сейчас валяюсь в чайной века
Самою правдивейшую библией
С запахом и плотью человека.

А во мне, заискивая с листьями,
Чертыхаясь на балах порочных,
Первые дожди - над первой истиной.
Первый всхлип берёзовых пророчеств!


САВРАСОВ

Кружок кровавой колбасы,
За три копейки склянка водки.
Обледенелые усы
И запоздалый взгляд кокотки.

От сумерек сошли с ума
Усталых рук твоих развалы,
И лишь картежница-зима
Сквозь снег тасует - тройки, пары.

Пургой обмятый, ты без чувств
В сугробах подаёшь бумаги,
Где тёплые глаза лачуг,
Как проститутки и бродяги.

От замороженной руки
Струится пар в тепле ночлежки,
И ворон делает круги,
И вечер раздает насмешки.

Ты наливаешь водки - в штоф,
Потрескавшийся, как окошко.
И хорошо вам было, чтоб
Вы напиваетесь с ним в лёжку.

Лишь сердца - трепетный паром
Подрагивает в сонном теле.
Не вспоминай же о былом,
Как церковь рисовал пером,
Когда грачи не прилетели!


НОРМАЛЬНЫЙ, КАК ЯБЛОКО

Красные деревья
Громче, чем бинты.
Певчие евреи -
Пешие беды.

Морды мне сдавали,
Лица не пеклись...
В морге ли собранье
Сизых учениц?

Тусклые победы...
Шали не терпеть...
Хмурые мольберты...
Очередь к тебе...

Что это? Откуда?
Белая беда...
Выносил, окутал
Смехом в никуда.

Влюблена, как горло -
В праздники чела.
Робкие погоны
Милого вчера.

Умираем, скинув
Рваный плащик смут.
Новые могилы
Как ботинки жмут.


ПРИПАДОК

Как просто - под простынь, забыться и сжаться
И, ночью напившись трезвонной,
Скулить под звездою остывшим и жалким
И перегрустившим Трезором.

Не вылит, не роздан ни милям, ни звёздам.
Один, один-одинёшенек,
Тоска-потаскуха в худой одежонке,
Ну разве, тоска, отдерёшь тебя?

Слезятся глаза, полонённые в Август, -
Холодные, грустные шарики.
Не нужно, не нужно, чтоб сердце ошарили,
Накинув ошейник, ожарили!

Как мальчик тот слушает, маленький, слушает
Музыку озябших шаманов,
Весна моя сукина, стылая, сущая,
Дай звёзд мальчугану в шарманку.

На грязь не косись, - занеси всё сиренями,
У истин босых ведь скучнеем, сыреем мы.
И милому мальчику с пьяной звездой
Сквозь зубы процеживаем - "Всё вздор".

И мальчик уходит на ливни, на линии.
Идёт по наитию, бредёт по-наивному,
Скучнеет, тучнеет и душною тушею
Свои же стихи он отчаяньем душит.

У черновиков на чернейшей перине
Берите его, скомороха, берите!
Хватайте, охайте! Ведь нужно нам всем расти -
Из розовой пошлости и садиков серости.

Прожить - значит спеть. Только раз, только раз!
Чтоб песню подпели и к сердцу подшили,
Под блудные бубны и бешеный пляс.
Прожить - значит спеть, не солгать, не сфальшивить!

Не будет пусть мальчика жадного, жалкого,
И жала бутылок, и бытца.
Но кто-то: как просто - под простынь
И сжаться, забыться!


* * *

Как поминали меня -
Я уж не помню и рад ли?
Пили три ночи и дня
Эти беспутные капли.

Как хоронили меня -
Помню, что солнце - как льдинка...
Осень, шуршанье кляня,
Шла в неподбитых ботинках,

За подбородок взяла
Тихо и благословенно,
Лоб мой лучом обвила
Алым, как вскрытая вена.

Слёзы сбежали с осин
На синяки под глазами -
Я никого не спросил,
Ангелы всё рассказали...

