Двери зимы (новелла)

О том, как подавленные воспоминания и скрытые эмоции, трансформируются в чудовищ.
Посвящается другу МихаилуCold Ways, вдохновившему на создание новеллы.

­­Пустыня

Бескрайняя ледяная пустыня простиралась до окоёма. Сергей давно потерял счёт времени. Пасмурный день не заканчивался. Тучи асператус неспокойным перевёрнутым морем нависали над поверхностью, создавая ощущение купола. Словно небо собиралось вот-вот обрушиться. Где-то там, на горизонте угадывались искривлёнными силуэтами очертания хвойных деревьев. Молодой мужчина пытался пересечь мёртвую долину, дойти до кромки леса, чтобы разжечь костёр и согреться. Но расстояние не уменьшалось ни на метр. Босые ноги проваливались до колен в мокрый, но матовый, как бумага снег. Рубашка, брюки и трикотажный жакет вымокли, подмёрзли и не согревали. Они прилипали к телу, забирая последнее тепло. Льдинки облепили русые волосы, а на ресницах и лице блестел иней. Гетерохромные глаза, серый, как небо над ним и карий, как тёплое кофе, устали от ослепляющей белизны.
Иногда тучи сгущались, темнели. Наступали сумерки. Это служило предзнаменованием появления неопознанного преследователя. Поднимался ветер, сбивающий с ног, и раздавался крик птицеподобного хищника, пронзающий барабанные перепонки с такой силой, что заставлял съеживаться и затыкать уши. Сергея в такие моменты сковывал цепенящий ужас. Он убегал, не оглядываясь, не сомневаясь, что ему грозит опасность.
Вот и сейчас он убегал, падал, поднимался и снова бежал. При движении лёд на одежде потрескался и больно ободрал кожу, оставив ожёг, но он этого не замечал. А когда существо настигло его, Сергей нырнул в мокрый снег и затаил дыханье. Над ним раздался шорох и свист крыльев. Затем ветер замер. Тихо падал снег. Сергей лежал лицом в жалящем холоде. Ждал пока не отступят сумерки, чтобы отважиться подняться на ноги.
В такие моменты он вспоминал Майю. Мысли о ней дарили ему тепло и силы. Они встретились в магазине. В отделе напитков. Наверное, если бы между ними не обрушился стеллаж с компотами, они бы не заметили друг друга. Полки, не выдержав тяжести бутылок, рухнули. Стекло с оглушительным треском разбилось вдребезги об кафель, создав месиво из осколков и фруктов. Она застыла, сжимая в изящных руках бутылку газировки, зачарованно следя светло-карими глазами, как смешиваются разлитые ручьи красного, бежевого, жёлтого и розового. В цветной луже отражались русые волосы, стянуты в высокий хвост, солнечные очки на вырезе белой майки, забрызганные джинсы. Он загляделся на неё и не заметил, как липкая жижа добралась до кроссовок. Она, проследив путь воды, заметила молодого человека и улыбнулась. Это вывело его из ступора.
Сергей вдыхал стерильный холод пустыни. Подтаявший под ним снег обнажил толстый слой застывшей воды озера с замурованными пузырями. Поднимаясь, Сергей заметил движение подо льдом. Он соскрёб снег, почистил рукавами поверхность. За стеклом льда, словно за окном, была ночь. Но где-то вдалеке горел свет. Сергей приблизился, приложил ладони к плоскости, и пытаясь рассмотреть зальдовую реальность, не заметил, как прилип. Поверхность, живой материей заглатывала ладони, лицо и тело Сергея, издавая треск, и шёпоты, причиняя адскую боль, словно тысячи игл прошивали его насквозь, словно и лёд пронизывал его, разрывая