Не все то жених, что ухаживает

     Что ты над дитятком своим так хлопочешь, внученька? Нынче бояться нечего, житье спокойное стало; раньше было не то, особливо для девок по деревням! Сказывала мне бабка моя, каково ей смолоду пришлось, пока замуж не выдали.
     В ту пору еще собирались девушки на вечерницы. Кружева плели, вышивали, а многие и пряли, – покупные ситцы по праздникам носили, а каждый день щеголяли в домотканом. И, конечно, приходили к нам парни. И из нашей деревни, и из соседних, – кто невесту приглядывать, кто с милой повидаться, а кто и просто так позабавиться, пошутить да поболтать. Не больше: тогда с этим строго было.
     И вот как-то пришел один парень, да уж такой красавец! Кудри русые вьются, под фуражкой розан, щеки горят как маков цвет, губы под усами алеют. Рубаха на нем, правда, холщовая, – другие-то в косоворотках в горошек красуются; ну да ничего, думает бабка, зато собой хорош. Ан глядь, бабка-то и сама парню этому приглянулась. Слово за слово, да и познакомились. Парня Матвеем звали, а бабку – Марфой, дак Матвей этот ну смеяться, что у них и имена похожи.
     Обещал Матвей этот прийти и на следующие посиделки. Марфа не могла дождаться, когда вдругорядь его увидит. И правда – пришел, проговорили они с ним до самого утра, а наутро Марфа ровно на крыльях летала.
     Вот только подружка ее, Ульянка, все на Матвея косилась. А потом и говорит:
     – Знаешь, я будто видела этого парня. Из какой он, говоришь, деревни? Очень уж похож на паренька, который давеча в Новоселове погиб – дрова рубил, вот его и задавило.
     – Дак это брат евойный, раз похож, – отвечает Марфа.
     И положила Марфа себе про брата Матвеева спросить. Помстилось ей, что Ульянка по тому брату вздыхала.
     А Матвей этак глаза отвел, головой кивает, отвечает этак уклончиво: ну, был брат, да, ну, не стало его… Хотя к тому, что Матвей прямо в глаза не смотрит и на самые брови фуражку натягивает, Марфа и привыкнуть успела. Думала, может, шишка на лбу?
     Ульянке же Матвей шибко не глянулся с первого дня. Глаза отводит, про семью не рассказывает, – темнит он, говорила Ульянка, лукавит. Уж не конокрад ли? Вот и подговорила она Марфу проследить, куда Матвей пойдет после того, как с ней расстанется.
     Идет Матвей, идет, – а две подружки за ним на цыпочках крадутся. И сворачивает Матвей туда, где и деревни-то нет, – дорога на кладбище ведет. Эк его!
     – Точно вор, – говорит Ульянка Марфе. – А на погосте небось краденое прячет. А ты-то, дуреха, уши развесила, любовь у нее!
     – Да погоди, может, там его мамка зарыта, дак навестить решил, – заспорила было Марфа, а самой любопытно и боязно: ну, как права подруга?
     Ан смотрит: правда, на кладбище они пришли. Вот и могила свежая. Что же Матвею с той могилы? А Матвей-то возьми да и встань на четвереньки! Раз-раз, быстро-быстро руками, как пес лапами, разрыл он могилу-то. Марфа думала – что ж там такое, никак деньги аль добро? А Матвей не добро вынул – гроб с мертвецом, крышку снял и мертвеца тащит!
     Охнули девки от ужаса. Матвей споро мертвеца вниз головой перевернул, на кресте за ноги подвесил, а сам к шее присосался и ну мертвую кровь хлебать!
     У Марфы так слезы из глаз и брызнули. Закрыла она лицо руками, хотела бежать, да побоялась – и одной убегать, и подружку одну на кладбище бросить. А Ульянка дальше глядела: и как спрятал Матвей мертвеца обратно в могилу, и как заспешил дальше к ограде кладбища. Прокралась Ульянка за ним и видит: нырнул под ограду, а за оградой – одинокая могилка; и зарылся Матвей в эту могилу. Ульянка читать умела, – подошла и прочла на могиле надпись: «Раб Божий Матвей Демидов сын, усоп такого-то числа…»
     Вернулась Ульянка к Марфе зареванной и докладывает:
     – Точно как я тебе говорила. Демида это сын, погиб, когда дрова рубил, а отчего в упыри подался – и то ясно. Спор у него с попом вышел, что Бога нет, и поп его на освященной земле хоронить не дал, говорил, можно только за оградой, потому как атеисьт!
     Поплакала Марфа день, поплакала второй. А на третий пошла к попу и объяснила: так, мол, и так.
     Собрал поп мужиков. Марфе тяжко это все было, так она в доме заперлась и не выходила. А Ульянка любознательная ходила посмотреть и рассказывала, что раскопали они Матвееву могилу, грудь ему колом пробили да весь гроб залили святой водой.
     – И лежит весь, как живой, и губы красные-красные – ни дать, ни взять опять мертвую кровь пил, – говорила Ульянка. – А знаешь, отчего он глаза прятал? Красные они у него были, кровью налитые!
     Думала Марфа, что до конца жизни плакать будет о своей неудавшейся любви. Да все сложилось куда лучше: осенью и к ней, и к Ульянке хорошие парни посватались, и жили они потом долго и дружно, а как срок их детям пришлось, так и женился Марфин сын на Ульяниной дочери… И больше никакие упыри их не беспокоили.
     Так что ложись, внученька, отдыхай. Мы с котейкой твоего детку постережем – от темноты да от страхов ночных. Нынче мертвых бояться нечего – бойся живых.

За стихотворение голосовали: kozerog53: 5 ; Mara&Marsa: 5 ; olenvik: 5 ; Анна Юннис: 5 ; Ingmar Dawigadow: 5 ; Переченков: 5 ; rinasokoj: 5 ; dolce: 5 ; blik: 5 ; margo.matv: 5 ; вселенная: 5 ; Mary March: 5 ; ririko: 5 ; АнЧаР: 5 ; Елена Александровна: 5 ; outsider: 5 ; AlexandrNIK: 5 ;