Наброски, отрывки

ХХХ

Так вышло, что вот решил
не пить, не бить посуду, не куролесить,
стать абсолютно нужным,
совершенно важным.
Даже думать о том,
что было, себе запретил.
Не думаю, не курю, не пью,
даже ты мне нравиться перестала…

ХХХ

Никуда не девается серый фон,
хоть ночь и течёт во двор, черная, как смола, –
так дорожит им жизнь… внезапно мой Генрих фон
Клейст падает со стола.

Неловкость. Однако, такая прыть
реальности серости не к лицу…
формам однообразия хочется просто быть
примером спокойствия выцветшему жильцу.

Конечно же, данный ни так и хорош пример;
нет от подобной мелочи смысла впадать в экстаз...
книгу вернув на место, стал я настолько сер,
что слиться с фоном способен уже сейчас.

ХХХ

Над зеркалом Леты
в районе забвенья
блестят самоцветы,
мерцают каменья,

и манят рубины,
да холод сапфира
проникнуть в глубины
пространного мира.

Топчу бесновато
тела асфоделей
под сводами ада
во тьме подземелий

(узнаешь теперь ты
о том, что с вестями,
дорогами смерти
гребу по костям я).

С надеждой на то, что
мне снится всё это
в земной, непорочной
обители света,

хоть планы туманны
да близятся тени,
набил я карманы
богатствами теми,

в делах безрассудных
не видя кошмара:
тебе принесу их
я в качестве дара

(Где спуски – там пики!
…нельзя без трофея
ступать к Эвридике
тропою Орфея).

Проснусь, и на этом
закончится путь мой,
закончится светом,
закончится смутной

догадкой о том, что
действительность рядом,
что стал сон порочный
потерянным адом,

а что до – добычи?
ни блеска, ни звона…
Прощай, Беатриче!
Бывай, Персефона!

…так знай, что во сне я
(спешу огорошить!),
увидел не змея,
но – тёмную лошадь.

ХХХ

Заплечный мешок, дорога, точнее вдоль.
По рыхлому снегу, не зная – в Аид какой…
Горланят пернатые. Ветер, готов на йодль.
А что до свободы? Так вот она, под рукой.

А в прошлом – собаки, соседи, чай,
жена, потому что любовь – не морковь, лосьон,
да муза, в любой согласная день и час
быть всем, чем угодно… Олимпом. Эдемом. Сном.

Заплечный мешок, в котором бог знает что,
хлебало, побитое хлопьями сверху вниз,
всё прочее, став стремлением за мечтой,
не более чем – твой художественный каприз.

ПТИЧКА

В кабаки захожу, да не в те же;
в клетке рёбер – могучая сталь,
хоть до времени киборг вспотевший
за прогрессом в погоне устал.

Жизнь – фантастика. Вошкалась явь с ней,
за пространный толкая портал, –
только голубь один ненапрасный
сел на ветку, а всмотришься - встал.

ХХХ

В белом своём сюртуке приходи, зима,
не выпускать наружу теплолюбивых тварей, –
пусть не познает припечатано к стенам созданной для письма
ног поверхности собранное в гербарий.

Верно надёжней, нежели рассыпанная сухим
масса прахом по закоулкам вселенной,
целое… недаром возможность хоть как-то с ним
совладать обладает грацией несомненной.

Ох, какая красавица может быть не видна
очевидцу забвения, положившему взор на
плоскость занесенного снегом окна,
на узоры его. Мне не видеть её зазорно.

Я просто знаю, что есть она там, где сжимать
руку всегда рада крещенская стужа,
где можно не верить в себя, но в кузькину надо мать,
а в старуху с косою – нужно.

ХХХ

…вновь у проныры котофея
глаза смарагдами блестят…
Не мы ль в объятиях Морфея
спасали тонущих котят?

…вновь погрузиться в сон устало
моя реальность собралась…
меня тревожить перестала
с тобой расторгнутая связь.