ткани, разрушая сосуды. Страх и удивление, замешанные в новой порции микстуры, вызывали рвотные позывы. Крик застрял в горле, не имея возможность вырваться наружу. Казалось, это длилось вечность. Наконец, он выбрался на ту сторону. Сердце учащенно билось, а колени плохо слушались. Отдышавшись, молодой мужчина осмотрелся. Пройдя толщь льда, он оказался в старой, незнакомой подворотне. Свет был где-то очень далеко. Тёмные, сырые, с удушающим запахом плесени, улицы оживали, меняли повороты, путали и вели его в тупики. Отраженный свет был миражом. Но на стенах появлялись знакомые ромашки, нарисованные мелом. Словно указатели они выводили его к выходу.
Где-то у мусорных баков под единственным фонарным столбом сражались коты. Сергей вышел на свет, но стены исчезли. Звенела чернеющая пустота, из которой раздавалось чавканье. Во тьме он рассмотрел силуэт с громадными крыльями, но вместо того, чтобы убежать, Сергей заворожённо двигался к источнику звука. По мере приближения силуэт менялся, уменьшался, проявлялся. Стала отчетливо видна женская фигура в забрызганном, некогда светлом платье. Она держала в окровавленных руках чьё-то хрупкое тело и зубами, точно хищник, отгрызала куски и пожирала. Сергей смотрел на спутанные окровавленные волосы и лицо. Почти стёртые воспоминания нахлынули лавиной. Он увидел в этом ужасающем существе хрупкую девочку-подростка из далекой юности. Он узнал Лину.
Его охватили чувства вины и тревоги, так хорошо замаскированные равнодушием. Он вспоминал их побег от тяжелой реальности, её пьющей матери, его зависимого от веществ брата. Как они часто ночевали на крышах многоэтажек. Как она впервые забеременела. Как он уговорил её отказаться от материнства. И во второй, и в третий раз. Он не хотел оставлять следа, не хотел приносить в этот мир ещё одну боль. Вспоминал, как она стала раздражительной, напивалась, плакала и винила его. Потом Лина ушла от него и уехала. Долго от неё не было вестей, а потом он узнал, что она умерла. Он успешно вычеркнул девушку из памяти, заморозил, затолкав в тайники сознания. Вырвал и сжег эти страницы прошлого. А теперь она здесь, но некогда восторженные глаза полны безумия.
— Лина, — тихо шепнул Сергей.
Существо обернулось, узнало, оскалилось, протянуло ему окровавленные руки с мёртвым младенцем и закричало:
— Смотри, что ты заставил меня сделать! Смотриии!
— Прости! — едва смог выговорить он.
— Смотрии!
Она рванулась в его сторону, но не смогла встать. Её движения замедляли жилы и кишки, которые словно корни опутали тело и проросли в землю. Они нехотя отрывались, издавая скрежет и звук лопающихся струн. Сергей попятился. Он хотел бежать прочь от возмездия, но споткнулся обо что-то тёплое и влажное и упал. Его руки были в крови. Он лежал на груде обгрызенных младенческих, всё ещё тёплых тел, которые обмякали от прикосновения, выскальзывали из-под рук и ног, превращаясь в кровавую топь. «Прости меня! — плакал Сергей. — Прости!» Жижа затягивала на дно. Несмотря на ужас, он почувствовал, что согревается и сдался, погрузившись в тёплую мглу и утонул в тишине. Исчезли тревога, болезненные образы и мысли.
Сергей открыл глаза, когда ощутил холод. Мягкий пушистый снег кружил белой мошкарой и падал на него. Он снова лежал на льду, но пустыня обросла деревьями и над ним высились пики хвойного леса…