Луч уходящего дня
Скрыла морошка сырая,
Как вспоминают меня -
Этого я не узнаю!


* * *

Я с тихой мельницей дружу,
Слов для тебя не нахожу,
Но знаешь ты, что я нежданный,
Негаданный и первозданный.

Пойду пожалуюсь ручью,
Что ты ручная чересчур,
Но я услышу звон ручья,
Что ты ничья, ничья, ничья.

Зачем бродить, за что платить,
Слов для тебя не находить?
Пусть скажет и тебе ручей,
Что я ничей, ничей, ничей...

Но вот, настала наша ночь.
Настала ночь, и ты не плачь.
Ничей - ничья, чем нам помочь?
Настала ночь, но ты не плачь...


* * *

Что ангел мой родной мне пишет?
Что Бог к моим страданьям шьёт?
Я чувствую тебя всё ближе,
Холодной грусти переплёт.

От этой истины, ручаюсь,
С людскою ложью водку пью.
На славу царскую венчаюсь
И славы царской не люблю.

А забинтованной женою
Идёт Россия по холмам
Церквей, засыпанных золою,
Где кости с кровью пополам.

Моё чело чеканит стужа.
Моё перо таскает враг.
Я навожу приятный ужас
Лишь стопкою своих бумаг.

Вас ждёт Антихрист, ждёт Антихрист
И чавкающим стадом - ад.
Я умоляю вас - окститесь,
Очнитесь - и сестра, и брат!

Кто может здесь ещё молиться -
Пусть молится. Иначе - плен.
И от зари и до зарницы
Вы не подниметесь с колен.

И зверь иконой будет вашей
По всей земле, по всей земле.
И будут гарцевать по пашням
Немые всадники во мгле.

И вашим мясом, вашим мясом
Откормят трехголовых псов,
И кровью вашей, словно квасом,
Зальют тюремный ваш засов.

Глаза мои бы не глядели
На вашу землю в эти дни...
Но вот мы с ангелом летели
И плакали, что мы - одни!


НОВОГОДНЯЯ ОТКРЫТКА

И туча остановится,
И облако состарится.
Кто крестится и молится
В душе моей прославится!

На бусы гляну ветхие,
Возьму лицо... пожалуюсь.
И не увидеть ввек её,
Пока грустит с пожарами.

Попросят руки белые
Вспугнуть разлуки клавиши,
Пока за солью бегаю
И сахару не кланяюсь.

Пока с дождями мирятся,
Пока вождями мерятся,
... и мир похож на мыльницу,
В любой пузырь нам верится.

На шоколадных кладбищах
Не подают, так падают.
Пузырь... пузырь играй ещё,
Как шар земной - взаправду ли?

Земля не остановится,
Могила не останется.
... и только пена помнится,
И только пена - скалится.

Летят шары бильярдные,
Танцуют кони в кузницах,
Несут кресты приятные,
Часы на кровь любуются.

Играй, мой шар... ведь лопнешь же,
И ничего не сбудется,
И Мандельштам в Воронеже
Ворует же на улицах.

Сверкай свирелью сверстника,
Плыви за лодкой розовой,
Ведь надо только свеситься,
Чтобы увидеть ложное!


* * *

... и когда голова моя ляжет,
И когда моя слава закружит
В знаменитые царские кражи,
Я займу знаменитые души.

Сигареты мои не теряй,
А лови в голубые отели,
Золотые грехи бытия
И бумажные деньги метели.

Пусть забудется шрам на губе,
Пусть зелёные девки смеются,
Пусть на нашей свободной судьбе
И свободные песни ведутся.

И когда черновик у воды
Не захочет признаньем напиться,
Никакие на свете сады
Не закажут нам свежие лица.

Я пажом опояшу печаль
И в жаргоны с народом полезу,
И за мною заходит свеча,
И за мною шныряют повесы.

В табакерке последней возьми
Вензель чёрного дыма и дамы.
И краснеют князья, лишь коснись
Их колец, улыбавшихся даром.