Но вдруг приснятся девы рая,
их бессознательное ню…
проснусь, терпение теряя,
и машинально позвоню…

ЭПИГРАММА

Графоманские сетования великовозрастного пенсионера
взашей прогоняют скуку. Старик произносит: «серо»,
записывает в блокнот, калошей стуча по парку, –
скажи он: «прекрасно здесь!», вся жизнь бы пошла насмарку.

ХХХ

Вдыхая запахи промзоны,
ладошку чувствую в горсти,
стремясь на вспыхнувший зелёный
старуху Смерть перевести;
почти как собственную тень я
веду владычицу теней,
вдыхая выхлопы забвенья
любого смертного полней.

Нас обступил чадящий город,
зажал чихающий проспект,
на жизнь-житуху план запорот,
загробный выверен проект,
где сам я, словно в эпицентре
рождённых сердцем катастроф,
ступая медленно по зебре,
слежу за гибелью миров.

Но светофор похож на тряпку
для бычьих глаз, а жизнь – на пыль;
пора толкнуть гнилую бабку
под грузовой автомобиль.
Вполне хороший план составлен,
лечь в землю, словно на кровать,
не соблюдать дорожных правил,
старуху Смерть не целовать.

НАБРОСОК

Вполне ощутимо замедлился времени ход.
Молчанье конкретно по самое горлышко кочета.
Мозолистый берег с шершавой поверхностью вод,
что хворост в костёр, опрокинут в твоё одиночество.

Куда ты пришел после жатв, после битв и молитв,
спокойное море души наполняя прозрачностью?
В просторах соленых с несметною ратью Харибд –
одно утешенье: смывается бренное начисто.

ХХХ

Сегодня за моими плечами
несколько сотен стихотворений,
разлука с тобой, где-то в самом начале,
сладкое чувство печали,
липкое, как варенье.

Я собираю в целое понемногу
картину прошедшего дня, но выходит прямо
нечто похожее на дорогу –
всегда к твоему порогу,
точно к руинам храма.

Вспоминаю всё то, что когда-то было
связано хотя бы отчасти с нами:
нежность, агрессию, прыткость пыла,
лунную ночь, тихую, как – могила,
реальность смешавшуюся со снами.

Не разобраться теперь какое воспоминанье
только плод больного воображенья…
всё размыто, в каком-то сплошном тумане:
пусть не найду в прикосновеньях к тайне
отчётливую мишень я.

Видимо между нами проведена граница
вечно голодным Хроносом, – чтоб любовался – тенью…
впору проститься, крови остановиться,
подняться выше, чем в силах – птица,
дать закончиться – стихотворенью.

ХХХ

Знайте, что мы – не умерли, что – живём,
и – это единственное, что не требует доказательств;
снег перемешивается с дождём,
дождь со снегом. Берите же! Прикасайтесь!

Холод, который вам, думается, к лицу,
ощущать начиная, вздрагиваете, живая!
Пряхой бесчувственность приблизилась к мертвецу,
костюм ни-тепло-ни-холодно дошивая.

Знать, ещё поживём, и хлеба и новых зверств
требуя у небес, у земли, у двойных стандартов:
агамемноны будут встречать своих клитемнестр,
реальность воспринимать грёзы за сыновей-бастардов.

Знаю, что вы напишете. Музыку и слова.
Надеюсь, что не дойдет до классического доноса.
И прибудет Евтерпа ни мертва ни жива
погубить посредством лирического передоза.

Однако, помните вашего мертвеца…
бледною тенью медлит весь день в окне он…
Путь Клитемнестра-душа видит, что он – овца,
жертва, добыча смерти, доверчивый Агамемнон.

ХХХ

там, где рыб нет,
сердце гибнет,
без горбуши
чахнут души,
нет очам окрест красы,
если дома нет хамсы,
ну а то, что мир столь плох,
на безрыбье - это пох...

За стихотворение голосовали: Николай Богачёв-Иркутский: 5 ;