Лес

Холод заставил Сергея двигаться. Нужно было добыть огонь. Но он никак не мог разжечь костёр. Валежник был глубоко под снегом, а ветки, которые он наломал, обрастали льдом, не позволяя даже искре родиться. Снег шёл беспрерывно, теперь он был подобен паппусу одуванчиков, кружил, залетая в глаза и ноздри, заносил любую неровность, создавая идеальную поверхность. Сергей отчаялся и бросил затею с костром. Оставаться здесь не имело смысла, он должен был выбраться. Он минуту озирался по сторонам. Куда бы он ни бросил взгляд, везде был заснеженный лес. Молодой человек не мог определить направление и решил идти наугад. Бесчисленные снежинки тут же заметали оставленный след. Он шёл, не оглядываясь, пока не выбился из сил, но, словно ходил кругами, похожие друг на друга деревья и снегопад не позволяли ориентироваться.
Внезапно облачный океан свернулся в воронку и испарился, снегопад прекратился. Одновременно наступили сумерки. Чёрное небо, усеянное с многочисленными незнакомыми звёздами, создавало контраст с белой поверхностью. Сергей услышал знакомый крик птицеподобного существа и многоголосый хруст, приближающейся невидимой опасности. Как только последняя снежинка упала на пушистый ковёр, замёрзшие деревья начали густо обрастать льдинами. Острыми пиками они занимали всё свободное пространство, превращая лес в смертельный лабиринт. Со всех сторон Сергея поджидала угроза нарваться на растущие сосульки. Они сталкивались, с хрустом ломались, обрушиваясь градом острых кинжалов. Льды срастались друг с другом, образуя стену. Лишь в одном направлении он увидел проход и поспешил, утопая в снегу, царапаясь о сверкающие острия льдинок, уклоняясь от осколкопада. Лес, словно белое чудище преследовал и пытался схватить его стеклянными клыками и когтями, оглушая хрустом и воем. Сергею удалось ускользнуть, проскочив в чернеющий портал, попав на неустойчивую поверхность, окутанную прозрачным туманом. Проход тут же затянуло льдом, острые сосульки почти добрались до него, но застыли многопиковой скульптурой.
Отдышавшись, он огляделся: комната принимала очертания его родительского дома — сильно обветшалого, со старыми сходящимися обоями и облезлой мебелью, которая проявлялась по мере того, как он вспоминал. Сергей так и не определился с цветом штор: то ли салатовые, то ли жёлтые, и шторы, как ёлочная гирлянда, заменяли цвет с одного на другой. В нос ударил запах гниющего дерева и мышиного помета.
— Ты совсем меня забыл, — укоризненно произнес силуэт, сидящий на диване с подогнутыми под себя ногами.
— Мама?
— Дорогой, как, ты мог нас бросить? — спросила женщина, укрытая пледом, край которого продолжала вязать крючком, даже не глядя на петли. — Ты должен вернуться к нам!
— Я не могу, — начал пятиться Сергей, чувствуя одновременно страх, боль и приступы тошноты. Он пытался найти выход, но ноги увязали в полу, в предметах и стенах, во всём, к чему прикасался. С трудом передвигаясь, Сергей ещё больше запутывался в непонятно откуда взявшихся липких нитях разноцветных клубков. Каждый метр комнаты был пропитан болью и разрушительными воспоминаниями. Прикосновение к нитям возвращали его в прошлое, где у дивана в бессознательности валяется старший брат, с иглой в стянутой жгутом вене. Потом память заменяет одни кадры на другие. Теперь тот бьётся в судорогах. Вот, в ломке кричит на мать и швыряет вещи. А она уходит на вторую смену. Она зарабатывает на лекарства для «больного» сына. Постепенно из дома исчезают вещи. Потом, появляются чужие, такие же обезличенные призраки. И находиться здесь становится невыносимо.
— Не уходи, ты нам нужен! — плед рос в её руках, стекал на пол и расползался во все стороны. Сергей только сейчас заметил, что все окружающие его предметы являлись частью этого пледа, который стал напоминать паучью сеть. Попытки выбраться создавали колебания, нити впивались в его тело, опутывая коконом и словно высасывали его силы.
— Даааай! — послышался крик, прожигающий плоть словно кислотой, и откуда-то на пледе, растянутом над пустотой, появился брат Сергея с трясущимися руками и паучьими ногами. Его красные, безумные глаза, пена у рта, отсутствие задней части головы и вздергивающееся в ломке тело ввергли Сергея в ступор. Он перестал двигаться, погасив колебания.
— Дай! — закричал брат, нападая на мать, и опутывая её паутиной.
Мать сидела с невозмутимым видом и тянула соки из Сергея, в то время как старший сын высасывал её силу, продолжая кричать односложное: дай, дай, дай!
— Отпусти меня, мама, мне больно!
— Ты должен нам помочь!
— Ты убиваешь меня, мама! Моё присутствие ничего не изменит, никогда не меняло! Отпусти меня!
Но мать уже не слушала. Её глаза заливались кровью, лицо выражало безумие, и губы повторяли в унисон с сыном: «дай, дай, дай».
Сергею оставалось только бежать, здесь ему не откуда было ждать помощи. Он увидел зазор в паучьей сети, под которой различалась тьма пропасти, но она выглядела спасением. Сергей из последних сил раскачал свой кокон, в который превращался, и бросился вниз. Паутина разворачивалась при падении, вырывая клочки кожи, раздирая его тело до костей. Когда она распустилась полностью, он повис над бездной. Единственной связью, отделяющей его от падения, была нить, крепко засевшая в сердце. По ней уходили последние силы.
— Дай, дай, дай! — кричали, приближаясь к нему по этой паутине мать и брат. — Дай!
Сергей вырвал из сердца нить, сорвался в пропасть и разбился на мелкие части. Но он не чувствовал боли. Ничего не чувствовал. Во тьме его тело выделялось распавшимися пазлами, и прежде, чем закрыть глаза, он увидел, что наваждение исчезло, превратившись в лёгкий парящий пух снежинок.
Снег сыпал и сыпал, укрывая его пушистым холодным одеялом. Пазлы собрались в тело, возвращая ему целостность, но между ними всё ещё различались огромные трещины, куда забивались снежинки.