Этот замок за мной недалёк.
Прихлебатели пики поднимут.
Словно гном, пробежит уголёк,
Рассмеётся усадьба под ливнем.

Не попросят глоточка беды
Горбуны, головастики знати,
И синяк у могильной плиты
Афоризм тишины не захватит.

А когда голова моя ляжет,
И когда моя слава закружит,
Лебединые мысли запляшут,
Лебединые руки закружат!


* * *

И вечности изменчивый поклон,
И вежливая ложь - не пить ни грамма,
И сорок тысяч сгорбленных икон,
Что в очереди по подвалам храма,

Волнуясь, встали в трещинках, в пыли,
Перебирая ризы, как платочек.
Ах, чтобы написать вам смысл земли,
Мне не хватает лишь двенадцать точек -

Тех звёзд блаженных, где душа моя
Студит виски и с неподдельной грустью
К последней церкви шлёт, боготворя,
Слёз неземных земное захолустье.

Цепочкою юродивых мой почерк -
В железах буквы и в крови колена,
А на губах фиалковых пророчеств -
Надменно угрожающая пена.

И вечности изменчивый поклон,
И то ли крышка, то ли просто фляжка
Через плечо... и колокольный звон,
Что одевает в белую рубашку.


ОСЕНЬ. МАСЛО

В. Алейникову

Здравствуй, осень, - нотный гроб,
Жёлтый дом моей печали.
Умер я - иди свечами.
Здравствуй, осень, - новый грот.

Если гвозди есть у баб,
Пусть забьют, авось осилят.
Перестать ронять губам
То, что в вербах износили.

Этот вечер мне не брат,
Если даже в дом не принял.
Этот вечер мне не брать
За узду седого ливня.

Переставшие пленять
Перестраивают горе...
Дайте синего коня -
На оранжевое поле!

Дайте небо головы -
В изразцовые коленца,
Дайте капельку повыть
Молодой осине сердца!

Умер я, сентябрь мой,
Ты возьми меня в обложку.
Под восторженной землёй
Пусть горит мое окошко!


ПЬЯНОЕ

Запятая платья -
Не в диктанте тела.
Пусть сады не платят
Чернокнижьем девок.

Я - наивно запрост
И смешон, так далее.
Одноногий Август
Золотил сандалии,

Ворковал крестьянство,
Зазубрив веревку,
И на угли пьянства
Соблазнял золовку.

Я - из той усадьбы,
Где чаи - за ставней,
Где меня усадят
И читать заставят.

Мимо груш и кладбищ
Та усадьба снова
Переливом клавиш -
На колоду Зова.

У невесты любо
И, пожалуй, жарко.
Сколько будут губы
О подолы шаркать?

Чьи-то руки тужат
По плечам греховным.
Да и я ведь тут же,
Как свеча с иконой.

Спите, райский садик,
Я мешать не стану.
... Ах, в моей усадьбе
Забивают ставни.

Мне построят, верно,
Подлецы без битвы
Жуткий дом на венах,
Крытый хрупкой бритвой!


* * *

Живём в печали и веселье,
Живём у Бога на виду:
В петле качается Есенин,
И Мандельштам лежит на льду.

А мы рассказываем сказки,
И, замаскировав слезу,
Опять сосновые салазки
Куда-то Пушкина везут.

Не пахнет мясом ли палёным
От наших ветреных романов?
И я за кровью Гумилёва
Иду с потресканым стаканом.

В моём лице записки пленника
И старый яд слепой тоски.
В гробу рифмуют кости Хлебникова
Лукавых строчек колоски.

Но от Москвы и до Аляски,
Когда поэты погибают,
Ещё слышнее ваши пляски,
Ещё сытнее стол с грибами.


* * *

Выл незнакомый брат-ветр,
Я подъезжал - камням - враг.
Там же стоял народ блед-
Ный, как будто бы твой плат.

Буря утихла, сожгла плеть,
Всё на земле теперь - тишь-гладь...
В сердце своём буду имя греть,
Только не буду уже играть.

