Башня

Муза, послушай, ведь взвесили, часом замерили
дело своё, причесали, в реальность включили;
мы прочитали Гомера и Томаса Мэлори,
мастера дел золотых Бенвенуто Челлини.

Творчеством, вижу, наелись мы попросту досыта
так, что уже нагулять не дано аппетита:
нами воспета чеканка бунтующей осени,
вспомнены рыхлые тропы весеннего быта.

Не избегали ни веры во что-то, ни ереси,
в коих всегда проступали черты конвоира,
но ошибались по поводу – будничной серости,
ибо печальней картина бесцветного мира.

Много написано конунгам, эллинам, филинам,
девам, учёным котам, гесиодам, катуллам:
жили мы, как мозговым было нужно извилинам,
пульсу, дорожке прямой, толчее загогулин…

Муза, непрочно стою, перепивший, на тверди я,
чёрное множа вчерне на поверхностях белых,
ты же – молчишь, дабы в ясных границах трагедии
не отзываться на грубую феню хотелок.

Думал же, верил я, что, мол, подруга-избранница
добрым советом поможет в костюме служанки,
даст прикурить, ночевать неизбежно останется,
приобретет независимый статус гражданки.

Хоть не устану исправно лирический бред нести,
знай же, небесная, долго расшатывал твердь я, –
вот и качается мир, да разгневанной бренности
волны летят на высокую башню бессмертья.

За стихотворение голосовали: АнЧаР: 5 ;