Пропасть

— Ну, и чего ты тут разлёгся? — донесся до боли знакомый голос.
На него смотрели улыбающиеся гетерохромные глаза юной подруги.
— Крисс!
Он снова был в занесенном снегом лесу.
— Вылезай уже, — протянула она ему руку, помогая выбраться из сугроба.
— Как ты здесь оказалась?
— Я всегда была здесь!
— Где здесь? Что это за место?
Она деловито и легко обломала ветки, соорудила костёр и, чиркнув зажигалкой, развела огонь. Остальные ветки, стряхнув от льдинок и снега, разложила у костра и усадила на них Сергея.
— Оно связано с тобой, с нами. Ты можешь им управлять.
— Не могу, — отозвался Сергей, — я даже огонь не смог разжечь.
Мокрая, совершенно не подходящая, одежда стала просыхать, поднимая над ним пар. Хвоя приятно щекотала босые ступни. Трещины от пазлов стали зарастать и рассасываться, возвращая ему прежний вид. А Крисс в это время топила на огне снег в железной кружке, и когда вода закипела бросила в неё пакетик зелёного чая. Она протянула кружку Сергею.
— Я бы от кофе не отказался…
— С карамельками?
— С карамельками, — повторил он, пригубил чай и ощутил вкус карамельного кофе. Сергей с удивлением смотрел на ёмкость, где вместо чая был желанный напиток.
— Я же говорила, — улыбнулась Крисс.
Стало тепло и уютно. Небо вновь заволокли облака, выстраиваясь бушующим морем. Рядом сидела Крисс и подкидывала в костёр ветки. Огонь громко потрескивал, получая сырую пищу. Сергей почувствовал себя в безопасности и не заметил, как задремал.
*
Город шумел за заплаканным окном офиса. Только что прошёл дождь, оставив мокрые лужи и освежив вид. Сергей прищурил левый серый глаз. Пейзаж размылся и засиял бликами. Мыслями же он был в своей сумеречной квартире. Он не хотел себе признаваться, что ненавидит просыпаться в пустой постели. Не хотел признавать и то, что Майа стала ему необходима. И каждый раз, когда она уходила от него после ссоры, разлуку выносить было сложнее. А в последнее время Майа часто оставляла его. Словно собиралась с силами для разговора, итог которого знала заранее. Сергей был готов к грозе.
Щёлкнул факс: пришло одобрение от начальника на статью. Крисс перестала печатать:
— Ну, что там?
— Работаем, стажёр! А как твоя статья?
— Пишется!
— Вот и отлично, — подмигнул он ей карим глазом, и она отзеркалила его, как обычно. — Что думаешь делать? Останешься?
— Конечно! Я тут уже со всеми подружилась.
Сергей был рад это слышать. Всего пару месяцев назад он отчаянно сопротивлялся появлению стажёра, и, если бы не гетерохромные глаза хрупкой девочки, в точности, как у него, ни за что бы не согласился с ней сотрудничать. А теперь она ему, как родная. Знает все его секреты. Знает, как вывести его на разговор. Сергей никогда и никого к себе не подпускал так близко. Даже Майю. Особенно Майю.

