Хулио Кортасар

Осторожно: текст содержит элементы грубого реализма!

Хулио Кортасар (26 августа 1914 – 12 февраля 1984 г.), аргентинский писатель и поэт, представитель направления «магический реализм».
Кортасар родился в Брюсселе. Детство и юность провел в Буэнос-Айресе. Окончив школу, поступил на литературно-философский факультет столичного университета. В 1944 г. стал преподавать в университете г. Мендосы. Участвовал в антидиктаторских выступлениях интеллигенции. Первый рассказ «Захваченный дом» был напечатан в 1946 г.
В 1946 г. вернулся в Буэнос-Айрес. Получив в 1951 г. литературную стипендию, уехал в Европу, где до конца дней жил в Париже, долгие годы работал переводчиком при ЮНЕСКО. Начал писать очень рано, в 1938 г. дебютировал как поэт-символист сборником сонетов «Присутствие». Стихи продолжал сочинять на протяжении всей жизни, но не публиковал их; посмертно была издана лирическая книга «Только сумерки» (1984), куда вошли стихи и поэмы, созданные от начала 1950-х до 1983 г.
Писатель скончался в Париже от лейкемии. Похоронен на парижском кладбище Монпарнас.

ГОВОРИТЕ, У ВАС ТРИ МИНУТЫ

Я сорвал цветок,чтобы хоть на мгновенье тебя очутить в своей руке,
выпил бутылочку "божоле", чтобы заглянуть в колодец,
где неуклюже пляшет медведица - луна,
и вот - вернулся домой,
и в золотистом полумраке снимаю с себя, словно пиджак, кожу
и слишком хорошо знаю, как одинок буду
посреди этого - самого многолюдного в мире - города.
Ты простишь меня за эти хныканья, когда узнаешь:
здесь холодно, капли дождя падают в чашку с кофе
и сырость на заплесневелых лапках расползается повсюду.

Простишь меня, тем более что знаешь:
я думаю о тебе постоянно,
я словно заведённая игрушка, словно озноб лихорадки
или юродивый, что гладит пойманную голубку
и ощущает, как нежно сплетаются пальцы и перья.
Я верю: ты ощущаешь, что я ощущаю твоё присутствие,
ты сорвала, наверное, тот же самый цветок, что и я,
и сейчас ты вернулась домой, да, это так, и мы уже не одиноки,
мы уже - единая пушинка, единый лепесток.


СОНЕТ

Любовь - ракушка, остаются в ней
воспоминанья: образы и звуки;
они всего реальнее - в разлуке:
вдали от моря - моря шум слышней.

Цветок от холода осенних дней
заламывает с болью листья-руки
и оживает в радости и в муке
под солнцем - каждой клеткою своей.

Прекраснейшая статуя, - одна,
всегда одна, и никогда в унынье
(будь гордым ты, но ей не прекословь).

из камня и мечты сотворена,
из - ничего, но подлинна доныне,
белее белой лилии - любовь

В АРГЕНТИНСКОМ СТИЛЕ

Симпатичным мальчишкой когда-то я был
И на этом нажил себе горе...
Я в простой рубашонке по пляжу бродил,
Я стекляшки цветные в песке находил...
Это помнят лишь ветер и море.
Помню шел мне в ту пору шестнадцатый год.
Раз на пляже матроса я встретил.
Я вам сразу скажу, забегая вперед,-
Если кажется вам, что перо мое врет,-
Вот свидетели - море и ветер.
А матрос, улыбаясь, мне пудрил мозги.
Рот раскрыл я и уши развесил.
Тут и ночь подоспела - не видно ни зги.
Как же так получилось? Господь, помоги!
А матрос все по-прежнему весел.
Вскоре страх мой прошел - мы вдвоем как никак.
Засветились огни на дороге.
Шел детина-матрос, с ним - мальчишка-дурак.
Привели ноги в порт, а точнее - в кабак.
Эх, проклятые, глупые ноги!
Как вы светитесь чудно, огни кабака!
Как вы душу ласкаете нежно!
И пятнадцатилетнего-то дурака,
Что не знал сигарет, а не то что хмелька,
Вы тотчас же сгубили, конечно.
Вот друзей четверых мой матрос повстречал.
Эти тоже матросы - понятно.
Он их ромом поил и меня угощал,
Я большую ладонь на спине ощущал
И, не скрою, - мне было приятно.
Не сказать, чтобы сильно уж я захмелел,
Но головка слегка закружилась.
Просто встать и уйти я бы вряд ли посмел,
Но матрос мой и сам догадаться сумел.
Он дал знак - и они расплатились.
Вшестером мы выходим и к морю бредем.
Там и какой-то сарай мы заходим.
(Уж искал тот сарай я и ночью, и днем -
Так найти и не смог ни сейчас, ни потом)
В свежем сене покой мы находим.
Да какой же покой?! Черт его бы побрал!
Как припомню - так холод в душенке.
Там такой, извините, пошел карнавал...
Утром ползал и пуговицы я искал
От несчастной своей рубашонки.
Десять рук обнимали меня горячо,
Пять безжалостных ртов пожирали.
Пять огромных, упругих ... - и слезы ручьем,
Но они наступали еще и еще...
И дышать мне никак не давали.
Этим струям я вовсе и счет потерял -
Пять источников рады стараться.
Чудом Богу я душу свою не отдал.
Даже сплюнуть боялся - все время глотал.
Но куда же мне было деваться?
Грампластинку играют с обоих сторон,
Повернуть меня не преминули.
Как я Бога молил, чтобы сжалился он!
Но рукою зажав мой отчаянный стон.
Мне, простите, безжалостно ... вдули.
Я молился за душу, за кровь,что текла,
За несчастное хрупкое тело...
И, как видно, молитва до Бога дошла.
На четвертом заходе боль, правда, прошла.
Но, простите, не в этом же дело!
Помню, пятым, последним, был этот матрос.
Он губами мне к уху тянулся.
Тут я обнял его - и ни боли, ни слез.
Я в душистое сено засунул свой нос,
Успокоился и улыбнулся.
Утром адская боль. Голове каково?
Мой матрос сероглазый шатался.
Не жалел ни о чем я, хотел лишь его.
Я молчал и смотрел на него одного.
Ждал хоть слова, но - нет, не дождался.
Долго мама ругала, ударил отец.
Я ни капельки не испугался.
Тут же спать завалился, заснул как мертвец.
Мне приснился матрос, сероглазый подлец.
Он навечно в душе и остался.
Десять лет с той поры, как вода, утекло.
На панель я оформился скоро
Не жалею - доходное ведь ремесло.
Вы попробуйте - вдруг бы и вам повезло
Да помогут вам ветер и море...

За стихотворение голосовали: Александр Ковыль: 5 ; anitas: 5 ; teni_eva@mail.ru: 5 ; Виталий Таволжанский: 5 ; luna: 5 ; Торнадо: 5 ; kuskin: 5 ; Сильфида_Егоровна: 5 ; : 5 ;