Что с белизною твоих плеч,
Ангел, который не знал измен?
Я в темноте свой вытер меч,
Иль полыхнула сама из вен.

Женщин ласкал, целовал их в грудь,
Словно цветы, от которых - свет.
Всё тяжелее неровный путь
Их поражений и их побед.

Музам клянусь, Каролинам слов,
Что заварил я могильных трав,
Что перешёл Рубикон и ров
Львиный перешагнул, убрав

Хищных чутьём своим и мечом.
Истина ангельского луча.
После на лбу я у них прочёл
Ту монограмму - петля - свеча...

Что ж, отворяйте скорее ворота,
Гнидам - на страх, а святым - на праздник.
Не истоптал я костяные болота
Разве?!

Что же - трубите, Архангела трубы,
И опускайте священные трапы...
О, неужели мне с совестью трудно
Вас запустить в охлажденные лапы?

Дышат мои легионы в загривок,
Мне для сражения нужен заглавок,
Стрелки мои, как скрещенье двух вилок,
Рвут ваше время, и это - по праву...

Все вы в доспехах, мои часовые,
Перья колышет у вас над забралом...
Время моё, я твои чаевые
Скрыл под загаром, скрыл под загаром...


О ЛЮБВИ

Плетнём впритык, туда - где яблонно,
Где лодки - шелухой от семечек.
Молю - приди от Бога, дьявола ли...
Или от памяти осенней.

Мне не хватает той, что нехотя
Ступает в предисловье лета,
С головок вишен сыпля перхотью,
Которую прозвали - цветом.

С одной лишь мыслью пру в ботинках
Щемящих чувств о вашей боли.
Мозоль, которая притихла
И называется - любовью.

Мне чувства не расшнуровать,
Я завязал себя на узел.
И, опустивши рукава,
Сады уходят, словно гуси.

Гуськом туда, к большой воде,
Где спит заря кусочком мыла,
Туда, где вам одной владеть -
Что будет, оттого что было!!!


ЕЩЁ РАЗ О ЛЮБВИ

Вновь тишину на сердце пролили.
Зачем мне тишина? Скажите?
Во мне, как в клоуне за проволокой, -
Кричащих мыслей общежитье.

Но клоун тоже гладиатор, -
Мечом молчание нагонит.
И осень будет плагиатом
На красный смех рощ прошлогодних.

И снова вечер в поле выгонят,
Пятак луны отдав для храбрости.
И так легко на сердце выгорит
Промокший хворост вашей радости.

Отливом расползутся губы,
И ты, молчанью поперек -
Я так и знала, так и думала,
Опять, опять не уберег!

И ночью серой, ночью сальной,
Не сдавшись, но прокравшись в крик,
Ты все слова мои Сусанином
Заманишь в страшный мой тупик.

Я буду ждать тупик, как плаху,
Где жизнь не молят, слёз не льют.
Кричать в тупик, звенеть и плакать
Простое, словно боль, люблю!!!


ПЕРВАЯ ПРОСЕКА

С. Есенину

Я - Дар Божий. Я, дай Боже, нацарапаю.
Улыбнутся вётлы - на царя поди?
И заплещут - берег наш любимый.
И за плечи белые обнимут.

Скоро тёплый ливень красных губ.
Подставляй лицо, гори под струями.
И твори, лепи себя, как в студии -
Скоро, скоро теплый ливень губ!

Скоро, одиночеством запятнанный,
Я уйду от мерок и морок
Слушать зарифмованными пятками
Тихие трагедии дорог.

Замирать. И бить в ладоши с гусем.
Ждать, когда же наконец от горя
Пастухи, беременные Русью,
Стадо слов к моим устам погонят!!!


СТИХОТВОРЕНИЕ О БРОШЕННОЙ ПОЭМЕ

А. Галичу

Эта женщина недописана,
Эта женщина недолатана.
Этой женщине не до бисера,
А до губ моих - Ада адова...