*
Майа потянулась за блокнотом на прикроватном столике. Она часто рисует круг и лепестки вокруг. Каждый лепесток отвечает на вопрос «да» или «нет», образуя ромашку. Но ответы на один и тот же вопрос разные. И последний ей не понравился.
— Почему ты не хочешь услышать меня, — задаёт Майа риторический вопрос, ведь прекрасно знает ответ, и удрученная тем, что сказала это вслух закусывает губу.
— Я слышу! — не отвлекаясь от игры на телефоне, отвечает Сергей. — Мы договорились, что не будем строить серьёзных отношений. Мы даже уточнили это, когда съезжались, ты же помнишь. Не делай вид, что что-то изменилось. Ничего не изменилось. И не изменится.
Но кое-то изменилось. Майа чувствовала изменения под сердцем. Она знала Сергея слишком хорошо, чтобы признаться. Однако всё ещё надеялась растопить лёд. Но таяла только надежда. Майа взяла сумочку-кисет.
— Снова уйдёшь? — с наигранным безразличием бросил Сергей.
Майа ничего не ответила, задержалась на секунду и ушла. Сергей тайно ликовал, что отложился разговор, который поставит точку в их отношениях.

*
— … ничего не изменится, если ты продолжишь ему потакать. — Крисс услышала, как Сергей напряженно говорит по телефону и решила подождать в коридоре окончания разговора.
—… он болен! Ему нужны лекарства.
— Мы это уже проходили, лечиться надо тебе от зависимости от него. Он высасывает твою жизнь, как ты этого не понимаешь? А ты изводишь меня.
—… это в последний раз...
— В прошлый раз был последний, я больше ни копейки тебе не дам. Либо он соглашается на реабилитационный центр, либо не звони мне больше.
Сергей вырубает связь, смотрит на телефон так, будто он источник всех бед и готов швырнуть куда подальше.
— Что, опять родственники? — сочувственно произносит Крисс. — Хорошо у меня никого нет.
— Не говори так, твои точно не были такими…
— Хах, ты мою мать не знал, — горько усмехнулась Крисс. — она не просыхала, и била меня, пока не допилась до… — она замолчала, — знаешь, я только в детдоме увидела, что такое ласка, и нашла друзей.
— А как же твой отец?
— Я не знала его… вернее… я знаю, кто он, но не знакома с ним. Он был против моего рождения, но мать решила, что я должна родиться. А потом видимо пожалела… Она всегда злилась на меня, как будто это я их разлучила. Думаю, он не знает о моём существовании.
— Тяжело хранить такие воспоминания…
— Я их пережила, приняла и отпустила. Если избегать становится ещё хуже, они превращаются в кошмары.
— Пойдём, съедим лучше по куску пирога, — захотел отвлечься Сергей. Эмпатия не была его сильной стороной, он и от своих эмоций убегал, заглушал, замораживал.
— Я за.
*
— Гадаешь? — с удивлением спросила Крисс.
— Чего?
— Ромашки, — она показала на ромашки нарисованные на полях статьи.
— Нет, это Майа. — раздосадовано ответил он, вспомнив последнюю недоссору. Майа всё ещё не вернулась, как обычно происходило, словно ничего не случилось. — Она всё время их рисует.
— Любит не любит?
— Понятия не имею.
— Ты же любишь её. И она тебя. Зачем эти сложности?
— Ты не слишком маленькая, чтобы обсуждать такие вещи?
— Поговори с ней, — не слушала она его, — начистоту. Скажи, что боишься боли и потерь.
— Нам надо ехать.
— Класс, не надо ничего упрощать…— продолжала Крисс, — доведёшь её до того, что она начнёт их на стенах рисовать.
— Ты никак не успокоишься? — он начинал злиться от её настойчивости. Обычно Крисс поддерживала его во всём и никогда не перечила. Но когда дело касалось Майи, становилась упёртой.
— Поговори.
— Угомонись!
— Поговори!
— Заедем по дороге за кофе.
— Ок.
*
Сергей остановил машину. Кафе находилось на другой стороне дороги.
— Какое кофе тебе взять?
— Как и себе, с карамельками.
Он закрыл дверь, собирался перейти дорогу, но стоило ему сделать несколько шагов, как земля содрогнулась, землетрясение всколыхнуло асфальт, словно волна прошла под серым ковром дороги. Он обернулся к Крисс:
— Ты тоже это почувствовала?
Но тут асфальт дал трещину между ним и машиной. Трещина, казавшаяся безобидной линией, извиваясь змейкой, поползла к машине, обрисовав кривую, обошла автомобиль сомкнулась в круг.
— Крисс, — закричал он, — вылезай из машины…
Он направился к машине. Крисс пыталась открыть дверцу, но дрожь возобновилась с огромной силой. Он видел испуганное лицо девушки и ему показалось, что беззвучно произнесла "па-па", когда асфальт с машиной мгновенно провалились и исчезли в бесконечной пропасти, оставив идеально ровный круг прямо посреди города...
— Крииисс, — закричал Сергей, упав на колени у самого края бездонного провала.
— Крисс, — не скрывая слёз шептал он. Зияющая дыра провала стала медленно уменьшаться, пока не закрылась, превратившись в чёрный круг остывающего костра.

Петля

— Крисс, — закричал он и проснулся.
Но Крисс не было. Валежник и костёр были, даже кружка была. Но Крисс не было, словно он выдумал её. Его заплаканное лицо остывало и костёр потухал. Сергею опять стало холодно. Он встал с валежника ступил на снег. Тлеющие угли передавали пульсирующие импульсы по снежному покрову ледяного мира. Он чувствовал волны тепла под босыми ногами. Лес начал постепенно оттаивать.
Импульсы тепла превращали снег в взвесь смешанный с грязью. Ноги противно утопали в этой жиже, начинённой опавшими иглами. Снег испарялся, оставляя легкий туман. Лёд таял с веток, с крон, крупными каплями стекая по стволу, размазывая деревья, искажая пространство, словно мир вокруг был нарисован на холсте и теперь его смывали, смазывали, превращая в черновой набросок. Четкость линий и деталей исчезала. Оставались грубые мазки. Стало трудно идти по взвеси из подтаявшего снега и грязи, она противно чавкала под ногами. Он падал в жижу, пачкался, но боялся отряхнуть её, словно вместе с ней сотрёт и себя.
Молодой мужчина снова шёл по коридорам леса, словно по лабиринту, сворачивал, но оказывался в идентичном месте, словно застрял на картине импрессиониста, нарисовавшего зимний лес. Деревья вокруг теряли форму, становились абстрактными, превращались в сплошные стены, в бесконечный серо-бурый тоннель с дверью где-то далеко впереди.
Коридор стремительно ссужался, а за спиной снова послышался зловещий крик крылатого преследователя. Сергей должен был успеть выбраться до того, как его расплющат стены или застигнет невидимый враг. Но чем быстрее он бежал, тем уже становились стены и дальше дверь. Вскоре ему пришлось протискиваться между стенами, которые оказались мягкими словно тоже состояли из серой жижи с вкраплениями антрацита. Субстанция обволокла его, поглощая тело сантиметр за сантиметром. Сергей всё ещё пытался вырваться и дотянуться до двери, но жижа словно парализовала. Он увяз и стены сомкнулись, поглотив его, залив антрацитом, который померк. Молодой мужчина оказался в кромешной темноте. Но к своему удивлению, он не задохнулся. Сергей продолжал дышать, чувствовать, словно его окутали прохладной простынею, только ничего не видел. Он слышал, как дышит. Потом ощутил, что сидит, ещё позже почувствовал предмет в руках.