Этой женщине только месяцы,
Да и то совсем непорочные.
Пусть слова её не ременятся,
Не скрипят зубами молочными.

Вот сидит она, непричастная,
Непричёсанная, - ей без надобности.
И рука её не при часиках,
И лицо её не при радости.

Как ей хмурится, как ей горбится,
Непрочитанной, обездоленной.
Вся душа её - в белой горнице,
Ну, а горница недостроена.

Вот и все дела, мама-вишенка!
Вот такие вот, непригожие.
Почему она - просто лишенка.
Ни гостиная, ни прохожая?

Что мне делать с ней, отлюбившему,
Отходившему к бабам лёгкого?...
Подарить на грудь бусы лишние,
Навести румян неба летного?!

Ничего-то в ней не раскается,
Ничего-то в ней не разбудится,
Отвернёт лицо, сгонит пальцы,
Незнакомо-страшно напудрится.

Я приеду к ней как-то пьяненьким,
Завалюсь во двор, стану окна бить,
А в моем пальто кулёк пряников,
А потом ещё что жевать и пить.

Выходи, скажу, девка подлая,
Говорить хочу всё, что на сердце...
А она в ответ: "Ты не подлинный,
А ты вали к другой, а то хватится!"

И опять закат свитра чёрного,
И опять рассвет мира нового,
Синий снег да снег, только в чём-то мы
Виноваты все невиновные.

Я иду домой, словно в озере
Карасём иду из мошны.
Сколько женщин мы к чёрту бросили -
Скольким сами мы не нужны!

Эта женщина с кожей тоненькой.
Этой женщине из изгнания
Будет гроб стоять в пятом томике
Неизвестного мне издания.

Я иду домой, не юлю,
Пять легавых я наколол.
Мир обидели - как юлу -
Завели... забыв на кого?


НОЧЬ

У меня волосы - бас
До прихода святых вёрст,
И за пазухой вербных глаз -
Серебро, серебро слёз.

По ночам, по ночам Бах
Над котомками, над кроватями
Золотым табуном пах,
Богоматерью, Богоматерью.

Бога мама привела опять -
Наш скелетик-невропатолог -
Из ненайденного портного
Вышел Бог, журавли спят.

Спрячу голову в два крыла,
Лебединую песнь докашляю.
Ты, поэзия, довела,
Донесла на руках до Кащенко!


ИМПРОВИЗАЦИЯ

В. Хлебникову

Перед отъездом серых глаз
Смеялись чёрные рубахи,
И пахло сеном и рыбалкой,
И я стихотворенье пас.
Была пора прощальных фраз
Перед отъездом серых глаз.

О лес - вечерний мой пустыш,
Я вижу твой закатный краешек,
Где зайца траурную клавишу
Охотник по миру пустил.

Прости, мой заспанный орешник,
Я ухожу туда, где грешен,
Туда, где краше всё и проще
И журавли бельё полощут.

И вновь душа рисует грусть,
И мне в ладонях злых и цепких
Несут отравленную грудь
Мои страдающие церкви.

Во мне соборно, дымно, набожно,
Я - тихий зверь, я - на крестах,
Я чье-то маленькое - надо же -
На неприкаянных устах!


* * *

Неужели опять опрокинет Иуда,
Как бокалы с кагором, чужие слова,
Неужели опять между светом и блудом
Забинтованных женщин пойду целовать?!

Неужели опять, одиночества ради,
На рубашки порву я свою простыню?
Обрасту, как монах, и умру в Ленинграде
И на мраморной туче всю ночь простою?!

Нет, нет, нет, невдомек оловянному принцу,
Что не олово - грустную голову лью
И пою, как поют все небесные птицы,
Наизусть затвердившие Биб-ли-ю.


* * *

М. Цветаевой

Была б жива Цветаева,
Пошёл бы в ноги кланяться -
Пускай она седая бы
И в самом ветхом платьице.