И тут резко загорелся экран телефона с игрой у него в руках. Оказалось, он сидит в кресле. Потом зажегся вечер за окном, словно его включили. Он по очертаниям сориентировался, что находится в спальной. Зажегся светильник на ночном столике возле кровати, а следом проём двери в ванную. Свет вырывал каждый предмет из темноты, или скорее матрица проецировала нужные декорации, восстанавливала запомнившееся. За дверью ванной раздался звук фена. Майя сушила волосы. Он с трудом отрывал взгляд от экрана телефона. Бегающие картинки словно гипнотизировали его, отвлекали от происходящего. Вот Майя вошла в комнату, одевается, что-то говорит ему, уходит на работу, возвращается, спит. Каждый раз заново запускалась игра в телефоне, и всё повторялось с небольшими отклонениями в деталях, одежде. А он неизменно сидел в кресле и играл.
Сергей хотел выбраться, взять Майю за руку, обнять, поговорить, рассказать, что знает о её секрете. Но каждое его движение запускало комнату заново. Она снова в душе, он сделал шаг, который давался невероятными усилиями. Она читает книгу. Ещё шаг — она слушает музыку в наушниках, лежа на кровати. Шаг. Она почти рядом, что-то ему говорит, злится. Он может даже до неё дотянуться. Но пока он это делает, словно разрезает плотное пространство своим движением, она уже выходит из комнаты и хлопает дверью.
Куда же он направлялся? К кровати. Когда-нибудь он дойдёт до кровати и дождётся ее. Мелькал перезапуск, словно проходили дни, недели, месяцы. Его желание достичь цели усиливалось, но она всё реже находилась в комнате. И вот он возле кровати. Она рисует ромашки. Перезапуск. Она спит. Шаг — она спит. Спокойное дыханье. Исчезла тревожность и разгладились едва заметные складки между бровями. Её рука замерла на простыне. И он может до неё дотянуться.
— Майя, — произнёс Сергей и прикоснулся к руке. Но, вместо нежной кожи и тепла, почувствовал шершавое, грубое. Обман зрения рассеялся. Начал падать крупными хлопьями снег, а под рукой оказалась ветка филиал в форме руки, которую быстро занесло снегом.


Отражение

— Тебе нужно было с ней поговорить, — послышался за спиной сочувствующий голос Крисс.
— Я намеренно избегал этого. — отрешенно доверился другу Сергей, — делал равнодушный вид, казаться безразличным было спасением. Это отдаляло её. Я не хотел отношений и старательно разрушал всё, что она строила. Она уходила много раз, и всегда возвращалась на моих условиях. Я знал, что этого ей мало. Я прятался за непроницаемой стеной. А теперь оказался в ловушке. Теперь я не могу до неё дотянуться. Мне не хватает её, — и он заплакал, не стыдясь своих слёз. — я устал прятаться от самого себя.
Снег падал большими хлопьями и вскоре занёс всё вокруг, облепил стволы деревьев, кроны. Сделал мир абсолютно белым. Поглотил звуки. Слышен был хрустальный звон застывающих льдинок. И в этом затишье крик раздался особенно пронзительно. Заставил вздрогнуть их обоих.
— Убегай, — сказала Крисс.
Сергей не сводил с неё глаз. Снег облеплял её, подобно мотылькам, скрывая, делая невидимой в окружающей белизне. Слёзы застыли льдинами на его щеках. Он подмигнул ей серым глазом, она отзеркалила его и рассыпалась снежными хлопьями от мощного потока воздуха поднимаемыми огромными крыльями существа. Оно было близко.
— Мне больше некуда бежать, — сказал Сергей в никуда.
Он и правда устал от катарсисов после каждого перехода. У него не осталось сил на новое испытание. Он просто захотел взглянуть в глаза монстру. Сергей обернулся. На него летело нечто огромное и белое, похожее на птицу. Всё полупрозрачное тело существа покрывали стеклянные перья, из-под которых вылетали снежинки, делая его белым. Оно приземлилось, сложило крылья, и превратилось в огромный силуэт в накидке с капюшоном. Чем ближе подходил Сергей к существу, тем меньше оно становилось. А когда он поравнялся с существом, они оказались одного роста. Снег застыл под перьями, сделав их зеркальными. И когда Сергей взглянул ему в лицо, то увидел своё отражение, гетерохромные грустные глаза. Существо, пугающее и преследовавшее его, был он сам. Молодой человек протянул к нему руку, но плоть двойника исказилась, прошлась волнами, отражение размылось, и ладонь прошла насквозь. Это была ещё одна дверь, и что-то ему подсказывало, что это выход. Сергей не сомневался. Он видел то, что не может исправить, то, что не хочет исправить, и то, что может измениться. Он хотел вернуться, чтобы изменить. Сергей прошёл сквозь себя, приняв боль утраты и ошибки, и оказался в ослепительно белом месте, настолько сияющем, что пришлось зажмуриться.
Когда молодой человек открыл глаза, первое, что он услышал — пиканье аппарата, к которому был подключён, комнату реанимации, а рядом, на кресле, свернувшись калачиком, спала Майя.
Тело болело, словно его переехал грузовик. «Нет, это был джип», проявилось воспоминание о том, как его сбила машина. Он чувствовал боль, но она была слабее, чем та, которую приходилось терпеть раньше. Раскалывалась голова. Мешались воспоминания. Всё возвращалось мельком. «Я остановил машину, — это он отчетливо помнил. — Собирался идти за кофе».
— Тебе какой кофе взять? — обернулся он к Крисс, но её не было в машине. Почему её не было? Они выехали вместе. Или Крисс осталась? Память прокручивала воспоминания перемоткой назад. Вот она в офисе. Он говорит с Крисс, она сидит за соседним столом. Стоп, опять путаница, в его кабинете один стол. Следующий момент: он приносит два стакана кофе, один для себя, а другой… тоже пьёт сам. «Крисс, где же она? Вспоминай, ты взял её стажёром». Он вспоминает, как в комнату вошли два стажёра.
— У меня, нет ни желания, ни времени возиться с вами, — и выпроваживает двоих парней из кабинета.
Молодых людей. Озарение ужалило ядовитой змеёй. Крисс никогда не было в его жизни. Он выдумал её. Осознание этого раздалось болью. Он всегда мечтал о ней. О своём изящном двойнике. О дочке. С тех пор, как увидел тест с двумя полосками в мусорном ведре ванной. Он вспомнил, как долго смотрел на своё отражение над раковиной, пытаясь бороться с собой. Так и появился стажёр.
Майа всё, что у него осталось. Он должен её вернуть. Но была ли она реальной, или он снова попал в капкане иллюзий. Сергей потянулся к девушке. Прищепка-датчик слетела с его пальца, заставив аппарат пищать.
Майя проснулась и увидев, что он пришёл в себя, обрадовалась. Она выглядела измученной и растерянной. Взгляд отражал внутреннюю борьбу. Девушка хотела броситься к нему, но боялась, что он вновь оттолкнёт её ледяным тоном. Ком подкатил к горлу Сергея.
— Прошу, не оставляй меня больше никогда, — только и смог он выдавить.
— Не оставлю, — сказала она и приложила к губам его руку. Сергей чувствовал, как оттаивает ледяная пустыня и лес, как исчезают кошмарные видения и уходит боль. Майя никогда не видела столько тепла и нежности в его гетерохромных глазах. И она решилась.
— Я должна тебе кое-то сказать.
— Я всё знаю. Давай назовём её Крисс.
21.10.24-05.05.25

За стихотворение голосовали: araxis: 1 ;