Понёс бы водку белую
И пару вкусных шницелей,
Присел бы наглым беркутом -
Знакомиться ль? Молиться ли?...

Пускай была бы грустная,
И скатерть даже грязная,
Но только б слышать с уст её
Про розовое разное.

Но только б видеть глаз её
Фиалковые тени
И чудо челки ласковой
И чокнуться в колени.

Жила на свете меточка
Курсисточкой красивой,
В бумажном платье девочка
Петлю с собой носила.

Писала свитки целые,
Курила трубку чёрную,
Любила спать за церковью,
Ходить в пацаньих чоботах.

И доигралась, алая,
И потеряла голову,
Одно лишь слово балуя,
Ты замерзала голая.

Один лишь стол в любовниках,
Одна лишь ночь в избранницах,
Ах, от тебя садовнику
Вовеки не избавиться...

Небесному - небесное,
Земному - лишь земное.
И ты летишь над бездною
Счастливейшей звездою.

Все поняла - отвергнула,
Поцеловала - ахнула,
Ну, а теперь ответа жди
От золотого Ангела!

Пусть сыну честь - гранатою,
А мужу слава - пулей,
Зато тебя с солдатами
Одели и обули.

И ничего не вспомнила,
Перекрестилась толечко. -
Налей стаканы полные,
Зажри все лунной корочкой!

Здоровье пью рабы твоей
Заложницы у Вечности
Над тайнами зарытыми,
Страстями подвенечными.

Какое это яблоко
По счёту своевольное.
Промокшая Елабуга,
Печаль моя запойная...

Была б жива Цветаева,
Пошёл бы в ноги кланяться
За то, что не святая ты,
А лишь страстная пятница.

И грустная, и грешная,
И горькая, и сладкая,
Сестрица моя нежная,
Сестрица моя славная.

Дай Бог в гробу не горбиться,
Мои молитвы путая,
Малиновая горлица
Серебряного утра!


* * *

Холодеющая крошка!
Ледяная спит страна.
Золотое пью окошко
Вместо терпкого вина.

Там меня давно не помнят,
Там меня давно не ждут,
Но других, как раньше, гонят,
И других, как раньше, жгут.

Радость тихую обидел,
Похоронный звон постиг.
Бог всё слышал, Бог всё видел,
Бог со мной теперь грустит!...


* * *

Я каюсь худыми плечами осин,
Холодного неба безумною клятвой -
Подать на поминки страстей и засим...
Откланяться вам окровавленной шляпой.

Я каюсь гусиным пером на грязи
Всех ваших доносов с эпиграфом - сдался!
И жалобы зябки, как те караси
В холодной воде умирающих стансов.

И полную волю однажды вкусив,
Я каюсь вечерней зарей перед утренней,
Опять разбирают глаза на Руси,
Как избы, и метят, чтоб не перепутали.

Какая печаль была прежде всего -
Та в землю уйдет, на неё после ляжет
И зимнее утро, и рюмка Клико,
И девочка эта, что плачет и пляшет!


* * *

Я тебя забываю...
Забываю тебя!
Словно в гроб забиваю
Жёлтый труп ноября.

Ничего я не знаю,
Да и знать не хочу,
Я тебя задуваю -
Золотую свечу!

И навек ли, не знаешь?
Эта осень в красе...
Ты во мне умираешь!
Умираешь совсем.

А душа моя - бойня
Злых и сочных обид,
И впервые так больно
От горячих молитв!..


* * *

Карнавал окончен, сняты маски,
Кто поёт там? Соловей ли курский?!
Иль в кровавой глине, как в замазке,
Поувязли песни наши русские?

Карнавал окончен, сняты латы.
Меч заброшен, и в углу - кольчуга,
И встаёт заря с отборным матом,
Всех моих обманутых почуяв.

Карнавал окончен, это лето
Подлецов и потаскух осенних,
Если бы я не был там поэтом,
То бы удавился, как Есенин!..

За стихотворение голосовали: АнЧаР: 5 ; референт: 5 ; vikrim: 5 ;